Пример для подражания.

Раздел:  --== Все разделы ==-- ------------------------------------------------------------- Общий Интересная режиссура стихи,которые сочиняют форумчане Публикации Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Next>>

Автор	Сообщение
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 06-05-2007 18:37
	Особенно порадовали меня те изменения, которые я и сама хотела ему подсказать, да не сказала сразу, а потом не успела, так как его призыв в армию совершился как-то внезапно. Например, в стихотворении "Ночлег" было: Вон там, за поймой, синей чем море, Простерли боры свои ковры.[64] Я хотела сказать, что "простерли боры" – получается "спотык", а кроме того ударение во множественном числе слова "бор" должно быть не на О, а на Ы. А главное то, что "бор" – это только сосновый лес. Не лучше ли написать "леса простерли свои ковры"... И вот теперь вижу с удовлетворением, что Даня так и переделал! Второй пример из "Древней памяти". Было: Выронили руки стрелы и тушу... И я настиг твое тело и душу... Тогда же я подумала, что вряд ли в те далекие времена заботились о том, чтобы настичь душу, а потом также и придумала, как можно это изменить, и даже легко, так как в предыдущей строке надо только переменить местами стрелы и тушу. Теперь: Выронили руки тушу и стрелы... И я, как охотник, настиг свое тело...[65] Ну, а еще я посоветовала бы Дане в стихах "У памятника Пушкину" вместо "празднослов" написать "острослов". Ведь вряд ли у такого умного человека, как Пушкин, могли быть "праздные слова", даже в тех случаях, когда он балагурил (а что он был очень остер на язык, это видно из его эпиграмм). Да мало ли что я еще посоветовала бы ему, да стоит ли об этом говорить, когда его уже нет... * * * Зиму 1957 – 1958 гг. Даня проводил то в больнице, то опять на частной квартире или у родителей Аллы. Однажды, когда я навестила его в больнице, мы вышли в прибольничный садик, из-за холодной погоды совершенно безлюдный, сели на лавочку и он прочел мне свой "Гиперпэон", отбивая такт большим пальцем босой ноги. Меня захватила мощь этого необычайного размера, такого слитного с мощью содержания. Я сказала: – Вот это насущное! И у Дани появилась насущная улыбка... * * * Летом 1958 года в течение целых четырех месяцев я с Даней не виделась. Дело в том, что Вася затеял писать книгу, к отпуску присоединил еще несколько месяцев за свой счет, расчитывая на обещанный аванс. Я, еще продолжая работать, в течение двух месяцев все выходные посвящала поискам дачи, удобной для его работы. Такую дачу я наконец нашла вблизи Звенигорода, но... с авансом вышел обман. И тут нас неожиданно выручил Даня. Он как раз получил крупную сумму за изданную книгу рассказов Леонида Андреева[66]. И он смог одолжить нам порядочную сумму и на довольно длительный срок. Я была принуждена уволиться с работы, с тем, что осенью буду искать какую-либо вновь, и уехала на четыре месяца из Москвы, чтобы "возиться с керосинками". А кроме того, помогать в правке корректур и в прочей технической работе. Но и Даня с Аллой этим летом тоже мало были в Москве, довольно много путешествовали. В июне они совершили поездку на теплоходе по Оке, Волге, Каме и Белой. Даня остался доволен поездкой, несмотря на бытовые отвратительные условия. Вот что он писал мне с пути: "... Природа со всех сторон изумительная. За Шиловым началась прелестная Ока – не оголенная и унылая, как вначале, а кудрявая, лирическая. Потом – Волга, несмотря ни на что, не обманувшая наших лучших ожиданий. (Куйбышевское водохранилище интересно и по-своему красиво своим простором). И великолепная, торжественная, суровая Кама. Но мне, пожалуй, больше всего, нравится Белая – не в своих плоских однообразных низовьях, а дальше, уже в предгорьях Южного Урала. Роскошная растительность, удивительное разнообразие берегов и пленительная пустынность. Из городов нам понравился только Горький и, по-своему, такие захолустья, как Касимов и Муром. Казань – беспорядочна, пыльна, замусорена; ни красивого местоположения, ни архитектурного ансамбля, ни симпатичных или интересных улиц. В том же роде и Уфа, испортившая свои очаровательные окрестности индустриальными начинаниями, а Белую – мазутом и нефтью... Мы, конечно, счастливы оттого, что довелось увидеть всю эту роскошь. Но бытовая сторона путешествия выматывает нервы и силы. Уши и нервная система терзаются радиовакханалией. Питание отвратительное. Цены в ресторане фантастические (дороже, чем в лучших ресторанах Казани и Уфы), а на остановках ничего нет. Не столько осматриваешь города, сколько ищешь, чем бы перекусить". Потом, в июле, они ездили в Переславль, так как Алла получила в МОСХе творческую помощь для написания серии подмосковных пейзажей. Но здесь их постигло жестокое разочарование. Вот выдержки из Даниного письма оттуда: "Комната чистенькая, без клопов, но этим и исчерпываются все плюсы. Ни электричества, ни уборной, ни сада. До ближайшей древесной тени – полверсты – и тень эта – тень тех самых "гигантских" лип и берез, о которых нам набрехали не в меру восторженные художники, как о посаженных будто бы Екатериной и даже самим Петром Первым. Абсолютный вздор: это самый обыкновенный небольшой парк, в парке же пионерлагерь на 700 человек, с громкоговорителями и прочими достижениями цивилизации. В остальные стороны вокруг нашего домика – открытые поля и пресловутое Плещееве озеро: плоская тарелка, наполненная мутно-сероватой жидкостью. В самом Переславле – чудесный монастырь-музей и несколько старинных церквей, вопиющих к небу о ремонте. Вот и все. Зачем сюда таскаются табуны художников, почему именно здесь построил себе дачу Кардовский и зачем Пришвин взял на свою душу тяжкий грех, описывая эту местность в таких завлекательных красках – непостижимо! До леса несколько километров, то есть он практически для нас недоступен..." А в августе, после длительного перерыва из-за ухудшения состояния сердца (связанного с облачностью и низким атмосферным давлением) он писал мне, помимо деловой части: "К концу осени я с чистой совестью смогу взяться за поэзию. В проекте, между прочим, одна поэма, весьма светлая по своему звучанию и колориту, связанная с нашей июньской поездкой на пароходе. Конечно, реализм ее начала будет постепенно вытесняться фантастикой и метаисторией, но эти последние, повторяю, будут касаться только светлых слоев". Потом, в середине сентября, еще до нашего возвращения в Москву, они уехали в Горячий Ключ (в 40[67] километрах от Краснодара), куда Алла достала на два месяца путевку, а для Дани – курсовку. Там Дане стало намного хуже, сердечные приступы участились и следовали один за другим. Разумеется, это меня страшно беспокоило. В середине октября Даня писал мне: "Ириночка, родная, простите, что заставил Вас переволноваться за меня. Собственно, уже несколько дней можно было написать, хоть открытку. Но я увлекся стихами, и на них уходит вся энергия, которой располагаю. Душевное состояние хорошее все время, кроме часов острых приступов: тут уж просто плохо соображаешь... Спасибо за все, дорогая, очень чувствую Ваше теплое отношение. Очень!" И приписал сбоку: "Никакие снотворные не предохраняют от бессонницы. Сегодня уснул в 5". В следующей открытке в начале ноября, Даня написал, что они уедут из Горячего Ключа раньше срока – "боимся оставаться". Вдруг стрясется опять что-нибудь вроде того кошмара, который "мучил нас полтора месяца" (постоянные припадки). Да, после пребывания в Горячем Ключе Данино состояние стало, в сущности, уже безнадежным. В этой же открытке он написал: "ходить почти не могу". В середине ноября они вернулись в Москву, и Даня сразу же был опять положен в больницу. Оттуда в середине декабря он писал: "Дорогая Ириночка, пишу после получения номер 3. Спасибо за Ваши теплые письма: с большим интересом читал Ваши впечатления от Андреевского вечера (вечер памяти Леонида Андреева[68]). Вам, конечно, нетрудно представить, как огорчен я был тем, что этот вечер проходит без моего участия... Теперь отчет: чем меня лечат? – Внутривенными инъекциями строфантина два раза в сутки, внутримышечными введениями кордиамина с промедолом два раза в сутки; иногда ставят банки; два дня назад на ночь мне сделали укол пантопона. Как я себя чувствую? – лучше, чем месяц назад, но еще далеко от идеала. Плохо чувствую себя душевно. Очень уж зеленая скука разлита здесь в воздухе, люди вокруг неинтересные (для меня), разговаривать не с кем и не о чем. Тем более, что разговор для меня вообще очень труден. Быстро ощущается нехватка воздуха, она переходит в кашель, в одышку и, наконец, в приступ. Поэтому я разговариваю очень понемногу и вполголоса. Плохо и то, что обнаружилось теперь с моей способностью писать стихи. Я ведь не писал их два с половиной года, будучи занят другим. Окончив это другое, осенью попробовал вернуться к стихам, чтобы закончить многое начатое. Должен Вам сказать, что в предыдущий период стихописания (1949 – 1956) я писал почти без брака, и вдруг... что же оказалось теперь? Из написанного этой осенью 3/4 никуда не годится. Ну, кое-что можно отнести за счет заржавленности всего стихописательного механизма. Но одним этим такого позорного провала не объяснишь. Это страшно портит настроение: а вдруг корень зла в склерозе мозга и в медленном скатывании к идиотизму? Только этого не хватало!.. Скоро, наверно, можно будет увидеться. Но многого от этой встречи Вы не ждите: я глупею прямо на глазах..." В начале следующего года Дане стало уже настолько плохо, что он не мог больше работать. Главный его труд последнего периода – теодицея "Роза Мира", которую он считал делом своей жизни, была закончена. Закончен был также и ряд других вещей. Но помимо них, многое было лишь задумано или же только начато. И ему пришлось смириться с мыслью, что он не успел. Теперь он думал о том, как сохранить то, что сделано. Помимо первого экземпляра, который останется у Аллы – в какие надежные, любящие руки передать на сохранение другие экземпляры? В один из моих приходов к нему он сказал мне со своей дружески-дарящей улыбкой: – В следующий раз я передам Вам по экземпляру всего, что у меня есть. Он знал, что я буду рада, и я действительно очень обрадовалась. Тем более, что, помимо желания хранить Данино наследие, из-за непосильной нагрузки у меня совершенно не было времени для чтения, и даже из его напечатанных на машинке вещей я смогла прочитать лишь совсем маленький кусочек из "Розы Мира", да еще кое-что он читал мне сам. А мне, разумеется, очень хотелось прочитать все. Окрыленная, вернулась я домой[69]. Но... Вася, опасаясь обыска, категорически воспротивился тому, чтобы взять рукописи на хранение. Свой отказ он мотивировал тем, что у него еще нет реабилитации (он получил ее лишь в 1960 году). Я настолько привыкла всегда и во всем подчинять свои интересы деспотическому эгоизму мужа, что уступила и на этот раз, о чем теперь горько сожалею. И тем более, что это ставило под угрозу гибели Данино творчество после тюремного периода жизни. Придя в следующий раз к Дане, я сказала: "Вася против", и с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться при этом. Он заметил мое состояние и ничего не сказал. Не знаю, кому был отдан предназначенный мне экземпляр, но впоследствии, когда я вышла на пенсию и стала свободней, все Данино творчество было уже "зажато", и никому не давалось и не показывалось. Но это потом. Сейчас же Дане предстояли последние страдания. Примерно в середине февраля они получили, наконец, комнату по реабилитации. Это была небольшая комната в коммунальной квартире, почти в конце Ленинского проспекта. В этой комнате Даня прожил всего сорок дней. Вначале он еще вставал, хотя это ему уже не разрешалось врачами. Однажды, подойдя к окну, смотрел на однообразные коробки домов напротив, на недавно посаженные прутики деревьев, без листвы в конце зимы, и сказал Алле: – Потом переезжай отсюда ("потом", т.е. после его смерти). Последний месяц его жизни было беспрерывное страдание. Он уже больше не вставал, и состояние его ухудшалось с каждым днем. Его уже нельзя было оставлять одного, даже на несколько минут, так как сердечные припадки случались теперь постоянно. Алла энергично ухаживала за ним <...>. Теперь уже каждый раз, когда я приезжала, у Дани оказывались все какие-то новые и новые осложнения. То что-то с печенью – прописали поставить на печень пиявки. То какие-то пленки в гортани, – надо было спринцевать их. Но самое страшное – это ежедневно прогрессирующая отечность, такая сильная, что мучительно было видеть ее... Сначала отекли подъемы ступней – они стали как туго набитые под носками подушечки. Я их видела, когда он как-то сел на постели и спустил ноги на пол (вскоре не мог уже и сидеть). О, какая это мука – когда готова отдать жизнь за любимого человека, а не можешь даже хоть сколько-нибудь облегчить его страдания! Как мне хотелось склониться к его отекшим ногам и "взять прах от ног его", как это делают индусы в знак глубокого почитания и любви! Но я не знала, как это делается, да и не смела... Потом отечность поднималась все выше. Скоро живот его был переполнен этой жидкостью настолько, что казалось, будто под одеялом у него на животе лежит большая подушка. Мы вдвоем с Аллой, взяв Даню с двух сторон под мышки, с большим трудом подтягивали его немного выше на подушки, настолько он стал тяжел из-за этой жидкости. А сам-то он и всегда был худым, а теперь, когда он обнажил руку для очередного укола, я увидела косточку, обтянутую кожей... Из-за этой отечности ему не разрешали пить, и он говорил: – Даже когда я заблудился в Брянских лесах, я не страдал так сильно от жажды, как сейчас! А помимо физических страданий, он, всегда такой эстет, страдал также из-за своего теперешнего вида и состояний. Когда я, приходя и уходя, хотела взять его руку или ходя бы погладить ее, он говорил: – Нет-нет, я грязный, не дотрагивайтесь до меня! Наконец весь организм его уже настолько ослабел, что не мог самостоятельно справляться с естественными отправлениями; приходилось применять катетер, что является мучительной процедурой. Рот его был обожжен от постоянного употребления кислородных подушек, которые приходилось отвозить в аптеку и обменивать на новые по многу раз в день. На последние недели, когда требовались инъекции по ночам, была нанята ночная медсестра[70], и Алла спала в кухне на раскладушке. А лицом он почти не изменился! На его последней фотографии, сделанной примерно за месяц до смерти Борисом Чуковым, лицо его кажется даже несколько полнее, чем обычно. Впрочем, может быть, из-за некоторой отечности его. Но вот что поразительно: несмотря на жестокие муки – я ни разу не видела на его лице гримасы страдания! Мало того, я не видела даже ни разу, чтобы он хотя бы поморщился... В последних числах марта, когда я собиралась уходить, Даня взглянул на меня каким-то ясным взглядом и сказал: – Ириночка, ну вот, я сегодня чистый, меня помыли, и я могу попрощаться с вами. Я присела на краешек кровати и взяла его за руку. Он склонился и несколько раз поцеловал мою. Когда он поднял голову, в его глазах стояли слезы! Я поняла, что прощается он не до следующего моего прихода, а вообще... Он прошептал: - Жалко расставаться!.. Это его человеческое сердце прощалось со мною. Потом он откинулся на подушки, глаза его высохли и осветились. Он посмотрел на меня долгим-долгим, но не пристальным, а каким-то светло-всеохватывающим взором. Все лицо его переполнилось внутренним светом и преобразилось. От него излучалось сияние, образовавшее ореол невыразимо-прекрасной, сверхчеловеческой духовной красоты. Это его великая душа прощалась со мною! Но скоро сияние померкло, на лице его выразилась усталость, и я ушла. Я не знала тогда, что больше не увижу его. Когда через день я приехала к нему опять, меня удивило, что и в передней, и в кухне было довольно много народу из числа его друзей и знакомых. Переговаривались вполголоса. В чем дело? Страшная догадка – Даня? Кто-то промолвил: "Даня умер..." И хотя знала я, что это должно случиться и даже уже скоро, но сердце отказывалось верить этому. Мне показалось, что солнце померкло и наступила кромешная тьма. Я потеряла единственного человека, который любил меня и единственного, который не поддался Силам Зла. С трудом заставила я себя войти в комнату и взглянуть на его телесную оболочку, лежащую уже на столе. Лицо его осунулось, и черты его заострились. Я поцеловала его сложенные на груди руки, которые мне так хотелось поцеловать при последнем прощании, но тогда я не посмела. Оказывается, он скончался еще вчера. Потом Алла рассказывала мне о последних минутах его жизни. К нему пришла молодая медсестра для болезненной процедуры с катетером. Медсестра сказала: "Жалко мучить вас". На что он отозвался: "Какая вы добрая!" То были его последние слова. Он вдруг весь сильно затрепетал и, видимо, потерял сознание. Сестра шепнула: "Молитесь, он отходит". Через минуту все было кончено. При обмывании Алла обнаружила у него на спине большой кровоподтек. Видимо, смерть наступила от разрыва какого-то крупного кровеносного сосуда. В церкви Ризоположения, что у Донского монастыря, Даню отпевал отец Николай Голубцов, ныне уже покойный. Это была личность незаурядная. Он имел какую-то гражданскую специальность, но уже в зрелом возрасте отказался от нее и стал священником. Он был знаком с Даней. Он и венчал его с Аллой, и приезжал к нему домой в последний месяц его жизни, чтобы совершить над ним таинство соборования. После окончания панихиды он попросил Даниных близких подойти к нему поближе и по собственной инициативе сказал краткое, но очень хорошее надгробное слово о Дане. Он сказал примерно так: новопреставленный Даниил был наделен даром Божиим – даром Слова. А в Евангелии от Иоанна сказано, что Слово – это Бог. И обратил внимание прощавшихся с Даней, что цветы у гроба только живые – ни одного искусственного. На кладбище возле вырытой могилы получилась какая-то небольшая заминка, лил мелкий, косой дождь. Даню в гробу накрыли половиной подлинного индийского сари (вторая половина должна была остаться у Аллы). У его изголовья в гробу, по его просьбе в стихах, была положена веточка его любимой "полынушки". 1979 – 1980 ПРИМЕЧАНИЯ -------------------------------------------------------------------------------- Отсканировано из книги: Даниил Андреев. Собрание сочинений в трех томах. Том третий, книга вторая. Москва, редакция журнала "Урания", 1997. Раздел книги: Воспоминания о Д.Л.Андрееве. Стр. 397-451, 535-537 (примечания; дополнены). http://proroza.narod.ru Даниил Леонидович Андреев в моей жизни. – Впервые, неполностью: "Волшебная гора". III. М., 1995. С.275-288. Печатается с некоторыми сокращениями по рукописи, переданной редакции В.В.Налимовым. [1] Эпиграф – из стих. И.В.Усовой. [2] Сведений о Б.Воинове разыскать не удалось. [3] См. "Стихтворения разных лет". [4] Проферанцева или Проферансова (урожд. Васильева) Е.М. (1885 – ?) – жена анархиста Н.И.Проферансова и мать мистического анархиста Г.Н.Проферансова; за недоносительство была в 1937 г. лишена права проживания в 15 пунктах СССР; о ней см. Налимов В.В. "Канатоходец". М., 1994. С.386,430,447. В гимназии с Д.А. училась Ирина Проферанцева, сведениями о которой мы не располагаем. [5] По свидетельству А.А.Андреевой это была точка зрения А.В.Коваленского. На страницах "Розы Мира" Д.Л. Андреев затрагивает вопрос о влиянии сценических действ на актёра: исполнение "отрицательных" ролей действует отягчающе и "...Шаляпин был глубоко прав, постясь и молясь после исполнения роли Мефистофеля", тогда как "все [...] сценические действа, проводящие актёра и зрителя через катарсис – духовный подъём и хотя бы кратковременное просветление, – глубоко оправданы" (РМ 3.3.27) Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 06-05-2007 20:22
