Пример для подражания.

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 7 8 9 10 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 25-03-2007 21:51
1856 г. 22 июля. Петербург.

Не сердитесь, Лев Николаевичъ, что я вамъ долго не отвечалъ на ваше письмо. Прiезд Тургенева былъ отчасти тому причиною - мы предавались болтанiю на прощанье съ удвоенной яростью. Вчера мы его проводили за границу. Какую он чудесную повесть написал! (Фауст). Жаль только, что не кончил - и увез съ собой за границу. - Он говорит, что вещь вашего брата очень хороша, очень я этому рад. Все дело теперь зависит от васъ: будьте столь любезны ко мне и къ Современнику - обделайте ее къ 1-мъ числам Августа и вышлите, - она необходима на 9-ый N Совр., къ ней еще прибавимъ два маленькiе очерка Григоровича (больше он не успеет написать) и книга будет хорошая. Дайте мне знать к какой книжке можно расчитывать на Юность? - Да еще вот что: что же мы будем печатать въ 1-мъ N? - мы общимъ голосомъ решили, что надо вамъ писать для него. Подумайте об этомъ - я все боюсь чтоб, вместо удвоенного участiя в Современнике, все вы не сложили руки. На последнiя книжки 1856 года у меня есть в виду:
На N 9 - разсказ вашего брата
очерки Григоровича
На N 10 - ваша Юность
На N XI Фауст, Тург. (или на оборот: Фауст въ X, а Юность въ XI, как успеете) и
Не сошлись характ., Островского
На N XII Лиръ, Дружинина и
Очерки Григоровича.
А начиная с 1-го N ровно пока ничего. Надо, надо вамъ писать.
О томъ, что въ ваших письмахъ, хотелъ бы поговорить на досуге. Но ни съ чемъ я не согласенъ. Особенно мне досадно, что вы так браните Чернышевскаго. Нельзя, чтоб все люди были созданы на нашу колодку. И коли въ человеке есть что хорошее, то во имя этого хорошаго не надо спешить произносить ему приговоръ за то, что въ нем дурно или кажется дурнымъ. Не надо также забывать, что он очень молод, моложе всех нас, кроме вас разве. Вам теперь хорошо в деревне, и вы не понимаете, за чем злиться, вы говорите, что отношенiя к действительности должны быть здоровыми, но забываете, что здоровыя отношенiя могутъ быть только къ здоровой действительности. Гнусно притворяться злымъ, но я сталъ бы на колени перед человекомъ, который лопнулъ бы от искренней злости - у нас ли мало к ней поводовъ? И когда мы начнем больше злиться, тогда будем лучше, - т. е. больше будемъ любить - любить не себя, а свою родину. - Напишу вам еще на днях. Объ этомъ мне не скучно писать, да теперь нетъ времени.
Что такое вы пишите мне о деньгах, то выдать, то не надо? Напишите. Я еду 16-го Августа. Денег у меня лишних нет. Но я думаю эту сумму можно будет дать.
Рад я об Лонгинове и не сомневался, что вы дойдете до истины. Избыток гордости и упрямство - вамъ временно заволокли зренiе. Я, кажется, Лонгинова не увижу перед отъездом, да и во всякомъ случае ловко ли, чтоб я ему говорилъ? Скажите сами или поручите В. Боткину, когда поедете через Москву.
Будьте здоровы. Напишите мне

Ваш Некрасов

Дата письма определяется почтовыми штемпелями 24 и 27 июля 1856 г. и содержанием (отъезд Тургенева).


Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 30-03-2007 13:12
В. Ф. Ходасевичу

1
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
12-го июля 1933 г.
Милый Владислав Фелицианович,
– Не удивляйтесь –
Только что получила от Руднева письмо с следующей опаской: – в моей веши о Максе Волошине я даю его рассказ о поэтессе Марии Паппер и, между прочим, о ее Вас посещении1. Всего несколько строк: как поэтесса всё читает, а Вы всё слушаете. Вы даны очень милым и живым, всё сочувствие на Вашей стороне (верьте моему такту и esprit de corps : я настоящих поэтов никогда не выдаю, и, если ругаю – бывает! – то знаю, кому: никогда не низшим). Словом, десятистрочная сценка, кончающаяся Вашим скачком: «простите, мне надо идти, ко мне сейчас придет приятель, и меня ждет издатель...» А через неделю – сидит поэт, пишет стихи – нечаянный взгляд в окно: а в окне – за окном – огромные мужские калоши, из калош шейка, на шейке головка... И тут обрывается.
Вы – явно dans le beau role : серьезного и воспитанного человека, которому мешает монстр. Весь рассказ (как он и был) от имени Макса Волошина.
И вот Руднев, которого научил Вишняк, убежденный, что все поэты «немножко не того», опасается, как бы Совр<еменным> Запискам от Вас – за МОЙ рассказ!!! – не нагорело. (NB! Авторской ответственности они (Записки) совершенно не признают.)
– Как быть? – пишет Руднев. Заменить Ходасевича – вымышленным именем? Вовсе выбросить сценку? Спрашивать разрешения у Ходасевича – что-то глупо...
А я нахожу – вовсе нет. И вот, спрашиваю. Если Вы меня знаете, Вы бояться не будете. Если забыли – напоминаю. Если же, и зная, несогласны – напишу вместо Вас просто: ПОЭТ, хотя, конечно, прелести и живости убудет.
Пишу Вам для окончательной очистки совести. Вы, конечно, можете мне ответить, что никакой Марии Паппер не помните, но она наверное у Вас была, ибо она – собирательное.
До свидания, ОЧЕНЬ прошу Вас отозваться сразу, ибо должна вернуть корректуру.
Всего доброго
М. Цветаева.
«Я великого, нежданного,
Невозможного прошу.
И одной струей желанного
Вечный мрамор орошу»2.
(Мария Паппер. – Парус. – 1911 г.)

– вот, чем она Вас зачитывала –

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 31-03-2007 09:51
ФАННИ БРОН

Февраль 1820 г., Хэмпстед

Моя дорогая Фанни,

Постарайся, чтобы твоя мать не подумала, будто я обижен тем, что ты
написала вчера. По какой-то причине в твоей вчерашней записке было меньше
бесценных слов, чем в предыдущих. Как бы я хотел, чтобы ты по-прежнему
называла меня любимым! Видеть тебя счастливой и радостной - величайшая для
меня отрада, но дай мне верить в то, что мое выздоровление сделает тебя
вдвое счастливее. Мои нервы расстроены, это правда - и, может быть, мне
кажется, что я серьезнее болен, чем оно есть на самом деле, - но даже если
это так, отнесись ко мне снисходительно и порадуй лаской, какой, бывало,
баловала меня раньше в письмах. Моя милая, когда я оглядываюсь на все
страдания и муки, какие я пережил за тебя со дня моего отъезда на остров
Уайт, когда вспоминаю восторг, в каком пребывал порою, и тоску, которою
он сменялся, я не перестаю дивиться Красоте, столь властно меня очаровавшей.
Отослав эту записку, я буду стоять в передней комнате в надежде тебя
увидеть: прошу тебя, выйди на минуту в сад. Какие преграды ставит между мной
и тобой моя болезнь! Даже при хорошем самочувствии мне следует быть больше
философом. Теперь, когда много ночей я провел без сна и покоя, меня стали
тревожить и другие мысли. "Если мне суждено умереть, - думал я, - память обо
мне не внушит моим друзьям гордости - за свою жизнь я не создал ничего
бессмертного, однако я был предан принципу Красоты, заключенной во всех
явлениях, и, будь у меня больше времени, я сумел бы оставить о себе
долговечную память". Мысли, подобные этим, мало тревожили меня, когда я еще
не был болен и всеми фибрами души рвался к тебе; теперь все мои размышления
проникнуты - вправе ли я сказать так о себе? - "последней немощью
благородных умов".
Да благословит тебя бог, любовь моя.
Дж.Китс

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 31-03-2007 13:54
С. Н. Андрониковой-Гальперн