	Ее называли демонической женщиной, которая играючи разрушила жизни двух гениальных мужчин. Первого она привела к петле, второго - в застенки НКВД. Этот миф продержался несколько десятилетий. Кем же была Зинаида Райх? Музой поэта Есенина? Ведущей актрисой театра Мейерхольда? Или просто женщиной, которая любила и была любимой? Жизнь Зинаиды Райх раскололась на две половины: в первой она преклонялась перед своим мужем, во второй - боготворили ее. В первой остались страсть и нежность, унижения и боль, во второй - стабильная семейная жизнь, пьянящий успех, зарубежные поездки и страх, что все это внезапно оборвется. Пролог Привычку ежедневно принимать ванны в советском государстве считали буржуазным пережитком. Однако Зинаида Райх так не считала. Вот и сейчас, окунувшись в теплую воду, Зинаида Николаевна горько усмехнулась: кто бы говорил о роскоши, богеме... В их доме поселился страх. Со дня ареста мужа, Всеволода Мейерхольда, прошло всего 24 дня. Долгих, горьких, черных. Календарные отметины могли бы рассказать о том, что происходило здесь в июле 1939 года: череде несчастий, преследовавших Райх; обыске, во время которого ее всячески унижали, ночных слезах и, наконец, о письме к Сталину... Этого письма свободолюбивая Зинаида себе так и не простила, но иначе было нельзя: ей так хотелось спасти Севу. Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 06-05-2007 20:23
	Не думать... Не думать... Не думать... 1939 год медленно перемалывал знакомых, теперь добрались и до ее семьи. Сначала Всеволод, потом наступит ее черед. Мелькнула мысль: хорошо, что Сергей не дожил до этого дня. И вторая - а ведь все могло быть иначе... Теплая вода обволакивала измученное тело, вызывая в памяти воспоминания. Последствия ультиматума Молодость - удел максималистов. Эсерка, курсистка, полиглотка и просто красавица Зиночка Райх считала юношеский максимализм своим основным достоинством. В 1917 году в Петрограде так легко было казаться свободным и независимым. Смешливая машинистка Зиночка, сотрудница левоэсерской газеты "Дело народа" привлекала к себе многих. Не остался в стороне и начинающий поэт Сергей Есенин: случайно заглянув, он быстро стал постоянным посетителем редакции. Зинаида не сразу догадалась, что Есенин влюблен в нее: поэт долгое время ухаживал за подругой. И вдруг предложение-ультиматум. Если откажете - покончу с собой. Только спустя годы Зинаида поняла, что Есенин любил и ценил только то, что ему не принадлежало. Кусок пирога в чужом рту казался слаще, талант - ярче, женщина - красивее, слава - громче. Он и полюбил-то Райх только потому, что ею восхищались знакомые. После свадьбы молодые поселились на Литейном. Зина старалась сделать их первый общий дом уютным и гостеприимным. Есенин с упоением играл во взрослую семейную жизнь. От холостяцких попоек важно отговаривался: "Я, брат, жену люблю". Однако идиллия продолжалась недолго. В стране начались разруха и голод, в душе поселилась смута. С рождением дочери игры в любовь окончательно завершились, началась борьба за выживание. Есенин сдался первым. Почему это произошло? Друзья и недруги, стихи и слава, алкоголизм и ежедневные скандалы. Она изо всех сил старалась удержать тонкую ниточку, соединявшую их судьбы, но с каждым днем это было сделать все сложнее и сложнее. Анатолий Мариенгоф - злой гений их семьи. Он сразу же невзлюбил жену приятеля, прилюдно называя ее смазливой толстой еврейкой. Делал все возможное, чтобы их разлучить. Как-то битых два часа уговаривал Зинаиду оставить поэта. Она отказывалась, говорила, что нужна мужу. Мариенгоф с упоением рассказывал о другой женщине, с которой якобы жил Сережа. Райх собирала вещи и плакала, потом ушла. Мариенгофу вторил Вадим Шершеневич: "Мне надоело смотреть на эти райх-итичные ноги!". А сколько раз ей приходилось скрываться от злых насмешек и побоев мужа в грязных гостиницах. Сколько раз он выгонял ее с годовалой Танюшкой ночью на улицу, а сам пил в сомнительной компании. Сын Костя появился на свет уже после того, как они расстались. Есенин был против его рождения, но она настояла. Вечная женская ошибка - привязать любимого с помощью ребенка. Да где там... Они давно уже шли параллельными путями, а параллели, как известно, не скрещиваются. Последней каплей стал эпизод в вагоне, тогда она с трудом уговорила Есенина посмотреть на новорожденного. Пьяный Сергей, откинув покрывало, усмехнулся: "Черный он какой-то! В роду Есениных таких не было!". И, весело насвистывая, вышел из вагона, даже не оглянувшись. Она качала больного сына и плакала, а вместе со слезами из нее уходило чувство зависимости. С чистого листа Она тяжело пережила развод. Есенин находился в зените славы, рядом с ним то и дело мелькали другие женщины, вскоре поэт женился на Айседоре Дункан. А что Райх? Двое детей на руках, страшное голодное время, в доме нищета, а душа полностью выжжена. От тоски спасает только желание доказать ему - что она по-прежнему лучше всех, что это он виновен в их разрыве, не разглядел, не сберег, не оценил. И Райх решает стать актрисой. Осенью 1921 года она попала в студию к Всеволоду Мейерхольду. Он заметил ее сразу: шапка темных волос, бархатистые, вишневого цвета глаза, белоснежная кожа, роскошная фигура. Но даже внешняя красота отступала перед красотой душевной. Мейерхольд видел перед собой актрису, с которой можно было работать, и женщину, которую нужно было любить. Зинаида сперва испугалась той нежной, глубокой любви-страсти, которую в нем пробудила. - Я разведена. У меня двое детей. Я никому не верю. - Я люблю вас, Зиночка. А детей усыновлю. Между ними лежали преграды: двадцать лет разницы, осуждение и сплетни знакомых, проклятие первой жены Мейерхольда, тень командора-Есенина. Иногда Зинаида Николаевна признавалась себе, что по-прежнему любит первого мужа, но он был далеко, а так хотелось женского счастья. И она решилась... Мейерхольд действительно усыновил ее детей. Он сделал из нее великолепную актрису, но самое главное - этот усталый, больной, измученный жизнью человек подарил Зинаиде дом и семью. Каждое желание молодой жены тотчас исполнялось, ее окружили вниманием и любовью: это для нее ставились лучшие спектакли, устраивались заграничные вояжи. Зинаида Николаевна жила, словно в очарованном мире, куда почти не проникали жестокость и грубость советского строя. Есенин вновь возник в ее жизни. Успехи бывшей жены удивили поэта, нежность и признательность, которые Зиночка испытывала к Мейерхольду, - ранили, а нежелание ворошить прошлое - уязвили. Райх стала запретным плодом, чей знакомый вкус так хотелось воскресить. Поэт кинулся на новый приступ. Впервые он почувствовал зависимость от своей бывшей жены и детей, если, конечно, любовь можно назвать зависимостью. Сергей Есенин страдал без детей, ревновал и желал Зинаиду, чей успех в Москве и Петербурге затмил успех Айседоры Дункан. Поэту казалось, что он одержал вверх в этой молчаливой схватке, когда, наконец, Зинаида Николаевна тайком начала с ним встречаться. Но эти редкие свидания лишь добавляли горечи и боли в их и без того сложные отношения. В одну из таких встреч Райх сказала: "Параллели не скрещиваются". Бросать мужа Зинаида Николаевна не собиралась, хоть кое-кто и злословил о ее патологической зависимости от Сергея Есенина. Дескать, позови ее поэт, так и зимой, босая, побежит. Мейерхольд тоже страдал и ревновал, но при этом он был бесконечно благодарен молодой жене за те радость и свет, которые она внесла в его жизнь. Если любишь человека, принимай его таким, какой он есть. Всеволод Эмильевич и принимал, вместе с чувством-червоточиной, какое его блистательная супруга испытывала к Есенину. Ни разу он не позволил себе ни единого упрека или грубого слова. Сдержался даже, когда пьяный поэт ночью позвонил в дом и потребовал показать ему детей. Спящих Танюшу и Костю вынесли в переднюю. Есенин перекрестил сына и дочь, а после заплакал. По себе. Только однажды Мейерхольд нарушил собственное вето, брезгливо сказав подруге-сводне, устраивавшей свидания Есенину и Райх: - Не надо. Зиночка опять будет несчастна. Есенин уже тогда предчувствовал свой финал. Он беспробудно пил, потом лечился от алкоголизма и снова пил. Родник творчества становился все более мутным, пока и вовсе не иссяк. И все же ни Зинаида, ни Мейерхольд не ожидали столь роковой развязки. Они жили в Москве, когда вдруг раздался телефонный звонок. Услышав известие о самоубийстве Есенина, Зинаида не медлила: - Я еду к нему. - Зиночка, подумай... - Я еду к нему. - Я еду с тобой. В эти страшные дни он не отпускал жену ни на шаг от себя. Поддерживал около гроба, когда она кричала: "Сказка моя, куда ты уходишь?". Заслонил, когда бывшая свекровь обвинила прилюдно: "Ты во всем виновата", а по возвращении бережно и осторожно выводил из депрессии. Он всегда был рядом. Зинаида привыкла во всем на него полагаться. Она действительно была за мужем, за его спиной. Что имеем, не храним...Тучи начали сгущаться над театром и их семьей уже в тридцатых годах. Запретили спектакль, которому оба - муж и жена - отдали так много сил, исключили их из партии. Мейерхольд понимал, какой будет развязка. Но Зиночку, единственную и обожаемую, было бесконечно жаль: ведь не выдержит, сломается. Она создана для радости и удовольствия, а не для тяжелой жизни. В последние годы Зинаида Николаевна буквально балансировала на грани безумия. "Без меня она погибнет", - твердил Мейерхольд знакомым и друзьям. Страшная сказка. Его арестовали в Петербурге. Незадолго перед арестом Всеволод Мейерхольд пытался дозвониться в Москву, домой. Жена не брала трубку. В квартире вот уже несколько часов шел обыск. ...Зинаида Николаевна посмотрела на себя в зеркало. За эти дни она резко постарела и подурнела, ей было страшно, но ради Всеволода придется жить и бороться. Странно, она всегда полагала, что их судьбы с Мейерхольдом так же, как и в случае с Есениным, идут параллельными путями, правда, очень близко друг к другу. И вдруг, спустя годы, параллели пересеклись, вопреки всем законам математики. Только сейчас она поняла, что Есенин в ее жизни был страшной сказкой, а Мейерхольд - единственно верным и настоящим. Ради этого стоит жить. Зинаида Райх улыбнулась и вышла из ванной комнаты. Мощный удар сбил ее с ног. Она закричала. В тело вонзился нож. Эпилог В ночь с 14 на 15 июля 1939 года Зинаида Николаевна Райх была зверски убита в своей квартире. Неизвестные преступники нанесли ей 17 ножевых ран, выкололи глаза. Никто из соседей не пришел актрисе на помощь. Убийц так и не нашли. Всеволода Мейерхольда расстреляли позже. До последнего мгновения режиссер не переставал повторять: единственная, ради кого стоит жить - это его жена, Зинаида Райх Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 07-05-2007 10:06
	Так убивали жён талантов. Хотя, она была талантлива как женщщина, а актрису из неё сделал Всеволод Эмильевич. Из ничего Из огромной попы и очаровательных глаз Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 07-05-2007 10:17
	Мария Порядина Свет и воздух Иоганн Себастьян Бах (1685–1750) Иоганн Христиан Фридрих Гельдерлин (1770–1843) In Licht und Luft zerrinnen mir Lieb und Leid! Holderlin Есть люди, чье влияние на окружающий мир огромно и несомненно, однако осознается как бы задним числом. Современники уважают и даже ценят их, но, как в поговорке, – «мы любим его не за это». Проходит время – и широко известный в узком кругу органист оказывается величайшим композитором, а скромный гувернер потрясает силой поэтического слова. Спохватившиеся потомки бросаются воздвигать пьедесталы, алтари и прочие мемориальные сооружения. Тут-то и выясняется, что жизнь этих людей протекала вне громких поступков, ярких событий; бытие текло прозрачно, как свет и воздух, а ослепительное сияние и сокрушительные бури – то, чему мы уподобляем произведения творческого духа – происходили по каким-то таким причинам, о которых никто и никогда… И нам остается только перебирать случайно дошедшие до нас фрагменты биографий – просто так – чтобы стать немножечко соучастниками. Родившийся 21 марта 1685 года в семье потомственного музыканта, первые уроки музыки и скрипичной игры Иоганн Себастьян Бах получал от отца, пения – должно быть, от матери. Но когда Себастьяну было девять лет, матушка умерла, а через год внезапно скончался отец, так что дети достались растерянной мачехе, едва успевшей выучить их по именам. Старший сын, впрочем, уже зарабатывал на хлеб – разумеется, фамильным ремеслом – он и стал заботиться о братьях. Юноша был строгого нрава, должность церковного органиста исполнял «от сих до сих», однако хранил в шкафу ноты знаменитых тогда композиторов. Себастьян же наловчился по ночам похищать эти тетради и читать нотные записи. Он обладал счастливой способностью «слышать» музыку с листа и в воображении наслаждался целыми концертами. В лунные ночи ему удавалось переписывать ноты для себя, в тайную тетрадку. Как-то раз суровый брат обнаружил эту тетрадь, полную музыкальных соблазнов, и отобрал ее у Себастьяна. Правда это или домыслы досужих биографов – неизвестно. Именно что биографам Баха всегда «не хватало материала». В простой и размеренной жизни Себастьяна им недоставало «страстей», «коллизий» и прочих завлекательных сюжетных элементов. Бах же, как нарочно, пребывал в простоте. История с тетрадью – чуть ли не самая громкая из его «историй». Впрочем, можно припомнить и еще несколько. Молодой Бах, будучи в Арнштадте кантором и руководителем хора, в сердцах обозвал одного из великовозрастных учеников «свинячьим фаготом»; вскоре тот с приятелями почти нарочно подкараулил учителя на улице, обругал «собачьим сыном» и пригрозил палкою; Бах не растерялся, выхватил шпагу и слегка поучил наглеца. Или еще: находясь на службе у Арнштадского магистрата, Бах отправился в Любек, где в небезызвестной Мариенкирхе служил пожилой Букстехуде, вместо трех недель провел в Любеке четыре месяца1, да и потом не особенно поспешил домой. Таковы, то есть почти ничтожны, были и прочие «истории». Торжествовал повседневный быт, повседневное исполнение обязанностей музыканта («кантора», если при церкви, или «музик-директора», если при дворе) и многочисленные, ежедневные, унизительные дрязги. То в Веймаре, то в Кетене, то в Лейпциге Бах искал и находил церковно-преподавательскую либо придворную службу (при тогдашней германской раздробленности «дворов» было немало; впрочем, и музыкантов тоже, так что приходилось выдерживать конкуренцию). Всякий раз, готовясь к очередному перемещению, Бах старательно прикидывал, насколько обременительными будут его обязанности относительно свободного сочинительства; столь же тщательно он высчитывал, какое положат ему жалование – не было бы умаления доходов: жизнь дорожает, семейство увеличивается. Первая жена успела подарить ему шестерых детей (но двое умерли во младенчестве); у второй же, по божьему благословению, родилось шесть мальчиков и семь девочек (вырастить удалось троих дочек и двух сыновей). При церквах Бах исполнял должность органиста, при этом и преподавателя, и дирижера, то есть сопровождал церковные службы игрой на органе, дрессировал музыкантов и певчих, «играл на свадьбах и похоронах», при этом сочинял и свое… И повсюду повторялось одно и то же: или возмущенные якобы прихожане жаловались, что господин органист исполняет «оперу вместо мессы», или церковное начальство усматривало в органных упражнениях Баха неподобающие соблазны; да еще норовили взвалить на него ответственность за всякие шалости великовозрастных «мальчиков». Светское же начальство с завидной регулярностью требовало «подходящей музыки» для праздников и торжеств. И снова Бах сочинял хоралы, мотеты и кантаты (так назывались музыкальные сценки с участием солистов и хора). Иной раз исполнители, получая от композитора ноты, плакались, что сыграть такую музыку невозможно, ибо никто, кроме господина Баха, не обладает столь завидной беглостью пальцев. Бах искренне не понимал, почему одна музыка годится для церкви, а другая не годится; удивлялся также, когда говорили о технической трудности его сочинений. Он полагал, что вся музыка от Бога и для Бога, писал начальству объяснительные записки: неужто Господь недоволен искусным сочинителем, если сам же и наделил его талантами? Что же до исполнительского мастерства… если эту музыку спокойно исполняют его дети, отчего бы другим музыкантам не прекратить свои жалобы? Дети Баха, кстати, все до одного музыкальные, в свое время затмили известностью своего отца. Прославились и Вильгельм Фридеман («галльский Бах»), и Карл Филипп Эммануил («гамбургский Бах»), и Фридрих («бюккебургский Бах»), а особенно последний сын – Иоганн Христиан («лондонский Бах»). Их отец скончался в 1750-м, на шестьдесят шестом году жизни. А «упражнения», которые он сочинял для подрастающих сыновей, ныне рискуют включать в свой репертуар лишь наиболее одаренные музыканты. Однако и они, случается, говорят о «сложности» Баха или его «непонятности». И в самом деле, музыка Баха представляется порой соединением несоединимого: экстаза и расчета, озарения и логического рассуждения, порыва души и ясного хода мысли. Таковы свет или воздух – двойственны. Свет показывает нам все зримое, но иной раз и ослепляет; воздух позволяет дышать, он же становится ветром, убийственной бурей… «Свет и воздух» – это из Гельдерлина. Он один из самых великих и – при всей его знаменитости – неизвестных германских поэтов. О его жизни мы не знаем почти ничего. Сохранилась часть его писем к матери или брату, собраны некоторые черновые записи, наброски в стихах и прозе, опубликованы основные произведения, которых, впрочем, немного. Восстанавливаются даты отдельных событий. Но подлинная жизнь поэта закрыта для нас. Долгие годы она была закрыта и для него самого. Иоганн Христиан Фридрих Гельдерлин родился 20 марта 1770 года в Лауфене (Швабия), рано потерял отца и воспитывался матушкой. Он учился богословию в Тюбингене, его друзьями были Шеллинг и Гегель; вместе они изучали Канта и Спинозу, читали древних греков и мечтали о новом «золотом веке». По окончании курса следовало искать пасторского места, однако эта стезя не прельщала Гельдерлина. Некоторое время он служил гувернером в доме одной просвещенной дамы (Шарлотты фон Кальб, приятельницы Шиллера); жил в Веймаре, затем в Йене, сочинял стихи, печатался у Шиллера, общался с Гумбольдтом, Фихте, Новалисом; познакомился даже с великим Гёте, хотя для начала ухитрился не узнать его при первой встрече... Йена была в эти годы центром романтизма, поэты и философы только здесь и водились. Все они мечтали о том, как бы поскорее переделать мир, чтобы настало всеобщее братство, свободное и счастливое. Однако творческое кипение почему-то смутило нашего юношу. По причинам, до сих пор не установленным, из Йены Гельдерлин удрал к пожилой своей матушке, посидел у нее на шее, а потом – по-прежнему не желая пасторской должности, в придачу к которой полагалась жена, – снова подался в гувернеры. Во Франкфурте, в доме банкира Гонтара он нашел работу – и обрел там, говоря словами менестреля, радость-страданье. Все это время он писал роман непонятно о чем – то в прозе, то стихами, то в рифму, то античными размерами… Находились даже издатели, только полного текста они так и не дождались: писание не складывалось, Гельдерлин блуждал в дебрях метафизики, объединяя поэтические озарения с дотошной философической рассудительностью. И вот во Франкфурте замыслы наконец обрели некоторую цельность, идеал воссиял, и явился он в облике Сюзетты Гонтар, жены банкира, матери четверых детей. Гельдерлин назвал ее Диотимой, как и героиню романа, который стал творческим итогом этих поисков. Он называется «Гиперион, или Отшельник в Греции». «Человек, написавший эту книгу, был глубоко чужд своему времени, был неизлечимо болен тоской по прекрасной стране, которую он, как ему казалось, нашел и навек потерял в античной Греции», – утверждает биограф. Юноша Гиперион терзается несовершенством мира, мечтает переделать его, ищет пути к всеобщему счастью… Судьба посылает ему учителя, друга и возлюбленную, но она же и отнимает дары. Учитель уходит на поиски новой истины, отважный друг отправляется навстречу смертельному долгу, Диотима умирает в разлуке с любимым. Гиперион находит утешение в ощущении своего единства с благодатной Природой и понимает наконец высший смысл своих бед. «Никогда еще… я не был так твердо убежден в правоте древних и вещих слов, что сердцу откроется новая благодать, если оно выдержит и вытерпит глухую полночь скорби, что только среди глубокого страданья зазвучит для нас, будто соловьиная трель во тьме, чудесная песнь жизни». Два года Гельдерлин жил в доме Гонтаров, наставлял детей в науках (каких?), но сам, видимо, не преуспел в науке тайной любви, ибо произошел некий «скандал» (какой?), после которого Гельдерлин оказался за порогом дома. Началась тайная переписка любящих. Таким образом, у Гельдерлина получилось два романа в письмах. В сущности – один, который и был жизнью. Сам Гельдерлин был Гиперионом, Сюзетта – его Диотимой, а судьба была Судьбой и посылала героям испытания. Письма Сюзетты опубликованы, и по ним отчасти восстанавливается душераздирающая история запретной страсти. Изредка – с величайшими и мучительными предосторожностями – им удавалось встречаться, но как! В заранее назначенный, например, четверг Гельдерлин проходил, например, мимо живой изгороди и, если видел в окне условный знак, то мог надеяться, что через некоторое время Сюзетта на минуту выскользнет из дома. Посмотреть друг на друга, прошептать несколько слов, иногда – протянуть руку – и снова расставаться… писать письма... Сюзетта шила платье, белое с лиловым, учила младшую дочку вязанию, читала романы господина Августа Лафонтена – серьезное чтение в часы тоски ей не годилось, а эти сочинения можно было швырять в угол, – но подлинной жизнью было только одно: «любезный Гельдер» и мысли о нем. Муж что-то подозревал, но скандалов более не устраивал. Да и вообще, что такое семейная ссора перед ликом судьбы? Дети заболели корью, мать сама ухаживала за ними. Гельдерлин был в это время в отъезде. У ребенка корь вылечивается легко, но взрослый человек, не имея иммунитета, подвергается смертельной опасности. У Сюзетты Гонтар не было иммунитета. Диотима умерла в разлуке с любимым. Нашел ли Гиперион утешение, сумел ли «светом и воздухом развеять любовь и боль»? Спросить его было уже невозможно. Несколько лет он буквально метался по городам и странам – исследователи почти ничего не знают об этих странствиях, – в конце концов, вернувшись на родину, был признан невменяемым и тридцать шесть оставшихся лет провел в безумии. Увы мне! где найду Зимой цветов я, и где Солнечный свет И тень на траве? Стены стоят Молча и холодно; ветер Гремит на кровле. За ним ухаживали, о нем заботились. Больной иногда бывал гневен, после чего подавлен; большую же часть времени посвящал увлекательным беседам с самим собой, продолжал писать стихи и письма. Некий исследователь пытался даже доказать, будто это сумасшествие было притворным, как у Гамлета. Однако поэт пребывал вне рассудка. Летом 1843 года его не стало. «Открыли» Гельдерлина лишь в начале двадцатого века, а осмыслили и того позже – когда осознали заслуги его великих почитателей – Рильке, Цветаевой... Давно ушли они, величавые, Но плач по ним все будет звучать, пока О них напоминая сердцу, Древние звезды восходят в небе. Диотима. Пер. Г.И.Ратгауза 1 …но так и не женился на дочке Букстехуде! А в этом случае произошло бы немало интересного. Ведь по тогдашней традиции зять унаследовал бы должность тестя, то есть Бах остался бы служить в Мариенкирхе. И вы только представьте себе, какой эпизодический персонаж вошел бы в роман «Будденброки»! Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 15-05-2007 22:41
	Анатолий Вишневский Перехваченные письма. Роман-коллаж. - М.: О.Г.И., 2001. - 566 С. Рецензия на одну-единственную “книжную новинку” вышла неприлично длинной: потому что эта “новинка” (также одна-единственная за многие месяцы) - позволяет думать о вещах, которые давно висят в воздухе и скрипят на зубах. Примерно как пепел Клааса, пошедший прахом. То есть пущенный на ветер. В 1921 г. Ф.А.Степун писал: когда-нибудь литература освобожденной России найдет себя в подвалах и руинах России революционной. От того, сумеет ли новая словесность понять старую трагедию, - будет зависеть “вопрос достоинства и глубины будущей русской литературы, вопрос ее духовной значительности”. Философ-идеалист ошибся, ибо исходил из мер и норм своего времени. В новую оттепель фикшн-экшн быстро скинула с плеч тяжелую, длиннополую и неуклюжую шинель духовной значительности. Она демобилизована. Увольте ее... В тех подвалах и тех руинах не водятся даже скользкие саламандры триллеров. Но вот роман, в котором характеров и судеб, рождений и смертей, перестрелок и чудом отмоленных жизней, тайных миссий в Тобольске 1918 г. и в Москве 1970-х, сине-красных сполохов стратегических стрелок на карте деникинского Юга, камер Бутырок и террас Монпарнаса, домов ссыльных на Урале 1920-х и бараков концлагеря Дранси - достало б на “Войну и мир” вкупе с романом “Декабристы”. При этом все немыслимые повороты сюжета - чистая правда. В огромном романе нет одного: Автора. Гипотетического Писателя Земли Р., страстно убежденного в глубине и духовной значительности своих героев и их драм. Такие Авторы здесь и сейчас на свет почему-то не родятся... А почему же? Клад для Романиста разобран Архивистом, не добавившим от себя ни слова. Анатолий Вишневский, демограф и социолог, автор глубокой монографии о России ХХ века “Серп и рубль” (М.: О.Г.И., 1998), - составил этот эпос из подлинных текстов 1910-х-1990-х годов. Из документов, сохраненных в одном семейном архиве. Завязка сюжета: письма отца и сына Татищевых, ярославского губернатора и корнета, из камер Петропавловской крепости. Осень 1918-го... Позже отец переведен в Москву и расстрелян в Бутырках - в порядке “разгрузки тюрьмы”. Сын Николай спасен матерью (или сущим чудом, - из тех, на которые так богаты семейные апокрифы русского лихолетья). Тюремные письма сменяются фрагментами неопубликованного романа Николая Татищева о Гражданской войне. Ценны все тексты: в волокнах бумаги застряли подлинные умонастроения... Как мог случиться 1917 год?! Как все на свете - день за днем. Масштаб террора не укладывался в умах - до последнего шага к стенке. Интервенции в Петербурге ждали как спасения. При этом пытались быть законопослушными. Шли в Красную армию. Потом в Белую... Как ни хочется думать о деникинцах в духе “Сказания о Мамаевом побоище”, - документ, деликатно покашливая, вносит свои уточнения. Он конкретен. Ему веришь. Николай проходит путь сотен и тысяч: Крым, Константинополь, Париж. Параллельно, как в любом семейном эпосе, развивается вторая сюжетная линия. ...И это - участь очень многих. Но, если жестокий путь первой эмиграции все же документирован десятками знаменитых и безвестных книг, - то тут, кажется, текстов почти не осталось. Отдельные строки сострадания у А.Л.Толстой, О.В.Волкова, Л.Я.Гинзбург, Л.К.Чуковской, примечания уехавших ученых к стихам забытых поэтесс, один, и очень уж девичий, роман конца 1980-х, да “Караганда” Галича. Что еще? И вот - все сверхподробно, в хлопотливой, близорукой оптике семейных женских писем. ...Сестру Николая, Ирину, арестованную в 1923 году, высылают из Москвы на Урал, среди сотен ей подобных. В камере, в вагонзаке мелькают лица и судьбы. Например, престарелая полиглотка мадам Данзас - возможно, внучка пушкинского секунданта... И прочие фамилии на лубянской перекличке - уже не из Бархатной, а из Красной книги (или из Белой, еще не составленной): Челищевы, Шаховские, Туркестановы. Сейчас эти фамилии иногда встречаются в библиографиях. Много реже - в титрах и театральных программах. В политических рейтингах и топ-листах менеджеров - ни разу. В списках принятых на 1 курс МГУ или ВЭШки - почти никогда. Да почему же? “Роман-коллаж” помогает понять природу феномена. Без гнева и пристрастия. ...Ирина Татищева в ссылке выходит замуж за Николая Голицына (Рука Провидения отправила их из Бутырок в Мотовилиху одним этапом). Несмотря ни на что, они быстро обзаводятся детьми. Цены на молоко в Перми конца 1920-х говорят читателю больше, чем сказало б любое проклятье. Детских ботинок в городе просто нет. Вот нет - и нет... Эмигранты шлют ссыльной родне посылки (с трудом наскребая франки). Но за гостинцы - какао, чай и крупу - надо уплатить Стране Советов 50 рублей пошлины. Таких денег у лишенцев Голицыных нет и близко. Какао, чай и крупа конфискованы казной. ...Мы видим губернаторскую дочь на первом допросе - прямую и негодующую. Видим через десять лет: с тремя детьми, с диагнозом сердитого, бог весть почему, старого пермского профессора-терапевта “Голицына Ирина Дмитриевна страдает... упадком питания и резко выраженным малокровием”, с опытом коммунальных ссор, случайной работы, лишенского отсутствия карточек, пошлин на парижскую крупу - тихого ежедневного ада, высасывающего у среднего человека волю к сопротивлению. О “бытовом обезволивании” граждан СССР в 1920-х-1930-х нынче опубликована монография - переводная, шотландки Сары Фергюсон. Бездонное философское содержание понятий “банка какао” или “вызов в ГПУ” в русском языке ХХ века мы еще отчасти помним. В текстах видно, как все это в пыль (или в кровь) стирает волю милых, образованных и воспитанных, но не из стали отлитых людей. Архив одной семьи - точно школьное определение реализма: “типичный герой в типичных обстоятельствах”. Эта семья вырвалась из СССР почти чудом, уже в 1930-х. Вот цитата из книги воспоминаний Ирины: “...Провели два тревожных часа - пока досмотр не кончился. Бывали случаи, когда людей возвращали с самой границы. Наконец... поезд медленно миновал станцию... мы достигли границы.( ...) Ники сказал: - Вот красный флаг. Посмотри на него в последний раз. Мы смотрели на него, пока он не скрылся из глаз. Потом мы перекрестились”. Ее мемуары написаны в 1970-х, в Лондоне. Письма родным - уцелели в Париже. А вообще-то, повторим, истории ссыльных 1920-х годов - редкость редчайшая. Кто-то не возвращался. Кто-то - привыкал ко всему этому навеки... Героев в кругу персонажей “Перехваченных писем” нет. Жили, воевали, голодали, читали в эмиграции Вышеславцева - манкируя возможностями коммерческой карьеры, собирались по делам к генералу Кутепову и оставались бражничать у приятелей, торговали с лотка на рынке в предместье Монруж, переживали бомбежки, хранили архивы умерших - обыкновенные, очень обыкновенные, вполне обыкновенные люди. В Париже “между двумя войнами”, в кругу русских “монпарно”, где мелькали тени Гиппиус, Мережковского, Георгия Иванова, Адамовича, Ларионова, Сутина, Набокова, Берберовой, - судьба Николая Татищева переплелась с судьбами трех сестер Шрайбман и поэта Бориса Поплавского, “Рембо первой эмиграции”, (погибшего, как известно, от передозировки наркотиков в 1935 году). Дневники и письма Поплавского, героически сохраненные Татищевым, - и составили сердцевину “Перехваченных писем”. Но документы Поплавского, хроники Монпарнаса заинтересуют читателя и без нас. Мы же, с комом в горле, читаем о том, что делал “век-волкодав” с агнцами - о, вовсе не только в России! Вот Дина Шрайбман, ставшая женой Николая Татищева и матерью двух сыновей, ведет дневник - вплоть до смерти от чахотки в 1940-м. Немцы уже идут по Франции, беженский быт безумен и страшен, Париж только что пал, а ее мальчикам - пять и семь лет. Последняя запись Дины - точно страница “Детства” Толстого. Глава ХХVI-я, хрестоматийная. Молитва за детей. Любой отечественный текст конца ХХ века отторг бы эти реминисценции! Но жизнь - знала реинкарнации. И не дала им сгинуть. Вот этот дневник... Парижские записи престарелой и неимущей гофмейстерины Нарышкиной, урожденной Куракиной (также вошедшие в роман), - трезвостью взгляда, смирением и силой духа вдруг убеждают в подлинности Бабушки из “Обрыва” и Марьи Дмитриевны Ахросимовой из “Войны и мира”. Именно документ говорит о реальности золотого, (забытого, растаявшего, как сахарный барашек, в горючем станционном, эшелонном кипятке всех эмиграций, эвакуаций и этапирований) “русского мифа” ХIX века. И сам Николай Татищев, квалифицированный рабочий маленького свечного заводика в предместье Монруж, - кажется, имел в архетипах Пьера Безухова. ...