St. Glltes, 15-го июля 1926 г., четверг

Дорогая Саломея,
Вчера на берегу я писала Вам мысленное письмо, стройное, складное, как всё, непрерванное пером. Вот отрывки:
Умиляюсь и удивляюсь Вашему нетерпению1. Мне, с моей установкой на Царство Небесное (там – потом когда-нибудь – ) оно дико и мило. Торопить венец (здесь) – торопить конец. (Что любовь – что елка!) Я, когда люблю человека, беру его с собой всюду, не расстаюсь с ним в себе, усваиваю, постепенно превращаю его в воздух, которым дышу и в котором дышу, – в всюду и в нигде. Я совсем не умею вместе, ни разу не удавалось. Умела бы – если бы можно было нигде не жить, все время ехать, просто – не жить. Мне, Саломея, мешают люди, № домов, часы, показывающие 10 или 12 (иногда они сходят с ума – тогда хорошо), мне мешает собственная дикая ограниченность, с которой сталкиваюсь – нет, наново знакомлюсь – когда начинаю (пытаться) жить. Когда я без человека, он во мне целей – и цельней. Жизненные и житейские подробности, вся жизненная дробь (жить – дробить) мне в любви непереносна, мне стыдно за нее, точно я позвала человека в неубранную комнату, которую он считает моей. Знаете, где и как хорошо? В новых местах, на молу, на мосту, ближе к нигде, в часы, граничащие с никоторым. (Есть такие.)
Я не выношу любовного напряжения, у меня – чудовищного, этого чистейшего превращения в собственное ухо, наставленное на другого: хорошо ли ему со мной? Со мной уже перестает звучать и значить, одно – ли ему?
Бывают взрывы и срывы. Тогда я очень несчастна, не знаю чего могу, всякого «вместе» мало: умереть! Поймите меня: вся моя жизнь – отрицание ее, собственная из нее изъятость. Я в ней отсутствую. Любить – усиленно присутствовать, до крайности воплощаться здесь. Каково мне, с этим неверием, с этим презрением к здесь? Поэтому одно желание: довести войну до позорного конца – и возможно скорее. Сплошной Брестский мир.
(Имейте в виду, что все это я говорю сейчас, никого не любя, давно никого не любив, не ждав, в полном холоде силы и воли. Знаю и другую песенку, ВСЮ другую!)
Почему я не в Лондоне?2 Вам было бы много легче, а мне с Вами по-новому хорошо. Мы бы ходили с Вами по каким-нибудь нищим местам – моим любимым: чем хуже, тем лучше, стояли бы на мостах... (Места – мосты – ) И почему не Вы на днях здесь будете, а М<ир>ский. Приезжайте ко мне из Парижа! Ведь это недолго! Приезжайте хотя бы на день, на долгую ночную прогулку – у океана, которого не любите ни Вы, ни я – или можно на дюнах, если не боитесь колючек. Привлечь, кроме себя, мне Вас здесь нечем.
О Вас. Думаю – не срывайтесь с места. Достойнее. Только с очень большим человеком можно быть самим собой, целым собой, всем собой. Не забывайте, что другому нужно меньше, потому что он слаб. Люди боятся разбега: не устоять. Самое большое (мое) горе в любви – не мочь дать столько, сколько хочу. Не обороняется только сила. Слабость отлично вооружена и, заставляя силу умеряться, быть не собой, блестяще побеждает.
А еще, Саломея, – и может быть самое грустное:
«Es ist mir schon einmal geschehn!»
– oft geschehn!