С Болконскими там хуже. Болконских в этом архиве нет. История парижской жизни эмигрантских семей в 1940-х - так же поразительна, как “революционные” и “ссыльные” главы. Документ говорит о подлинной, “частной” истории войны, о немецких арестах и бомбежках, о семье, беде, рождении и смерти. О том, каким напряжением жил выволакивалось, выцарапывалось к жизни чуть ли не каждое рожденное в Европе, в ненадежном веке человеческое существо! ...О выборе: купить хризантем на могилу матери - или “масла для детишек”? Если был в вековом эпосе бегств и лишений некий Замысел - то какой? Ради чего? Не дает ответа... Степан Татищев, сын Николая, старший из детей, отвоеванных, выцарапанных родителями в первой половине ХХ века у лихолетья, оккупации, нужды, ссылки etc. - приедет в Москву в 1971-м - как атташе по культуре посольства Франции. Продолжится еще одна линия романа, узелок, завязанный на Монпарнасе в 1930-х. ...В брежневской Москве с ним встретилась Наталия Ивановна Столярова, последняя Муза Бориса Поплавского. Мать Наталии Ивановны была эсеркой, участницей взрыва дачи П.А.Столыпина на Аптекарском острове в 1908 году Дача, напомним, была семейной, а день покушения - приемным. От искры русской революции погибли тридцать человек. Из пятерых детей премьер-министра в зоне взрыва оказались двое. 12-летняя Наталья Столыпина, тяжело раненая при взрыве, провела два года в инвалидном кресле. Юная Наталия Столярова вернулась из Парижа в СССР в 1935 году - по убеждениям. Последующие двадцать лет провела в лагерях. В конце 1960-х стала первой “невидимкой”, помогавшей переправлять за пределы СССР рукописи А.И.Солженицына. В этот круг солженицынских невидимок на долгие годы войдет и Степан Татищев. И еще - по цепочке, включающей дочь социалистки-революционерки и внука расстрелянного ярославского губернатора, в спортивной сумке, в дипбагаже, без досмотра, из длинного, как коровник, здания Шереметьева-1, - уйдет в 1974 году на Запад архив Осипа Мандельштама. “Ворованный воздух” “Четвертой прозы”, поздние стихи впервые увидят свет. В Анн Арборе, штат Мичиган. Этот архив, сам перемещенное лицо (или перемещенная посмертная маска поэта)... Теперь можно задуматься - стоило ли увозить? Тогда это было единственно верным. Как загробный суд и воздаяние. Как освобождение, вознесение голоса и души. Теперь архивам лучше оставаться и издаваться здесь, - в том числе и потому, что тогда их вывозили и издавали там. Люди, действующие во второй половине этой хроники, второй половине ХХ века, - действовали как часовые колесики будущего. И будущее наступило. Стало возможно, например, издать сборник Бориса Поплавского в Москве. Автором предисловия был Дмитрий Пименов. В том же 1999 году, на месте августовского взрыва на Манежной, были найдены листовки “Союза революционных писателей”, возглавляемого Пименовым. Листовки с лозунгом “Гамбургер, недожеванный погибшим обывателем, - революционный гамбургер”. Наследие Поплавского тут ни при чем. Но в реке времен закручивается водоворот нового века. На бумаге документа вновь проступают водяные знаки некоего замысла. Какого? Что дал ХХ век героям - кроме потерь и выживания, вытаскивания, вытягивания на свет - несмотря ни на что - новых поколений рода (на иной земле)? Можно ли вообще сделать осмысленные выводы из истории России ХХ века? Не дает ответа. ...Чему, чему свидетели вы были? Пушкинская Пугачевщина, отъезд “на долгих в саратовские деревни” из Москвы 1812 года, смерть старого князя Болконского в дальнем имении, при ропоте крестьян и приближении Бонапарта, нищета и сумасшествие Катерины Ивановны Мармеладовой, уличный pas de chale ее благородных, штаб-офицерских детей, мирная скверна “Вишневого сада” - все награждено каким-то вечным детством по сравнению с реальной (еще не вышедшей на свет - как “Стихи о Неизвестном солдате” в 1974-м) историей России начала ХХ века. О ее сюжетах могла бы лишь мечтать, ужасаясь их масштабам, проза прошлого. Но, похоже, - не будущего. Никого в русской словесности уже, верно, не накроют, как полковым знаменем, небом проигранного Аустерлица - будь то беломорское рубище Соловков, крымская весна, прожженная “Солнцем мертвых”, или небо Галлиполи - с выщербленной желтой бахромой руин Трои по краю горизонта. Люди этого чекана (как и духовенство 1920-х годов) - не возопили к небесам в 1960-х голосами своих детей. Не оставили по себе ни “Привычного дела”, ни “Дома на набережной”. Не оплакали, вдохновенно, яростно, простодушно - себя и свое. Прежний, нас возвышающий роман держался на истовой вере автора в чью-то абсолютную правоту и абсолютную красоту. Теперь то ли этнос исторически повзрослел, то ли претерпел иную мутацию. Запас этого энергоносителя, похоже, исчерпан. Брехт, конечно, прав: счастливой стране герои не нужны. Но Россия теперь рассталась с самим понятием о герое (не обязательно - при погонах и орденах) - видимо, в качестве первого и решающего шага к счастью. “Перехваченные письма” - книга иной природы. Предельно сдержанная. В ней, повторяю, героев нет. Есть праведники. Нет правых и виноватых. Но документальный коллаж наделен особой силой подлинности. Песок разобранных архивов, изданных дневников и писем, баз данных в Рунете (свод судеб “Мученики за веру в России ХХ века” Свято-Тихоновского института, начатый в Сети словарь персоналий Русского Зарубежья), словарей, справочников, монографий - тихо копится, намывая другие берега. (Не другие пункты прибытия, будем надеяться, - а другие точки обзора Среднерусской возвышенности). И вот - ХХ век, не дождавшись гипотетического Автора, сам создал роман о себе. Безмолвный Составитель (чья роль в книге огромна) - раскопал мрамор троянской руины и отсек все лишнее. Вышел один из самых весомых текстов последних лет. Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 16-05-2007 20:24
	Берроуз Уильям Письма яхе (вместе с Алленом Гинзбергом) В ПОИСКАХ ЯХЕ (1953) 15 января, 1953 Отель "Колон", Панама Дорогой Аллен, Я ненадолго остановился здесь, чтобы скинуть наличные. Отправляться к индейцам с карманами, полными башлей, слишком рискованно. Город навестил Билл Гейнс; он пронесся как ураган, спалив на парегорике всю республику Панама - от Лас Пальмаса до Дэвида. До Гейнса Панама была городом Пи Джи (парегорика - прим. перев.). В любой аптеке можно было купить четыре унции. Сейчас аптекари заартачились; Палата Депутатов собиралась даже принять специальный Закон против Гейнса, но тот сыграл ретираду и смотался обратно в Мексику. Я тогда слезал с джанка, так сказать, выходил из системы, а Гейнс продолжал пилить меня, что я дурачу сам себя, и если уж ты был однажды джанки, то на всю жизнь им и останешься. Если я развяжусь с джанком, то стану законченным алкашом или сойду с ума на кокаине. Однажды вечером я надрался и купил немного парегорика, а он все не переставал бубнить: "Я знал, что ты вернешься домой с парегориком. Я знал это. Ты будешь джанки всю свою оставшуюся жизнь", - и ехидно пялился на меня со своей едва уловимой кошачьей усмешкой. Слово "джанк" с ним неразрывно. Я завалился в госпиталь с ломкой и провел там четыре дня. Они смогли дать мне только три укола морфина - от боли, жара и синдрома отнятия я не мог уснуть, а тут еще в палате со мной лежал больной панамской грыжей, и его друзья приходили и зависали на весь день и почти на весь вечер. Один из них в результате оставался до полуночи. Припоминаю, как проходил мимо каких-то американок, похожих на жен офицеров. Одна из них сказала: "Не знаю почему, но я совершенно не могу есть сладости". "У вас диабет, леди", - заметил я. Они смешались, затоптались на месте и одарили меня убийственным взглядом. После выписки из госпиталя я зашел в американское посольство. Напротив него - незанятый участок земли, поросший кустарником и деревьями, где мальчики раздеваются, чтобы плескаться в загаженных водах залива, охотничьих угодьях маленькой ядовитой морской змеи. Запах экскрементов, морской воды и похоти молодого мужского тела. Писем не было. Я снова остановился, на этот раз чтобы купить две унции парегорика. В старой доброй Панаме ничего не меняется. Проститутки, сутенеры и разводилы-хастлеры. - Хотите милую девочку? - Танец обнаженной леди? - Хотите посмотреть, как я трахну свою сестренку? Не стоит удивляться, что еда здесь очень дорогая. У себя на фермах они не могут смириться с повышением цен. Они все рвутся в большой город и хотят стать сутенерами. У меня с собой была журнальная вырезка, где описывался кабак в окрестностях Панама Сити под названием "Испуганный Гусь". "Там есть все, что положено притону. Травяные барыги скрываются в мужском туалете с забитыми косяками и готовыми на дело шприцами. Иногда они стремительно выскакивают из сортира и вкалывают товар в твою руку, не ожидая разрешения. Гомосексуалисты преступили все границы, предаются разгулу и бесчинствуют". "Испуганный Гусь" напоминает придорожную закусочную времен Сухого Закона. Длинное обветшавшее одноэтажное строение, обвитое виноградными лозами. Из леса и болот доносилось кваканье лягушек. Снаружи - несколько припаркованных машин, внутри - тусклый голубоватый свет. Я сразу вспомнил закусочные времен Сухого Закона и моей юности и вкус кустарного джина летом на Среднем Западе. (О Боже! А августовская луна в фиолетовом небе и член Билли Брэдшинкеля... Как же можно стать таким глупо-сентиментальным?) Две старые шлюхи немедленно сели без приглашения за мой столик и заказали выпивку. Счет за один раунд составил шесть долларов девяносто центов. В мужском туалете скрывался только один хам, упорно требовавший уборщика. Могу добавить, что несмотря на весь местный разгул, я так и не смог подцепить в Панаме ни одного мальчика. Панамские мальчики остались для меня загадкой. Наверное, обрезанные. Когда они говорят "там есть все", то справки, очевидно, наводятся в кабаках, а не у клиентов. Случайно столкнулся со своим старым приятелем Джонсом, таксистом, и купил у него немного кокса, разбодяженного просто до неприличия. Я едва не задохнулся, пытаясь занюхать немного этого говна, чтобы мне вставило. Это - Панама. Я не удивлюсь, если они вместо вагины снабжают шлюх резиновыми губками. Панамцы, вероятно, самые ничтожные из всех людей Западного Полушария. Понимаю, что венесуэльцы могут с ними в этом поспорить, но я еще никогда не сталкивался ни с одной группой граждан, от которой меня рвало бы так же, как от государственной гражданской службы зоны канала. Ты не можешь контактировать с государственным гражданским служащим на уровне интуиции и сопереживания. У него даже нет принимающего устройства, и он глохнет, как обесточенный аккумулятор. Должно быть, есть особая низкая частота мозговых волн государственной службы. Такие служащие не выглядят молодыми. В них нет никакого энтузиазма, они неразговорчивы. На самом деле, они чураются местных жителей. Единственный элемент в Панаме, с которым я общался - цветные хипы, но все они шустрят или кидалы, кто на наркоте, кто на кармане, кто на бабах. С любовью, Билл P.S. Билли Брэдшинкель стал таким занудой, что мне пришлось, в конце концов, его прикончить. Первый раз это произошло в моей тачке, модели А, после Весеннего бала в колледже. Штаны Билли были спущены до лодыжек, на нем все еще была рубашка от смокинга, и сперма забрызгала все сиденье. Потом я держал его за руку, пока он блевал при свете фар, - молодой и нетерпеливый, с растрепанными на теплом весеннем ветру белокурыми волосами. Затем мы забрались обратно в машину, погасили фары, и я сказал: "Давай еще раз". А он тут и говорит: "Да не надо". "Почему бы и нет?" - отозвался я; к тому времени он уже тоже возбудился и мы сделали это снова. Я лихорадочно водил руками, забравшись под его рубашку, лаская спину, и прижимал его к себе, чувствуя, как длинные детские волоски его гладкой щеки касаются моей. Затем он заснул прямо в машине. Стало светать, и мы поехали домой. Потом было еще несколько раз в тачке, а однажды, когда его семья свалила из дома, мы стащили с себя всю одежду, и уже после я смотрел на него, спавшего как младенец, со слегка приоткрытым ртом. Тем летом Билли заболел брюшным тифом и я навещал его каждый день, и его мать давала мне лимонад, а его отец как-то раз угостил меня бутылкой пива и сигаретой. Когда Билли стало лучше, мы по традиции выезжали к озеру Крив Коэ, где брали на прокат лодку, рыбачили и лежали в ней, обняв друг друга за плечи и ничего не делая. Однажды в субботу мы исследовали старую каменоломню, нашли там пещеру и в затхлой темноте сорвали штаны. Помню, что в последний раз я встретился с Билли в октябре того года. В один из тех восхитительных лазурных дней, которые случаются в Озарке осенью. Мы колесили по округе с моей однозарядной винтовкой 22 калибра, охотясь на белок, и бродили по осеннему лесу, так и не встретив ничего, что можно было подстрелить. Билли был молчалив и мрачен; мы сели на бревно, и он, уставившись на свои ботинки, наконец сказал, что не может больше со мной встречаться (заметь, я избавляю тебя от увядших листьев). - Но почему, Билли? Почему? - Так, если ты не понимаешь, то я и не буду тебе ничего объяснять. Пошли обратно в машину. Мы ехали назад молча, и когда подкатили к его дому, он открыл дверь и вылез наружу. Взглянув на меня мельком, будто собираясь что-то сказать, Билли затем резко повернулся и побрел домой по тропинке, выложенной каменной плиткой. Я приехал домой, ошеломленный. Я загнал машину в гараж, положил голову на колесо, и, рыдая, стал тереться щекой о металлические спицы. Наконец меня позвала мать; она появилась в верхнем окне и спросила, все ли в порядке и почему я не иду в дом. Так что я утер слезы, вошел, заявил, что болен, поднялся наверх и лег в постель. Мать принесла мне на подносе чашку молока с гренками, но я так и не смог съесть ни один и проплакал всю ночь. После этого я несколько раз звонил Билли по телефону, но он всегда вешал трубку, как только слышал мой голос. Я также написал ему длинное письмо, на которое он так никогда и не ответил. Спустя три месяца я прочитал в газете, что он погиб в автокатастрофе. Мама воскликнула: "О, да это тот мальчик Брэдшинкелей! Вы же были с ним такими хорошими друзьями, не так ли?" Я сказал: "Да, мама", - не чувствуя при этом абсолютно ничего. И забрался в силосное хранилище, где было полно выдохшейся бражки. Ее там и гнали. Еще один шаблон: человек, который выдает воспоминания на заказ. Какие тебе угодно воспоминания, и он гарантирует, что вы искренне поверите тому, что все как раз именно так и происходило (в сущности, я сейчас был близок к тому, чтобы продать самому себе Билли Брэдшинкеля). Японская строчка, которую Сэндмэн задал в качестве ключевой темы повествования: "Только опытный старьевщик торгует новыми грезами для стариков!". О, что за дьявольщина! Оставьте это Трумэну Капоте. Еще один обрывок воспоминаний, на этот раз искренний. Каждое воскресенье за ланчем моя бабушка ностальгически выкапывала из могилы своего брата, убитого пятьдесят лет назад, когда он перетаскивал ружье через забор и прострелил себе легкие. - Я всегда помню, каким красивым мальчиком был мой брат. Я видеть не могу мальчиков с ружьями. Так что каждое воскресенье у нас за ланчем у деревянной изгороди лежал мальчик, и кровь ручейками стекала в зимнее жнивье на замерзшей красной глине Джорджии. И бедная старая миссис Коллинз, с нетерпением ждущая, когда созреют катаракты, и ей наконец-то смогут прооперировать глаз. О Боже! Воскресный ланч в Цинцинатти! Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 16-05-2007 22:28
	За последний абзац можно прочесть все остальное. Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 16-05-2007 22:29
	Н. Н. ПУШКИНОЙ. 11 октября 1833 г. Из Болдина в Петербург. Мой ангел, одно слово: съезди к Плетневу и попроси его, чтоб он к моему приезду велел переписать из Собрания законов (годов 1774 и 1775)1 все указы, относящиеся к Пугачеву. Не забудь. Что твои обстоятельства? что твое брюхо? Не жди меня в нынешний месяц, жди меня в конце ноября. Не мешай мне, не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем, ни с женихом княжны Любы. Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу — и привезу тебе пропасть всякой всячины. Надеюсь, что Смирдин аккуратен. На днях пришлю ему стихов. Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Это слава. Что касается до тебя, то слава о твоей красоте достигла до нашей попадьи, которая уверяет, что ты всем взяла, не только лицом, да и фигурой. Чего тебе больше. Прости, целую вас и благословляю. Тетке целую ручку. Говорит ли Маша? ходит ли? что зубки? Саше подсвистываю. Прощай. 11 окт. Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 16-05-2007 22:31
	Н. Н. ПУШКИНОЙ. 14 июля 1834 г. Из Петербурга в Полотняный завод. Все вы, дамы, на один покрой. Куда как интересны похождения дурачка Д. и его семейственные ссоры. А ты так и радуешься. Я чай, так и раскокетничалась. Что-то Калуга? Вот тут поцарствуешь! Впрочем, женка, я тебя за то не браню. Всё это в порядке вещей; будь молода, потому что ты молода — и царствуй, потому что ты прекрасна. Целую тебя от сердца — теперь поговорим о деле. Если ты в самом деле вздумала сестер своих сюда привезти, то у Оливье оставаться нам невозможно: места нет. Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети — покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет. Впрочем, об этом еще поговорим. Яковлев обещает отпустить меня к тебе в августе — я оставлю Пугачева на его попечении. Август близок. Слава богу, дождались. Надеюсь, что ты передо мною чиста и права; и что мы свидимся, как расстались. Мне кажется, что Сашка начинает тебе нравиться. Радуюсь: он не в пример милее Машки, с которой ты напляшешься. Смирнова опять чуть не умерла. Рассердилась на доктора, и кровь кинулась в голову, слава богу, что не молоко. Она теперь принимает, но я у ней еще не был. Сегодня фейворок, или фейерверк — Сергей Николаевич едет смотреть его; а я в городе останусь. У нас третий день как жары — и мы не знаем, что делать. Сплю и вижу, чтоб из Петербурга убраться к тебе; а ты и не веришь мне, и бранишь меня. Сегодня съезжу к Плетневу. Поговорим о тебе. У меня большие хлопоты по части Болдина. Через год я на всё это плюну — и займусь своими делами. Лев Сергеевич очень себя дурно ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино проигрывает у Дюме по 14 бутылок шампанского. Я ему ничего не говорю, потому что, слава богу, мужику 30 лет; но мне его жаль и досадно. Соболевский им руководствует, и что уж они делают, то господь ведает. Оба довольно пусты. Тетка в Царском Селе. Я всё к ней собираюсь, да не соберусь. Прощай. Обнимаю тебя крепко — детей благословляю — тебя также. Всякий ли ты день молишься, стоя в углу? 14 июля. Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 17-05-2007 18:38
	Драгоценные женские письма! Я ведь тоже упал с облаков. Присягаю вам ныне и присно: Ваш я буду во веки веков. Борис Пастернак Владимир ЛЕВИ Конкретная психология: рецепты на каждый миг Друзья, здравствуйте. Сел составлять рассылку ровно восьмого марта - завтра, надеюсь, придет, прошу прощения... Ведь вот как могуч социальный гипноз, давление общепринятых ожиданий. Все, кажется, понимаю, потешаюсь внутрях над собой, а удержаться - ни-ни, все как положено: поздравляю, обнимаю, целую, звоню, мою посуду, открыточки шлю, цветочки дарю, ведра мусорные выношу, одно за другим... Может, праздники, в частности, и на то нужны, чтобы создавать поводы приборки производить, помойные ведра души выносить, место освобождать для новых отходов?.. И то сказать, среди лучшей половины человечества лишь отдельные, отклоняющиеся, строптиво мыслящие единицы выражают протест против отмечания их значительности в связи с первичным половым признаком. (Ух, какое тяжеловесноизвилистое получилось высказывание, несмотря на прямолинейность, всегда так выходит, ежели по науке.) Остальные всей психомассой вовсе даже не против. Не возражают и более того, обижаются, если не. Попробуй не соблюди ритуал!.. И правильно. Скелет бытия... нет, лучше сказать: позвоночник жизни долженствованиями поддерживается в более или менее собранном виде, иначе раздрызг, слизь-болото. Да здравствуют "надо"! А уж что мы на эти костяшки наращиваем, мясо каких "хочу-не хочу", "люблю-не люблю", как жизнь в результате пахнет и выглядит, какая на вкус - вопрос нашей доброй воли, нашей внимательности и понимательности, нашей изобретательности, нашей искренности... Календарно половые праздники расположились, по идее, довольно удачно: мужской, воинский - еще в зиме, в февральских крутых буранах, в непролазных заносах, в суровых сугробах - так нам и надо!.. А женский уже в весне - по средней полосе в предвесне, в самых первых предвестиях сладких цветений, и как хороша, как всегда во-время и свежа душистая волшебная гроздь солнечно-воздушных цыплят - ветка мимозы... На сегодняшний день среди почти 30 тысяч читателей этой рассылки мужчин чуть побольше, всего на один процент. Учитывая, что в общей статистике всех рассылок Subscribe.ru мужское преобладание гораздо заметнее - чуть не на 20 процентов, можно предположить, что "Конкретная психология" женщин в целом устраивает. Среди пишущих мне даже чуть больше дам, нежели господ, как раз на процент или два. Так что нынешний выпуск, посвященный исключительно женским трудностям (в основном связанным, разумеется, с конкретной психологией мужика), можно считать попыткой соблюсти некую справедливость. Обезъ-янивание, сиречь безотцовщина слабость сильной женщины Одно из совсем недавних писем. Привожу, как всегда, с некоторыми сокращениями, минимальной редактурой и маскировочными изменениями. Здравствуйте, доктор. Прочла у вас в "Зачеркнутом профиле": "Всей силой люби и живи любовью. Не жди ответной. Слабость в нас призывает любовь, сила ищет кого любить. Не находя, превращается в яд, разрушает..." Точно обо мне. Что с этим ядом делать, если он уже "завелся"? Мне 31. В разводе около года. Прожили с супругом вместе 6 лет, развелись по причине его пьянства и упорного нежелания взрослеть. Одни говорят, что люди меняются со временем в браке, другие - что у всех в первые годы совместной жизни на глазах розовые очки, и только спустя время ясно, что за человек с тобой рядом. Не знаю, кто прав, но тот с кем я разводилась, был совсем не похож на того доброго, внимательного, любящего, за которого замуж выходила. У него абсолютно пропало желание работать, как-то планировать, что-ли, жизнь. Стал часто пить, неделями. Последние деньги из дома вынести был не вопрос... Естественно, проблему денег пришлось взять на себя. Все старались ему объяснить, что так нельзя, никого не слушал. А у меня даже мысли не возникало подумать, нужно ли продолжать такую совместную жизнь. Честно пыталась за него бороться, как говорится, "словом, делом, личным примером". Когда спрашивала его, почему не хочет работать, отвечал: "Берегу здоровье на то время, когда не работать, а радоваться придется". Бред какой-то. Признала поражение. Развелись. Хотя до сих пор не оставляет в покое, с завидной периодичностью наведывается, требует вернуться. Вроде как, вещь-то его была, да еще и пользу приносила. А теперь нет, как так? Это все было. Теперь, кажется, все у меня нормально: я здорова, есть хорошая работа, друзья, мама рядом. Грех жаловаться. А пустота какая-то на душе. Или это привычка - любить, заботиться, да и детей давно хочу. Познакомиться - не проблема, но вот в чем "фишка" - тянутся ко мне только такие же "мальчики", как мой бывший. А воспитывать уже никого не хочется. Любви хочется взаимной, не на словах, а поступками выражаемой. И заботу проявлять тоже не в "одни ворота". Вы, наверное, подумаете, что год - малый срок. Но мне 32 на днях, а бабий век короток, нужно все успеть. Неужели, доктор, нельзя сильному любить равного? Или, может быть, во мне что-то не так?.. Не радостно в одиночестве... Подруги советуют: "Роди для себя!" Не вопрос: рожу, прокормлю, выращу. Но я сама росла без отца и для себя решила: либо у моих детей будет достойный отец, либо у меня их вообще не будет. Когда, например, девочка растет без отца, она не знает, что такое мужчина и"с чем его едят". А узнавать будет во взрослой жизни путем проб и ошибок. И путь этот может очень затянуться. Или ничем не кончиться... Скажут ей окружающие, что это нормально, когда муж пьет и работает от случая к случаю, потому что все вокруг такие (наверное, это беда маленького города), и она поверит, как я в свое время. Не желаю такого своей дочери. Вот такие у меня в голове тараканы. А спросить хотелось бы вот о чем: 1) На самом ли деле сильный может полюбить только слабого? Не хочется становиться слабой, чтобы найти любовь. Да и не получится, наверное. 2) Что во мне может быть такого, что сильных отталкивает? 3) Что же такое любовь, как не взаимное желание быть рядом, заботиться, приносить радость? Я ошибаюсь? 4) Может быть, я льщу сама себе, считая себя сильной? В чем заключается понятие "сильный"? 5) Может быть, это всё - просто истерика одинокой женщины? Вера. Комментарий Не знаю как вам, друзья, а мне это письмо видится как диагноз. Не автора письма, здорового прекрасного человека, женщины той природной выделки, на которой жизнь держится - и особо у нас, в России. Диагноз целой страны, в которой чересчур много мужчин пьет и работает от случая к случаю. Диагноз не только нашей страны, а по меньшей мере еще полумира. Название же болезни простое и всем известное: безотцовщина. Не физическая, не формально-наличественная, не хромосомная, не бумажная. Безотцовщина психологическая. Душевная безотцовщина. Давний и далеко зашедший, кризисный дефицит мужского душевного начала, ДУХА мужественности - той силы, что слагается, как солнечный свет, из многокомпонентного спектра мысли и понимания, ответственности и деятельности, исследовательского азарта и умения рисковать, покровительства слабому и любви к нежному... Силы "янь" верхнеэтажной, без коей мужчина не есть Мужчина, а только самчик, будь хоть семижды мачо. Того главного, без чего можно стать отцом, но нельзя им БЫТЬ. Смысл мужественности человеческой и состоит в том, чтобы осуществлять отцовство во всем объеме, в ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ полноте. Отцовство не одноклеточное - велика ли цена единичного сперматозоида, половинки возможного индивида? - а родовое, творческое, провидящее созидание, восходящее ко вселенским задачам... Мало отцов у нас, мало. Не вызревают самчики, не прозревают в удручающем большинстве. А род хочет жить дальше и если не развиваться, то хотя бы не вымирать. Вот отчего женщины послабей по жизни теряются и сдаются, позлей - стервенеют, а посильней - усваивают мужскую повадку, объ-яниваются, что в свой черед, обратным витком, подавляет мужские зерна в душах растущих мальчиков, и опять из них получаются не мужчины, а самчики.Такое вот о-безъ-янивание, круг порочный. Но все же не замкнутый... Ответ Вера, вы, может быть, слишком уж однозначно истолковали мои изыскания насчет силы и слабости в отношении к любви, а скорей это я их недостаточно внятно выразил. Хотелось сказать, что любим мы в тех, кого любим истинно, всегда что-то затаенно-детское, скрыто-вечное...Слабость же и сила всегда относительны, и любовь зрячая (не собственническая псевдолюбовь) разглядит - почувствует - в любимом существе и хрупкость ребенка, и крепость взрослого - хотя бы лишь как возможность - и дар, искру божью, которой пусть и не дано возгореться, но дано быть - как эстафетной палочке, которую донесет до ленточки кто-то дальше... Год спустя после развода... Для отстраненных, спокойных выводов из жизненного урока - срок, действительно, еще маловат. Одни говорят, что люди меняются со временем в браке, другие - что у всех в первые годы совместной жизни на глазах розовые очки, и только спустя время ясно, что за человек с тобой рядом. Не знаю, кто прав... И те, и другие. Вопрос, что же произошло с вашим спившимся бывшим мужем - изменился ли он или просто обнажился, проявился как есть - остается нерешенной загадкой. Так же как и вопрос - какова была ваша роль, ваша доля в произошедшем. Роль, впрочем, в одной существенной части ясна: на какое-то время вы превратились для него в мамочку, правда ведь?.. И тем самым если не пробудили, то долго поддерживали в нем состояние безответственного инфантилизма. А будь вы сами, допустим (трудно представить, но вообразим - не как рекомендацию, разумеется, а лишь как некую вероятность) инфантильной эгоистической истеричкой, не столько слабой, сколько активно манипулирующей видимыми проявлениями слабости и зависимости... Кто знает, какими бы частями своего душевного организма муж на вас среагировал, как в ответ проявился бы... Больно уж часто у таких милых несчастных стервочек мужья - образцовые рыцари, работяги, мастера на все руки, трезвенники и терпеливцы. Что это - особый талант подбора, "на ловца зверь", притяжение разноименных полюсов - или поляризация их уже, как говорится, по ходу дела, в процессе, - науке сие пока не известно. Познакомиться - не проблема, но вот в чем "фишка" - тянутся ко мне только такие же "мальчики", как мой бывший. А воспитывать уже никого не хочется. Воспитывать-то не хочется, ипостась мамочки печень, наверно, проела:), но ведь она в вас все равно сидит, ипостась, живехонькая, голодная - и излучается вовне всеми фибрами, а?.. Ясно, почему "мальчики" тянутся, как к магниту. А что если стать внутри девочкой опять лет пятнадцати, на немножко хотя бы - так, чтобы у кого-нибудь постарше пробудить воспитательские рефлексы?:) Имея при этом трезво в виду, что безответственных мальчиков на просторах нашей державы - избыток, а ответственных Мужчин - дефицит, и все быстро разбираются... ...я сама росла без отца и для себя решила: либо у моих детей будет достойный отец, либо у меня их вообще не будет... Понимаю вашу позицию, но не разделяю. "Роди для себя" - чушь, разумеется, рожать ребенка можно только для самого ребенка, для ЕГО жизни, а уж тем самым и для себя. Но если вашей установке воспоследует большинство женщин - быстро вымрет страна, вымрет род человечий. Да и смотрите: выросли без отца вы сами - и ничего, жить можно?.. Отцы и в природе, и в самом хорошем обществе - не очень-то надежный народ, слишком много всяческих рисков на них возложено и в натуре заключено. Самый достойный отец в полноте присутствия - далеко не гарантия здоровья и счастья детей. Сегодня он есть, завтра нет, по самым разным причинам, или почему-либо достойным быть перестанет... Но зато и неприсутствие отца еще вовсе не есть приговоренность ребенка к несчастью. И у безмужних матерей, случается, вырастают дети прекрасные и счастливые. Когда... девочка растет без отца, она не знает, что такое мужчина и "с чем его едят". А когда с отцом - думаете, уже автоматом знает, "что такое мужчина", набором женских кулинарных рецептов овладевает? О, если бы... Наивно предполагать, будто по образу и подобию своего папы девочка (или мальчик, соответственно) может выстроить достаточно полное и верное представление о целой половине человечества, во всем ее многоцветии. Гораздо чаще родительский образ этот, положительный ли, отрицательный ли, служит как раз шаблоном-заслоном, не пособием, а наоборот, препятствием для открытого познания мира Других и непредвзятого выбора. Личный опыт - отец предрассудка, но вовсе еще не отец познания и тем паче мудрости! А узнавать будет во взрослой жизни путем проб и ошибок. И путь этот может очень затянуться... Однако не избежать его никоим образом, кроме разве монашества. Но учиться ведь можно не на своих только ошибках - чужих более чем достаточно... На самом ли деле сильный может полюбить только слабого? Не так линейно, конечно. Сильным (сильной) делает любовь, если это на самом деле любовь, а не слепая эгоистическая зависимостная привязанность, какая бывает у существа незрелого. Любовь придает глубинную зрячесть, которая видит и слабость силы, и силу слабости. Что во мне может быть такого, что сильных отталкивает? Не знаю, кого вы держите за "сильных". Если редких мужчин, симметричных вам по натуре, то наверное, происходит нечто подобное взаимодействию одноименных полюсов магнита?.. Если, скажем, вы лидер и он лидер, и если вы подставляете друг другу свое лидерство и скрываете потребность в ведомости... Что же такое любовь, как не взаимное желание быть рядом, заботиться, приносить радость? Я ошибаюсь? Если речь о ВЗАИМНОЙ любви двух душевно зрелых людей, с одинаковым пониманием любви, то не ошибаетесь. Но у действительности есть сотни и тысячи других вариантов. Может быть, я льщу сама себе, считая себя сильной? В чем заключается понятие "сильный"? Не думаю, что вы себе льстите, привыкли просто смотреть на себя с одного боку, жить в одной позиции. У всякого есть стороны сильные и слабые, то и другое понимать можно по-разному. Для меня сильный - тот, кто способен целенаправленно изменяться. Кто развивается. Может быть, это всё - просто истерика одинокой женщины? Я не согласен с тем, что вы одиноки - ведь сами пишете: и друзья есть, и работа, и мама... Плохую услугу женщинам оказывает частое неразличение понятий "одиночество" и "незамужнесть" ( или "бессемейность"). Сколько вопиющих одиночеств мается в семьях, в самых примерных супружествах, да и не так ли было у вас самой только что?.. Неженатые или разведенные мужчины, заметим, гораздо реже считают и называют себя одинокими, зато чаще свободными. Есть над чем тут подумать :) После развода: быть свободной, отважной, счастливой... Еще один послеразводный кризис. Ситуация иная - с ребенком... ВЛ, мне 27 лет. Разведена. Ребенку 5 лет. Работаю, с работой все нормально. Проблема моя заключается в том, что после развода так и не удалось найти себя. Все еще люблю мужа, который уже создал новую семью. А ведь было у нас То Самое... Во многом была неправа. Прошло уже почти 2 года, а я все еще живу в каком-то сне. Думаю, плачу, тоскую о нем. Сил больше нет. А надо ведь растить малыша, работать и развиваться. А ни-че-го не хочется. После развода были какие-то взаимоотношения с молодыми людьми, но я им была не интересна, впрочем, как и они мне. Задыхаюсь, кажется больше не могу жить прошлым, но.. Как выкинуть все это из головы не пойму. Заведенный режим: работа, детский сад, домашние дела, ребенок. Как выйти за пределы. Знакомиться не знаю где. Понимаю, что продолжать жить так - означает красть драгоценное время. Но ведь все было так здорово! Взаимная любовь, желанный ребенок, разделенная радость, совместные цели... А теперь разведенка. По работе общаюсь в основном с мужчинами, но все женаты и с детьми. Ходила на английский прошлым летом - подружилась с ребятами младше себя - я им интересна, но не мой малыш... Понимаю, что проблема не в отсутствии партнера, прошло то время, когда мне нужен был хоть кто-нибудь, проблема во мне. У меня низкая самооценка, ряд зависимостей, но есть желание меняться. Я хочу быть свободной, отважной и счастливой. А пока срывы на ребенке, работаю посредственно. Да и вообще жизнь не очень радостная. Достижения, правда, есть: могу организовать праздник и для своих малочисленных друзей и для ребенка, в последнее время как-то очень трепетно поздравляю и дарю подарки другим, получая удовольствие. Использую аутотреннинг. Но так одиноко... Тоскую по Мужчине. Может просто по тому, как может погладить по волосам любимый в трудную минуту. Смотрю в метро на девушек, которые кладут на плечо своим мужчинам голову и понимаю, что я в другой реальности. В той реальности, где и картошку самой, ремонт дома и машины и бессонные ночи, когда болеет мой котенок и все-все. Сначала, после развода была радость, что могу, справляюсь. А теперь вот усталость и ожидание Того, кто будет рядом и кто поможет. Знаю, что глупо. Ведь не для того мне нужен Мой человек, чтобы картошку приносил. Стараюсь, стараюсь улучшать свой мирок. Убираюсь и навожу порядок, покупаю мелочи, которые создают уют и тепло в доме. Хотела бы пойти поучиться, второе высшее, но ребенок?.. Домой и так приезжаю в полдесятого. А бывший все время дает понять как у него замечательно, пытается ребенка в новую семью ввести. Эгоизм мой сопротивляется. Но я утешала ребенка как могла при разводе, повторений эмоциональных потрясений не хочу. Наверное ему было бы хорошо, если бы со мной что-нибудь случилось - зажили бы одной большой новой семьей ее 2-е детей и мой ребенок, но я жить собираюсь долго:) и по возможности счастливо. Помогите мне! Нина. Комментарий И здесь истерики нет. А тоска и депрессия есть - типичная, послеразводная. Характер иной, побольше зависимостей, которые - к счастью - все больше осознаются... Прогноз хороший. Ответ Нина, вашу нынешнюю жизненную задачу я бы изложил так: сказать спасибо прошлому и жить дальше.. Прошло уже почти 2 года, а я все еще живу в каком-то сне. Думаю, плачу, тоскую о нем... Разрывные раны, переломы души примерно за два года и заживают, верней, затягиваются... А то и за три-четыре-пять-шесть... Все закономерно, спросите других. Сил больше нет. А надо ведь растить малыша, работать и развиваться. А ни-че-го не хочется. Если бы я был вашим малышом, я сказал бы вам: мама, да ничего же НЕ НАДО, и ХОТЕТЬ ничего не надо, ты просто живи со мной ВМЕСТЕ, и все захочется и получится, все само...Ты со мной просто БУДЬ, и душа будет отдыхать, и силы новые придут, вот увидишь. А развиваться мы можем вместе - и только так... После развода были какие-то взаимоотношения с молодыми людьми, но я им была не интересна, впрочем как и они мне. А что, если взять за основу, за аксиому жизни, что каждый встреченный человек интересен как неизученный мир, что каждая встреча так или иначе обогащает и развивает душу?.. Задыхаюсь, кажется больше не могу жить прошлым, но.. как выкинуть все это из головы не пойму. Выкидывать из головы ничего не надо. Заполняйте ее. Заполняйте голову настоящим, оно превратится в будущее, а прошлое потеснится. Заведенный режим: работа, детский сад, домашние дела, ребенок. Как выйти за пределы. Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 17-05-2007 18:43
	Никто не даст вам рецепта удлинения времени суток и освобождения от реальных житейских зависимостей и обязанностей. Но сгущать время можно. Во время домашних дел, например, можно слушать музыку, заниматься языком (слушать записи) и еще многим. В рабочее время тоже можно вставлять многое - смотря, конечно, какая работа... Знакомиться не знаю где. А интернет - сайты знакомств и прочие? А разные клубы и тусовки по разнообразнейшим интересам? Больше полмира ищет знакомств. Под лежачий камень вода не течет... ...все было так здорово! Взаимная любовь, желанный ребенок, разделенная радость, совместные цели... Раз было, значит МОЖЕТ быть - и будет, если опять этому открыться. А теперь разведенка. Пожалуйста, забудьте это убогое слово. Вы Свободная Женщина! По работе общаюсь в основном с мужчинами, но все женаты и с детьми. Ходила на английский прошлым летом - подружилась с ребятами младше себя - я им интересна, но не мой малыш... Если бы вы были незамужней девушкой, юной и свободной, и встретили бы интересного мужчину с ребенком, женатого или разведенного - вам ведь тоже, наверное, был бы нужнее этот мужчина, чем его ребенок?.. Особенно поначалу. Но нельзя считать исключенной и такую возможность, что человек, который вам встретится и полюбит вас, примет и полюбит и вашего ребенка. Такие случаи я знаю, они бывают чаще, чем можно предположить, хотя и реже, чем хотелось бы... А вообще понимаю, что проблема не в отсутсвии партнера, прошлото время, когда мне нужен был хоть кто-нибудь, проблема во мне. У меня низкая самооценка, ряд зависимостей, но есть желание меняться. Желание есть - значит получится. Я хочу быть свободной, отважной и счастливой. Остается только ПОВЕРИТЬ, что вы такая - и БЫТЬ! А пока срывы на ребенке... Я верю, что вы можете прекратить разрушение детской души (и своей) уже прямо сегодня и навсегда. Признайтесь себе открыто, что ребенок ОШИБОЧНО принимается вами за препятствие к обновлению жизни, к нахождению нового мужа.Что ребенок нисколько не виноват в том, что пока этого не происходит. И еще, пожалуйста, почаще припоминайте, что ОЧЕНЬ МНОГИЕ женщины, которым недоступно материнство, которые вообще не знали мужчины, могли бы вам позавидовать... Да и вообще жизнь не очень радостная. Согласен, но почему мы считаем, что радостность жизни совсем не зависит от нас самих?.. ...достижения есть: могу организовать праздник и для своих малочисленных друзей и для ребенка, в последнее время как-то очень трепетно поздравляю и дарю подарки другим, получая удовольствие. ...ну вот, вот оно!.. Тоскую по Мужчине. Может просто по тому, как может погладить по волосам любимый, в трудную минуту. Смотрю в метро на девушек, которые кладут на плечо своим мужчинам голову и понимаю, что я в другой реальности. В той реальности, где и картошку самой, ремонт дома и машины и бессонные ночи, когда болеет мой котенок ... не для того мне нужен Мой человек, чтобы картошку приносил. Но.. ...Но в том числе! :) Кто ж не поймет вашей тоски, кто не посочувствует. Только завидовать и жалеть себя - самое глупое и самое вредное, что можно делать в такой вот реальности. ...бывший все время дает понять как у него замечательно, пытается ребенка в новую семью ввести. Эгоизм мой сопротивляется. Но я утешала ребенка как могла при разводе, повторений эмоциональных потрясений не хочу. Наверное ему было бы хорошо, если бы со мной что-нибудь случилось- зажили бы одной большой новой семьей ее 2-е детей и мой ребенок... но я жить собираюсь долго:)и по возможности счастливо. Правильная установка:). Обратите, кстати, внимание: муж ваш ушел к женщине (вероятно, тоже разведенной?), у которой не один ребенок, а целых два. Стало быть, и в таком положении шансы на создание новой семьи есть, и не с самым последним человеком на свете. Я вам очень пожелал бы не сразу, но постепенно подружиться или хотя бы корректно сблизиться с новой его женой. Может быть, найдется, чему поучиться - как раз, чтобы осуществить вот это желание: ...я жить собираюсь долго:) и по возможности счастливо. И снова: ребенок для школы или школа для ребенка?.. оценочная зависимость по наследству?.. ВЛ, у меня двое детей. Старшая дочь Маша в этом году пошла во второй класс, и у нас в семье начались проблемы, связанные с ее учебой. Учится она неплохо, даже хорошо. Очень усидчивая. Про выполнение домашнего задания ей напоминать не надо. Ребенок гиперответственный. Уровень тревожности у нее зашкаливает. Перед походом в школу охватывает страх и волнение. Любая оценка ниже пятерки вызывает поток слез. Плачет каждый день по нескольку раз. Дома мы никогда ее не ругаем. Но откуда-то появились навязчивые идеи, что она самая плохая. Называет себя очень глупой девочкой, глупее всех. У нас в семье вообще подобные слова не произносились. Самое тревожное: она стала говорить, что школа для нее - это слишком сложно, что лучше бы было ей не приходить в этот мир... Эти речи от ребенка 8 лет меня очень пугают. Я ей внушаю мысль, что она уникальна, как и каждый человек. Что другой такой нет, и не надо себя с кем-то сравнивать. Что мы ее будем любить, как бы она ни ошибалась. Придумываю всякие ритуалы, чтоб снизить страх перед школой. Заговариваем ручку, чтоб писала диктанты без ошибок. Но уже идет второй месяц, а ситуация не меняется. Мария занимается еще и в школе искусств, и по отношению к тем занятиям подобных симптомов не замечаем. Занятия там ей в радость. Да и школьные уроки дома ей даются легко. Дома она чувствует себя уверенно, потому у нее все получается. В школе постоянно сомнения и неуверенность в себе. Каждый день - потрясение. Как вести себя родителям в подобных ситуациях, чтоб и к жизни подготовить ребенка, и лишних комплексов не развить? Какую политику проводить по отношению к младшей дочери? Ей осенью в первый класс идти. Она с сестрой очень дружна, и все видит и понимает по-своему. На днях она сказала, что не хочет в школу, потому что ее там не будут любить. Оксана. Комментарий Хорошая, серьезная и старательная (слишком, пожалуй) мама. Хорошая, серьезная и старательная, явно СЛИШКОМ старательная дочка. Уже с неврозом. Уже с депрессией... Серая тень школьного здания над семьей... Глухая надвигающаяся стена... Ответ Оксана, мне понятно ваше беспокойство о дочке (у меня у самого дочка Маша такая же второклассница и довольно похожая по характеру). Но в письме вашем есть пробелы... Ребенок гиперответственный. Уровень тревожности у нее зашкаливает. Перед походом в школу ее охватывает страх и волнение. Любая оценка ниже пятерки вызывает поток слез... Ребенок загнан в зашкаленную оценочную сверхзависимость, это ясно. А чьими усилями - вашими, школы, совместными плюс склонность по характеру?.. Желательно хоть отчасти это понять. Если дома много хвалят, а в школе поменьше, уже это создает диссонанс. Какая обстановка у нее в школе, какие отношения конкретно с учителями и сверстниками? Говорили ли с классной руководительницей? Как там с ней обращаются разные учителя? Это ведь сейчас важнее всего, и только совместно со школой можно что-то изменить в нынешнем положении. У вас получается, что школа - какая-то отдельная, независимая от вас несокрушимая данность. Если это действительно так, и совместный согласованный психологический подход родителей и школы к ребенку невозможен, то лучше ее из этой школы, пожалуй, забрать. Перевести в другую или на экстернат... Называет себя очень глупой девочкой, глупее всех... Не может быть, чтобы для этого не было каких-то поводов. Кто-то ей что-то сказал...Что-то не удалось... Не добрали информации. Понятно только то, что девочка сейчас пребывает в депрессии или близка к тому. Самое тревожное:она стала говорить, что школа для нее - это слишком сложно, что лучше бы было ей не приходить в этот мир. Только школа слишком сложна или и весь мир?.. Или школа - это и есть весь мир для нее, полномочное представительство целого мира?.. Тут явный перекос, и нужно снизить в ее сознании масштаб общежизненной значимости школы хотя бы процентов на тридцать. Конечно не за один присест, постепенно... Школа - это еще далеко не все, школ может и должно быть еще много и очень разных...Она должна это понять и почувствовать, как и то, что у нее нет обязанности быть непременно хорошей ученицей, что она просто МОЖЕТ быть ею, если захочет. Я ей внушаю мысль, что она уникальна, как и каждый человек. Что другой такой нет, и не надо себя с кем-то сравнивать. Что мы ее будем любить, как бы она не ошибалась. Это все правильно, только в школе могут действовать на нее внушения прямо противоположные. Нужно узнать, откуда они исходят. И нейтрализовать.... Я придумываю всякие ритуалы, чтоб снизить страх перед школой. Заговариваем ручку, чтоб писала диктанты без ошибок. А вот это уже совсем неправильно. Этим самым ведь вы идете на поводу зашкаленной оценочной сверхзависимости девочки, вместо того, чтобы стараться эту зависимость понижать. Я бы на вашем месте сказал: "Вот что, знаешь, пора научиться получать двойки и тройки, хватит отличничать и строить из себя самую правильную. Я хочу, чтобы моя девчонка умела быть и двоечницей, и хулиганкой, да,чтобы она была свободным и независимым человеком с широкой душой, чтобы умела быть РАЗНОЙ. Если на этой неделе не получишь ни одной тройки или пары - накажу так-то! " - говорить такое, конечно, весело, в шутку, но и с серьезным убеждением одновременно. Мария занимается еще и в школе искусств, и по отношению к тем занятиям подобных симптомов не замечаем. Занятия там ей в радость. Вот это очень хорошо. И очень важно - понять, в чем же разница в атмосфере этой школы искусств и общей школы - понять и ребенку, и вам. В школе у нее постоянно сомнения и неуверенность в себя, в свои силы. Каждый день - потрясение. Разберитесь КОНКРЕТНО - что и кто именно вызывает эти потрясения, и только тогда можно определять конкретный план действий. Как вести себя родителям в подобных ситуациях, чтоб и к жизни подготовить ребенка, и лишних комплексов не развить? Если вы согласны с принципом: НЕ РЕБЕНОК ДЛЯ ШКОЛЫ, А ШКОЛА ДЛЯ РЕБЕНКА, то сами поймете, как себя вести в разных частных случаях. Уверены ли вы, что нынешняя школа "готовит к жизни"? Я наблюдаю обратное. Какую политику проводить по отношению к младшей дочери? Ей осенью в первый класс идти. Она с сестрой очень дружна, и все видит и понимает по-своему. На днях она сказала, что не хочет в школу, потому что ее там не будут любить. Ясно: уже боится другого оценочного климата школы. А поняла, что он другой, неприветливый и жестокий, от старшей дочки. Опять же: только СОВМЕСТНО родители и школа могут убедить малышку, что школа - это тоже дом, где тебя готовы любить. Если школа этого не понимает и не умеет, то грош с минусом ей цена. И главное, грош цена нам, которые в такую злую тупую машину, как ягненка на заклание, засовывают своего ребенка... Мои детские невеселые воспоминания о том, как обращались в школе со мной, тоже полностью подтверждают это. Родители мои точно так же чувствовали себя полностью бесправными и зависимыми от школы как от НАЧАЛЬСТВЕННО-ГОСУДАРСТВЕННОГО учреждения, как от ВЛАСТИ. Было это давно, но практически в постсоветских школах ничего не изменилось. Усвоим: школа - это не власть! Школа - оплаченный нашими налогами и живыми деньгами работник, нанятой специалист на зарплате, не более - как и правительство, армия и милиция, пора это наконец всем миром понять! Пожалуйста, почитайте мою книгу "Новый нестандартный ребенок" и статью Марины Косминой о школе. Сообщите, как пойдут дела дальше... ВЛ, спасибо за ответ... В жизни все свершается в положенный срок, всему свое время. Вот ваш ответ затерялся, и пришел ко мне намного позже, чем планировалось, и это очень хорошо. За это время я успела много подумать, почитать (в том числе и ваши книги) и была готова к каким-то умозаключениям. Ваш ответ состоял в основном из вопросов, и это то, что нужно. Мы с мужем постарались предельно честно ответить себе на эти вопросы, и возникло такое чувство, что зажегся свет, и осветил целый ряд проблем, которые и приводят к стрессовым ситуациям нашей дочери. Вы пишете <У вас получается, что школа - какая-то отдельная, независимая от вас несокрушимая данность>. Точно, в моем восприятии это так. И я отдала своего ребенка в школу "как ягненка на заклание". У меня было именно такое чувство, когда моя дочь пошла в первый класс. Я воспринимала это как неизбежную жертву системе. Я тогда сама плакала, украдкой, чтоб не увидели этого дети. Но мы постарались сделать все возможное, что снизить количество стрессовых ситуаций у ребенка. Вы пишете <я хочу, чтобы моя девчонка умела быть и двоечницей, и хулиганкой, да, чтобы она была свободным и независимым человеком с широкой душой, чтобы умела быть РАЗНОЙ>. Проблема в том, что я сама никогда не умела быть плохой. Моя мама учитель со стажем. Работа для нее важнее всего. Я не могла позволить, чтоб моей семье было стыдно за меня, потому я была вечной отличницей. Это достаточно тяжело, потому состояние "что жизнь очень сложная и может, было бы лучше вообще не быть" мне очень хорошо известно. Я много работала над собой в последнее время, и это позволило части проблем уйти из моей жизни. У моего мужа подобного отношения к учебе не было, учился он хорошо, и из интереса. У нас обоих высшее образование. Мы стремимся у своих детей создавать такое отношение к учебе, именно чтобы школа была ДЛЯ НИХ, и потому, когда подобные слова "о тяжести жизни" я услышала от моей дочери, у меня наступила паника... Влияние бабушки - вот еще трудность... Забота об оценках очень остро проявляется у Маши именно после общения с бабушкой. Но ведь и я сама, перейдя рубеж 30 лет, все еще не могу быть свободной от оценочной зависимости. В последний год много спорила с мамой по вопросам отношения к школе, и эти разговоры пока не приводят к взаимопониманию. Получается, устраняя проблемы ребенка, надо работать не только с ним, а со всей семьей. Приходится менять и свое мировоззрение, и всех взрослых, которые оказывают на ребенка влияние. А что касается совместной работы со школой, то... Да, действительно, сейчас школа для нее почти весь мир. Уроки занимают большую часть дня, все подружки - одноклассницы и, как и сама Маша отличницы. Очень напряженный момент для нее был - не отстать от подруг. У нас очень маленький город, школ мало, Маша учится в школе, считающейся лучшей... Положительные изменения уже есть. Маша больше не сравнивает свои оценки с оценками подружек и уяснила, что не должна всегда быть лучшей. Научилась отвечать на "провокации" с их стороны типа "а у меня пять, а у тебя четыре"... Поняла, что самостоятельность - это не только ответственность, но и свобода... На днях она сказала, что хочет на 8 Марта на свои карманные деньги купить мне в подарок ежедневник, чтоб мы вместе выбрали, какой мне понравится. Она хочет, чтоб я записывала свои мечты на будущее и то, как они сбываются. Оказывается, наши дети очень многому могут научить нас, если сумеем их услышать... Спасибо вам за вопросы, это часто даже лучше, чем конкретный совет. Быстрее "доходит"... Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 17-05-2007 21:12
	Это Вы проводите подготовительную работу к задуманному нашим форумом проекту ? Пушкин легче и оптимистичней. Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 17-05-2007 21:13
	АХМАТОВОЙ А. А. Москва, 26-го русского апреля 1921 г. Дорогая Анна Андреевна! Так много нужно сказать — и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни — “Подорожник”. Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки [Сборники А. Ахматовой “Четки” и “Белая стая”.], надпишите. Не думайте, что я ищу автографов, — сколько надписанных книг я раздарила! — ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму — под подушку! Еще просьба: если Алконост [Издательство, организованное в 1918 г. в Петрограде] возьмет моего “Красного Коня” (посвящается Вам) — и мне нельзя будет самой держать корректуру, — сделайте это за меня, верю в Вашу точность. Вещь совсем маленькая, это у Вас не отнимет времени. Готовлю еще книжечку: “Современникам” [Не была издана. Замысел был реализован лишь в рукописном виде.] — стихи Вам, Блоку и Волконскому. Всего двадцать четыре стихотворения. Среди написанных Вам есть для Вас новые. Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и выс&#243;ко от Вас! — Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала! — Журналы — статью — смеюсь! — Небесный пожар! Вы мой самый любимый поэт, я когда-то — давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьянную, с серебром — “Словеса золотые”, — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете. Мне так жалко, что все это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли. Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. “И шпор твоих легонький звон” [Из стихотворения А. Ахматовой “По твердому гребню сугроба...” (1917).], — это нежнее всего, что сказано о любви. И это внезапное — дико встающее — зрительно дикое “ярославец” [Строки из стихотворения А. Ахматовой “Ты — отступник: за остров зеленый...” (1917)]. — Какая Русь! Напишу Вам о книге еще. Как я рада им всем трем — таким беззащитным и маленьким! Четки — Белая Стая — Подорожник. Какая легкая ноша — с собой! Почти что горстка пепла. Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня. (Красный, как на иконах.) — И непременно напишите мне, — больше, чем тогда! Я ненасытна на Вашу душу и буквы. Целую Вас нежно, моя страстнейшая мечта — поехать в Петербург. Пишите о своих ближайших судьбах, — где будете летом, и всё. Ваши оба письмеца ко мне и к Але — всегда со мной. МЦ. 31-го русского августа 1921 г. Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей [Слухи о самоубийстве А. Ахматовой после расстрела Н. Гумилева.]. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет — хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (друг — действие!) — среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу “Кафе Поэтов” [Кафе было организовано В. В. Каменским и В. Р. Гольдшмидтом осенью 1917 г. в помещении бывшей прачечной в Настасьинском переулке (угол Тверской улицы).]. Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая — весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года). Об остальных (поэтах) не буду рассказывать — не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? — “просто не хочется тупить пера. Эти дни я — в надежде узнать о Вас — провела в кафе поэтов — чт&#243; за уроды! чт&#243; за убожества! чт&#243; за ублюдки! Тут всё: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами. Вчера было состязание: лавр — титул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой... и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) — Это было у моря, Где цветут анемоны... И весь зал хором: Где встречается редко Городской экипаж... [Перефразированные строки стихотворения И. Северянина “Это было у моря...”] Но самое нестерпимое и безнадежное было то, что больше всего ржавшие и гикавшие — сами такие же, — со вчерашнего состязания. Вся разница, что они уже поняли немодность Северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем [Шершеневич В. Г. — поэт-имажинист.]. На эстраде — Бобров, Аксенов, Арго [Арго (Гольденберг А. М.) — поэт-сатирик и переводчик], Грузинов [Грузинов И. В. — поэт-имажинист.]. — Поэты. _______ И — просто шантанные номера... ________ Я, на блокноте, Аксенову: “Господин Аксенов, ради Бога, — достоверность об Ахматовой”. (Был слух, что он видел Маяковского.) “Боюсь, что не досижу до конца состязания”. И учащенный кивок Аксенова. Значит — жива. ________ Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский — мне — кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня — несказ&#225;нных. Страшный сон: хочу проснуться — и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко — я бы словами сказала: “Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!” ...Утешила меня Аля: “Марина! У нее же — сын!” ________ Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. “Господа! Я вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно — и у меня всегда полный зал!” Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, — да что Петербурга... Вчерашний вечер — чудо: “Стала облаком в славе лучей” [Строка из стихотворения А. Ахматовой “Молитва”.]. На днях буду читать о Вас — в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам, но не могу уступить этой чести другому! Впрочем, всё, что я имею сказать, — осанна! Кончаю — как Аля кончает письма к отцу: Целую и низко кланяюсь. МЦ. Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 18-05-2007 18:11
	Это Вы проводите подготовительную работу к задуманному нашим форумом проекту ? Пушкин легче и оптимистичней. Леви В любом случае интересен Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 18-05-2007 18:15
	Шри Ауробиндо Письма о Йоге Миссия Аватара КОНЕЧНО, для земного сознания сам факт того, что эожественное воплощается на земле, имеет неизмери­мо большее значение, чем все величайшие человеческие достижения. Глядя на этот мрак, царящий в мире, трудно представить, что было бы, если бы Божественное не вмешалось само непосредственно и Изна­чальный Свет не засиял в глубинах тьмы, — ведь именно в этом по сути заключается смысл воплощения Божественного. *** Когда мы говорим об инкарнации, то имеем в виду Божественное Сознание и Божественное Бытие, воплотившиеся в человеческом теле. Инкарнация может произойти с любого плана. *** Вселенную и всю ее активность поддерживает вездесущее космичес­кое Божественное, и если происходит воплощение Божественного, то это нисколько не умаляет Его космического Присутствия и всей Его вселенской деятельности ни в трех, ни в тридцати трех миллионах вселенных. *** Нисходящая Божественная Сила (Аватар) сама выбирает для своего воплощения тело, место и время. *** Аватар приходит тогда, когда необходимо выполнить работу особо­го рода и в критические периоды эволюции. Аватар — это особое проявление Божественного, а в остальное время Божественное со­вершает свою работу через Вибхути, в рамках обычной человеческой природы. *** Феномен воплощения Божественного на земле не имел бы большого значения, если бы не был связан с процессом эволюции. Перечень из десяти Аватаров в индуизме — это своего рода аллегорическое описа­ние земной эволюции. Первым Аватаром была рыба, затем земновод­ное1, живущее как в воде, так и на суше, затем млекопитающее2, затем человек-лев — Аватар, сочетающий в себе природу человека и живот­ного, затем человек-карлик — приземленный, неразвитый и полно­стью погруженный в физическое существование, но содержащий в се­бе божество и начинающий управлять собой и окружающим миром. Затем последовательно появлялись раджасический, саттвический и ниргунический Аватары, ведущие эволюцию человека от витального раджасического к ментальному саттвическому человеку, а от него — к сверхчеловеку, сознание которого превзошло пределы разума. Криш­на, Будда и Калки олицетворяют собой последние три стадии — стадии духовного развития человека: Кришна открывает возможность дости­жения Верховного Разума, Будда стремится достичь запредельное и обрести высшее освобождение, которое носит еще негативный характер и не предполагает возвращения на землю, чтобы позитивно завершить эволюцию; Калки должен исправить это положение и уста­новить Царство Божие на земле, уничтожив асурические силы, кото­рые этому противостоят. Таким образом, в этом описании последо­вательных воплощений десяти Аватаров безошибочно угадываются основные стадии эволюции, причем каждая из них символически опи­сана с поразительной точностью. Что касается промежуточных жизней Аватара, то нужно помнить, что, во-первых, Кришна говорит о многих своих воплощениях, а не только о нескольких наиболее великих, и, во-вторых, хоть он прак­тически везде в Гите и называет себя Божественным, в одном месте он все же говорит о себе как о Вибхути, vrsmnam vasudevah. Поэтому с достаточной долей уверенности мы можем сказать, что он воплощал­ся и как Вибхути, не проявляя своего Божественного Сознания во всей полноте. Если допустить, что цель последовательных воплощений Аватара заключается в руководстве эволюционным процессом, то вполне разумно предположить, что Божественное как Аватар появ­ляется здесь лишь в период великого перехода от одной эволюционной стадии к другой, а для осуществления менее значимых перемен Оно действует через Вибхути. 1 Черепаха (прим. пер.). 2 Вепрь (прим. пер.). Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 18-05-2007 23:18
	Это Вы проводите подготовительную работу к задуманному нашим форумом проекту ? Пушкин легче и оптимистичней. Леви В любом случае интересен И так хорошо, и если "и" убрать)) Цитировать
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717	Добавлено: 18-05-2007 23:22
	Влад. Серг. Соловьев - Е. В. Романовой, впоследствии Селевиной Москва, 11 июля 1873 г. Печально, моя дорогая Катя, что даже при одина­ковой взаимной любви мы не совсем понимаем друг друга. В этом, впрочем, виноват больше я сам: как бы то ни было, постараюсь говорить яснее. Я думаю, ты не можешь сомневаться в моей любви: я даже не умел хорошо скрывать ее до сих пор; те­перь же ты даешь мне возможность говорить открыто: я люблю тебя, как только могу любить человеческое существо, а может быть и сильнее, сильнее, чем должен. Для большинства людей этим кончается все дело; любовь и то, что за нею должно следовать: се­мейное счастье - составляют главный интерес их жизни. Но я имею совершенно другую задачу, которая с каждым днем становится для меня все яснее, опре­деленнее и строже. Ее посильному исполнению посвящу я свою жизнь. Поэтому личные и семейные отношения всегда будут занимать второстепенное место в моем существовании. Это-то только я и хотел сказать, когда написал, что не могу отдать тебе себя всего. Но это, как я заключаю из твоего последнего письма, не может изменить твоих чувств ко мне. С моей же стороны, хотя та задача, о которой я говорю, такого рода, что не может быть ни с кем разделена, но, ко­нечно, участие любящей женщины должно поддержи­вать и укреплять силы в тех тяжелых трудах и жизненной борьбе, с которыми необходимо связано разрешение всякой серьезной задачи. Это помощь не­заменимая и конечно только от тебя одной могу я ее принять. Но ты знаешь, моя дорогая, что не от нас и не от нашей любви зависят наши отношения. Ты знаешь, какие препятствия не допускают нашего соединения (хотя мне несколько затруднительно писать об этом так прямо, но я должен прибавить, что разумею единственно только то соединение, которое освящается законом и церковью: ни о каких других отношениях между нами не может быть и речи). Устранить эти препятствия очень трудно, но возможно. Во всяком случай, нужно употребить все средства. Пока я предлагаю следующее: мы подождем три года, в течете которых ты будешь заниматься своим внутренним воспитанием, а я буду работать над заложением первоначального основания для будущего осуществления моей главной задачи, а также постараюсь достигнуть определенна™ общественного положения, которое бы мог тебе предложить. Если ты согласна, то об этом еще поговорим при свидании. Много бы хотел сказать тебе, но слова немы и пошлы. Прощай, моя дорогая, твой всегда. Вл. Соловьев. Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 19-05-2007 10:24
	Это Вы проводите подготовительную работу к задуманному нашим форумом проекту ? Пушкин легче и оптимистичней. Леви В любом случае интересен И так хорошо, и если "и" убрать)) НЕ язви Цитировать
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980	Добавлено: 19-05-2007 10:30
	Клод Давид ФРАНЦ КАФКА УНИВЕРСИТЕТСКИЕ ГОДЫ «Нам не дано постичь чужие святыни». Мы добрались до 1901 года, Кафке исполнилось восемнадцать лет. Он без всякого труда сдал экзамен на аттестат зрелости, которого так боялся; теперь он рассказывает, что добился этого только путем жульничества. Наконец, для него наступило время выбирать путь дальнейшего образования и, следовательно, отчасти заложить основы своего будущего. В «Письме отцу» он не обвиняет его в том, что тот оказал влияние на его выбор, но отцовское воспитание сделало его столь безразличным в этом плане, что он спонтанно выбирает облегченный путь, ведущий его к юриспруденции. Достигнув восемнадцати лет, Кафка не ощущает в себе никакого призвания: «Настоящей свободы в выборе профессий для меня не существовало, я знал: по сравнению с главным мне все будет столь же безразлично, как все предметы гимназического курса, речь, стало быть, идет о том, чтобы найти такую профессию, которая с наибольшей легкостью позволила бы мне, не слишком ущемляя тщеславие, проявлять подобное же безразличие. Значит, самое подходящее — юриспруденция». В гимназии он заявил, что собирается записаться на философский факультет, вероятно, чтобы продолжить там изучение германистики. Но сначала он совершенно неожиданно решает заняться химией: двое из его одноклассников, Оскар Поллак и Гуго Бергманн — неизвестно почему — тоже сначала выбрали эту ориентацию. Возможно, в этом выборе Кафки было что-то вроде вызова; во всяком случае он его интерпретирует в «Письме отцу» как «испытание», вызванное тщеславием, момент безумной надежды. Но этот бунт, если это был бунт, длился недолго; через две недели Кафка вновь возвратился на прямую дорогу. То же самое повторится во втором семестре, когда он, пресыщенный юриспруденцией, начнет посещать курсы германистики. У него возникнет ощущение, будто его выбило из колеи и это было уготовано ему судьбой. Но он быстро разочаровывается: «ординарный профессор» Август Зауэр — серьезный ученый (еще и теперь можно пользоваться его изданием Грильпарцера), но главное, он немецкий националист, плохо относящийся к евреям, что Кафка выносит с трудом. Одно из его писем к Оскару Поллаку содержало едкую критику Зауэра; Макс Брод, снимая копию с письма, изъял этот отрывок, вероятно, потому, что Зауэр был еще жив. Оригинал исчезнет в ходе исторических катаклизмов, и нет больше возможности полной публикации этого письма. Следовательно, мы никогда не узнаем точно о претензиях, которые Кафка имел к Августу Зауэру. Наиболее предпочтительным решением для Кафки было бы полностью прервать университетские занятия, к которым он испытывал так мало интереса. Однажды, когда его мадридский дядя проездом находился в Праге, он обращается к нему с просьбой подыскать ему где-нибудь занятие, чтобы, как он сказал, иметь возможность «прямо приступить к работе». Ему дали понять, что разумнее немного поусердствовать в учебе. Так что некоторое время он продолжает следовать своей ухабистой дорогой, по выражению Франца, как «старая почтовая карета». Его товарищ Пауль Киш уезжает в Мюнхен; Кафка следует за ним с намерением продолжить там учебу, но быстро оттуда возвращается. Что произошло? Был ли он разочарован тем, что увидел? Или, может быть, отец отказал ему в необходимых для учебы за границей средствах? Мы этого не знаем. Мы знаем только, что из-за этого неудавшегося путешествия он будет говорить о когтях матушки-Праги, которая не отпускает своей жертвы. Мы знаем также, что годом позже, в 1903, он вернулся в Мюнхен на короткое время, неизвестно с какой целью. Когда он будет говорить о Мюнхене, то лишь для того, чтобы упомянуть о «прискорбных воспоминаниях юности». Итак, он снова берется за привычное и опостылевшее ему изучение юриспруденции. Он вынужден, по меньшей мере в течение месяцев, предшествующих экзаменам, «питаться, как он говорит, древесной мукой, к тому же пережеванной до меня уже тысячами ртов». Но в конечном итоге он почти приобрел к этому вкус, настолько это показалось отвечающим его положению. От учебы и профессии он не ждал спасения: «В этом смысле я уже давно махнул на все рукой». Нет смысла говорить о его преподавателях на юридическом факультете, поскольку они оказали на него очень мало влияния. К чему рассказывать, что он дрожал перед ужасным преподавателем гражданского права Краснопольским? Он, несомненно, дрожал, но чтобы тотчас же его забыть. Единственное имя, которое заслуживает быть упомянутым, имя Альфреда Вебера. Но выдающийся специалист по политической экономии был приглашен в Пражский университет как раз в то время, когда Кафка заканчивал свою учебу. Он был назначен «попечителем», то есть референтом или председателем докторского экзамена Кафки, и лишь на этом чисто административном поле они общались. Докторские экзамены проходили с ноября 1905 по июнь 1906 года. Кафка сдал их без особого блеска, на «удовлетворительно». Так закончился один из наиболее бесцветных эпизодов его жизненного пути. Походя заметим, что, наверное, как раз в университетские годы Кафка стал брать уроки английского. Он очень хорошо знал чешский и французский и собирался немного позже учить итальянский. На этом основывается одна из граней его дарования и его знаний, о чем иногда забывают. * * * Кое-кто из его биографов продолжает приписывать Кафке политические взгляды и даже пристрастия. Мы охотно признаем, что в гимназии он высказывал свои симпатии бурам: весь мир, кроме Англии, был на их стороне. Но что это за Altstadter Kollegentag — «Коллегиальная Ассоциация Старого города», где Кафка, будучи еще лицеистом, якобы отказался встать, когда другие запели «Стражу на Рейне»? Мы не можем представить себе Кафку, участвующим в публичных демонстрациях такого рода, и к тому же «Ассоциация» не предназначалась для лицеистов. Это была одна из многочисленных немецких националистических группировок Университета; исключено, чтобы Кафка когда-либо мог входить в нее. Говорят также, что он носил в петлице красную гвоздику анархистов. В самом деле, вопрос о красных гвоздиках однажды возникает в одном из писем Оскару Поллаку. Кафка пишет: «Сегодня воскресенье, торговые служащие спускаются на Вензельсплац, идут до Грабена и громкими криками ратуют за воскресный отдых. Я думаю, что есть смысл и в их красных гвоздиках, и в их глупых еврейских физиономиях, и в оглушительном шуме, который они создают: это напоминает поведение ребенка, который хочет подняться на небо, плачет и визжит из-за того, что ему не хотят дать лестницу. Но у него совсем нет желания подниматься на небо». Те, кто украшают себя красной гвоздикой, не анархисты, это добрые немецкие буржуа (и еврейские), которые делают это, чтобы отличаться от чехов, избравших эмблемой василек. Но издеваться над празднично разодетыми буржуа не означает становиться анархистом. Кафка не социалист и не анархист, тем более не «брентанист». Вся университетская философия в странах Австрийской державы вдохновлена мыслью Франца Брентано. Сам он, сбросивший монашеское одеянье доминицианца, чтобы жениться, живет теперь в ссылке во Флоренции, лишенный своих должностей и почти слепой. Но его ученики продолжают занимать все кафедры в сфере образования, в частности в Праге. И «брентанисты» регулярно собираются в одном из кафе города, в кафе «Лувр», для обсуждения идей. Кроме того, жена одного аптекаря из Старого города, Берта Фанта, под вывеской «Единорога» организовывает у себя дома литературные или философские беседы, которые прилежно посещают «брентанисты» и в которых позднее несколько раз примет участие Альберт Эйнштейн. Мы не хотим сказать, что Кафка был обычным гостем на встречах в кафе «Лувр» и вечеров Фанты, мы хотим показать, что его мысль была лишь калькой тем Брентано. А Макс Брод на этот счет категоричен: Кафка был введен на собрания в кафе «Лувр», несомненно, его друзьями Утицом, Поллаком или Бергманном, но он бывал там очень редко и скрепя сердце. Его надо было также очень упрашивать, чтобы он согласился пойти к Фанте — письмо 1914 года Максу Броду подтверждает это еще раз. Когда он случайно заходил туда, то обычно очень мало вмешивался в дискуссии. С другой стороны, если иногда на вечерах Фанты принимали участие несколько ортодоксальных брентанистов, то это не значит, что в центре дебатов было учение Франца Брентана. Речь шла, говорит Макс Брод, о Канте (опозоренном брентанистами), о Фихте или о Гегеле. Что касается попыток установления параллелей между афоризмами Кафки и фразами Брентано, то это всего лишь попытка пустить пыль в глаза. Волей злого случая единственным экзаменом в университете, на котором Кафка получил плохую отметку, оказался экзамен по «описательной психологии», предложенной Антоном Марти, одним из близких учеников Брентано. Кафка не то чтобы отвергал философские умопостроения, позднее он будет, например, слушать лекции Кристиана фон Эренфельса, одного из основоположников «гесталтизма», кстати, прочно связанного с доктриной Брентано. Но весьма некстати было изготовлено много ложных ключей, которые не открывают ни одной двери. Итак, в данный момент Кафка с уже покорной пассивностью скользит туда, куда увлекают его среда, отец, привычка — все, кроме собственного вкуса. В университете он, разумеется, находит самые разнообразные студенческие корпорации, многие из них были объединены в сообщество под названием «Германия», в которое входили немецкие националисты и где практиковались дуэли на рапирах, с тем чтобы завоевать рубцы на щеках. Это были очаги антисемитизма, и там не было ничего, что могло бы привлечь Кафку; евреев, к тому же, туда вовсе не принимали. С 1893 года существовала также корпорация студентов-сионистов, которая сначала называлась «Маккавеи», а потом с 1899 г. получила название «Бар-Кохба», активными участниками которой, когда Кафка пришел в университет, были Гуго Бергманн, Роберт Вельч и также многие другие. Макс Брод в это время еще держался в стороне, он присоединился к «Бар-Кохбе» только несколькими годами позднее. Кафку это тоже не увлекало, его спонтанно тянуло к ассоциации с «либеральной» тенденцией — «Галерее лекций и чтений немецких студентов», в которой состояло наибольшее число еврейских студентов университета. Отношения этой «Галереи» с «Бар-Кохба» бывали порой натянутыми, поскольку в ней господствовала тенденция сознательной «ассимиляции». Ассоциация управлялась Комитетом, который заведовал фондами, где главная роль принадлежала Бруно Кафке, обращенному кузену будущей знаменитости города, по отношению к которому Макс Брод питал некую вражду. «Галерея» носила черный, красный и золотой цвета, а также цифру 1848 — дату ее создания, которая фигурировала на ее эмблемах. «Галерея» и «Германия» соперничали между собой. В «Галерее», однако, в основном занимались поддержкой библиотеки, одной из лучших в городе, и организацией лекционных вечеров. Это было заботой «секции искусства и литературы», которая приобрела в «Галерее» некую автономность, в ней Кафка позднее в течение некоторого времени будет исполнять скромные административные функции (ответственного по вопросам искусства). Иногда приглашали важных персон — так, за большие средства был приглашен поэт Детлев фон Лилиенкрон, чья слава тогда уже начинала клониться к закату, иногда предоставляли трибуну студентам. 23 октября 1902 года один из них прочитал лекцию о «судьбе и будущем философии Шопенгауэра». Кафка пришел послушать ее, и этот день стал, может быть, наиболее важным в его жизни. Лектором был Макс Брод, который был на год моложе его, таким образом они познакомились. Кафка, который в прошлом немного читал Ницше, нашел, что лектор чрезмерно сурово обошелся с философом (некоторые исследователи, придавая слишком большое значение этой скудной информации, хотели сделать из Кафки, и совершенно напрасно, ницшеанца). Брод и Кафка прошли по улицам города, споря друг с другом, и это стало началом дружбы, которой не суждено было больше прерваться. В своих письмах к Оскару Поллаку — самых ранних из сохранившихся — Кафка вначале сожалел о трудностях общения между ними: «Когда мы разговариваем вместе, слова отличаются резкостью, это все равно что идти по плохой мостовой. Наиболее тонкие вопросы внезапно уподобляются наиболее трудным шагам, и мы ничего с этим не можем поделать /.../. Когда мы разговариваем, мы стеснены вещами, которые хотим высказать, но не можем их выразить, тогда мы высказываем их так, что у нас складывается ложное представление. Мы не понимаем друг друга и даже насмехаемся друг над другом /.../. И потом есть шутка, превосходная шутка, которая заставляет горько плакать Господа Бога и вызывает в аду сумасшедший, поистине адский смех: мы никогда не можем иметь чужого Бога — только нашего /.../». А в другой раз опять: «Когда ты стоишь передо мной и на меня смотришь, что знаешь ты о моей боли и что я знаю о твоей?» И как бы переходя от одной крайности к другой, он просит в 1903 году в другом письме к Поллаку быть для него «окном на улицу». Несмотря на свой высокий рост, по его выражению, он не достигает до подоконника. И этот образ кажется ему столь верным, что он сделал его мотивом небольшого рассказа, несомненно, самого раннего из тех, которыми мы располагаем и который он назвал «Окно на улицу». Чтобы жить, он нуждается в ком-то более сильном, более мужественном, чем он. В сущности, он готовится жить по доверенности. Кафка уже устроился на обочине, в стороне от жизни или, как он скажет позднее, в пустыне, которая граничит с Ханааном. Но Поллак покидает Прагу, вначале он едет в провинциальный замок, где работает воспитателем, потом в Рим, где займется изучением искусства барокко. И более чем на двадцать лет именно Макс Брод станет «окном на улицу», в котором нуждается Кафка. Между ними мало сходства. Брод, журналист, романист, театрал (он закончит свою жизнь в должности художественного директора театра «Хабимах» в Тель-Авиве), философ, руководитель оркестра, композитор. Он столь же экстраверт, как Кафка замкнут, столь же активен, как Кафка меланхоличен и медлителен, столь же плодовит в своем писательском труде, как Кафка требователен и не обилен в своем творчестве. Переболевший кифозом в ранней юности, Брод был слегка искривлен, но компенсировал свой недостаток исключительной живостью. Благородный, восторженный, легко загорающийся, он постоянно должен быть занят каким-нибудь делом, и в течение жизни у него будет много разных дел. Он справедливо озаглавил свою автобиографию «Бурная жизнь», боевая жизнь. В этот период своей жизни — ему было восемнадцать лет — он был фанатичным приверженцем Шопенгауэра и следовал философии, которую называл «индифферентизмом», — из необходимости всего происходящего он выводил некое подобие универсального извинения, что позволяло не считаться с моралью. Вскоре он будет рассматривать эту доктрину как заблуждение молодости, но он исповедовал ее в то время, когда впервые встретил Кафку. И спор, который начался в тот вечер, никогда больше не закончится, потому что сколь разными они были, столь близкими друзьями они станут; они превосходно дополняют друг друга. Если никому и не придет в голову причислить Макса Брода к великим людям, надо признать наличие у него неординарного литературного чутья: с первых писательских опытов Кафки, еще неуверенных и неловких, он сумел распознать его гений. В этой столь обделенной жизни дружба Макса Брода была бесконечной удачей. Без Макса Брода имя Кафки, возможно, осталось бы неизвестным; кто может сказать, что без него Кафка продолжил бы писать? * * * На начало дружбы с Максом Бродом припадает для Кафки период развлечений, или, как мы бы сказали, вечеринок. Чтобы знать, как он себя вел, достаточно прочесть начало «Описания одной борьбы», так как в этих литературных дебютах сохранена дистанция, которая разделяет пережитое и вымысел. Как не узнать автопортрет или автокарикатуру в этом «качающемся шесте», на который неловко насажен «череп, обтянутый желтой кожей с черными волосами»? Это он остается сидеть один перед стаканом бенедиктина и тарелкой с пирожными, тогда как другие, более смелые, пользуются благосклонностью женщин и хвастаются своими завоеваниями. После каникул 1903 года он мог рассказать Оскару Поллаку, что набрался храбрости. Его здоровье улучшилось (в 1912 году он напишет Фелице Бауэр, что уже десять лет чувствует себя плохо), он стал сильнее, он вышел в свет, он научился разговаривать с женщинами. И что особенно важно, пишет он, он отказался от жизни отшельника'. «Клади свои яйца честно перед всем миром, солнце их высидит; кусай лучше жизнь, чем свой язык; можно уважать крота и его особенности, но не надо делать из него своего святого». Правда, тотчас же добавляет он, некий голос сзади вопрошает: «Так ли это в конце концов?» Он утверждает, что девушки единственные существа, способные помешать нам опуститься на дно, но немного раньше пишет Поллаку: «Я дивно счастлив, что ты встречаешься с этой девушкой. Это твое дело, она мне безразлична. Но ты с ней часто говоришь, и не только ради удовольствия говорить. Может случиться, что ты идешь с ней туда или сюда, в Росток или еще куда-нибудь, в то время как я сижу за своим письменным столом. Ты с ней говоришь, а в средине фразы возникает некто, приветствующий вас. Это я со своими плохо подобранными словами и кислым выражением лица. Это длится лишь мгновение, и ты возобновляешь разговор /.../». Десять лет спустя, вспоминая эти первые годы юности, он пишет Фелице Бауэр: «Если бы я знал тебя уже лет восемь или десять (ведь прошлое так же достоверно, как и утрачено), мы могли бы быть счастливы сегодня без всех этих жалких уверток, вздохов и без надежных умолчаний. Вместо этого я сходился с девушками — теперь это уже далекое прошлое, — в которых легко влюблялся, с которыми было весело и которых я еще легче бросал, чем они бросали меня, не причиняя мне этим ни малейших страданий. (Множественное число не говорит об их многочисленности, оно употреблено здесь лишь потому, что я не называю имен, ведь все давно миновало)». После своего экзамена на зрелость Кафка уехал один в небольшое путешествие к Северному морю, на Северо-Фризские острова и остров Гельголанд, он проводит каникулы в семье, часто в Либоше на Эльбе. Мы находим в «Описании одной борьбы» короткий отголосок того пребывания. Чтобы не выглядеть слишком неприветливым перед своим собеседником, восторженным влюбленным, рассказчик в свою очередь старается придумать галантные приключения: « — Однажды я сидел на скамейке на берегу реки в неудобной позе. Положив голову на руку, я смотрел на туманные горы другого берега и слышал нежную скрипку, на которой кто-то играл в прибрежной гостинице. По обоим берегам сновали поезда со сверкающим дымом. Так говорил я, судорожно пытаясь вообразить за словами какие-то любовные истории с занятными положениями; не помешало бы и немного грубости, решительности, насилия». В этих историях любви реальное и вымышленное странным образом перемешаны, кстати, как в жизни, так и в вымысле, и все это любовное прошлое, похоже, малоубедительно. Когда он говорит об этом в первых письмах Максу Броду, он делает это с безразличием, которое звучит неестественно: «На следующий день, — пишет он, например, — одна девушка переоделась в белое платье, потом влюбилась в меня. Она была очень несчастна, и мне не удалось ее утешить, настолько эти вещи сложны» (этот же эпизод вновь упоминается в «Описании одной борьбы»). Письмо Максу Броду продолжает: «Потом была неделя, которая рассеялась в пустоте, или две, или еще больше, Потом я влюбился в одну женщину. Потом однажды в ресторане были танцы, а я туда не пошел. Потом я был меланхоличен и очень глуп, до такой степени, что готов был спотыкаться на грунтовых дорогах». Можно сказать, что туманная завеса намеренно скрывает в полуфантастике определенную зону, на которую не осмеливаются смотреть открыто. Тем временем Кафка все же пережил свой первый чувственный опыт с женщиной. Семнадцать лет спустя он подробно рассказывает об этом Ми-лене после их встречи в Вене, стараясь объяснить ей, как в нем уживаются strach и touha, страх и тоска. Цитировать

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Next>>

Раздел:  --== Все разделы ==-- ------------------------------------------------------------- Общий Интересная режиссура стихи,которые сочиняют форумчане Публикации Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.