Из Чехии пока ни звука. Сегодня, 15-го, день получки. За меня хлопочет целый ряд людей3. Написала и эсерам4 (выходит, что не люди!) Словом, сделала все, что могла. Если бы Вы знали, какие литераторы в Праге получают и будут получать стипендию! Мне пишут, чехи обиделись, что я прославляла Германию5, а не Чехию. Теперь уж никогда не «прославлю» Чехию – из неловкости. Неловко воспевать того, кто тебя содержит. Легче – того, кто тебя обокрал.
Пустилась как в плаванье в большую поэму6. Неожиданность островов и подводных течений. Есть и рифы. Но есть и маяки. (Все это не метафора, а точная передача.) Кроме поэмы – жизнь дня, с главным событием – купаньем, почти насильственным, потому что от разыгрывающегося воображения сразу задыхаюсь. О будущем ничего не знаю, три возможности: либо чехи ничего больше не дадут – никогда, тогда в Чехию не поеду, и куда поеду – не знаю, либо чехи велят сразу возвращаться – тогда сразу поеду, либо согласятся содержать заочно до Октября – поеду в Октябре. О заочном бессрочном мечтать нечего. Как надоели деньги! Кто у меня из предков так разорялся, чтобы мне так считать?!
Версты вышли, по-моему – чудесная книга7. У нас очень жарко, все жалуются, а я радуюсь. Целую Вас. Вам уже не три недели, а две.
МЦ.

<Приписки на полях:>
Читайте стихи.
– Вес же промчится скорей песней обманутый день...
(Овидий)8.

С<ергей> Я<ковлевич> успокоился: получил повестку из префект<уры>; по ней пошли, и пока все благополучно

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 04-04-2007 18:12
Императрица Жозефина – Наполеону

Наварра, 19 апреля 1810 г.*

Государь!
Я получила чрез моего сына удостоверение, что Ваше Величество изъявили согласие на мое возвращение в Мальмэзон, и на выдачу мне средств для поправления Наваррского замка.
Эта двойная ваша милость, Государь, облегчает меня от огромных забот и избавляет от опасений, на которые наводило меня длительное молчание Вашего Величества. Меня тревожила мысль - быть вами окончательно позабытой, теперь я вижу, что этого нет. И потому я теперь менее несчастна, ибо быть счастливой ¬вряд ли уже мне когда удастся в будущем. В конце этого месяца я отправлюсь в Мальмэзон, если Ваше Величество не находит к тому препятствий. Но я считаю нужным сказать вам, Государь, что я не так скоро воспользовалась бы предоставленной мне в этом отношении Вашим Величеством привилегией, если бы жилище в Наварре не требовало бы настоятельных поправок, - не столько ради моего здоровья, сколько ради здоровья меня окружающих. Я намеревалась лишь короткое время пробыть в Мальмэзон; скоро я его покину и поеду на воды. Но Ваше Величе¬ство может быть уверено, что я буду жить в Мальмэзон так - словно он находится за тысячу миль от Парижа.
Я принесла большую жертву, Государь, и чувствую с каждым днем все больше ее величину; однако, эта жертва, которую я приняла на себя, будет доведена до конца. Счастье Вашего Величества ни в коем случае не будет омрачено никаким выражением моего горя.
Непрестанно буду я желать счастья Вашему Величеству, может ради того, чтобы снова вас увидеть; но Ваше Величество может быть уверено, что я всегда буду безмолвно почитать ваше новое положение; уповая на прежнее ваше ко мне отношение, не буду требовать никаких новых доказательств; надеюсь только на справедливость вашу.
Я ограничиваюсь, Ваше Величество, просьбой о том, чтобы Ваше Величество само соблаговолило изыскать способ - доказать мне и моим приближенным, что я еще занимаю маленькое место в вашей памяти, и - большое в вашем уважении и дружбе. Что бы это ни было - это смягчит мое горе, не нарушая при этом, как мне кажется, счастья Вашего Величества, о котором Я больше всего думаю. Жозефина




* 10 апреля 1810 г. Наполеон женился на Марии-Луизе.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 05-04-2007 12:44
К. ЧУКОВСКИЙ - Р. МАРГОЛИНОЙ

Спасибо Вам, милый друг, за Ваши чудесные подарки! Не думал я, что когда-нибудь мне посчастливится увидеть людей, которых я знал 70 лет назад. На присланных Вами портретах я сразу узнал Бялика и Равницкого - такими сохранила их для меня моя память. Бялик - спокойный, уравновешенный, очень здоровый, лобастый, и Равницкий - в очках, рассеянный, "не от мира сего", типичный ученый, немного похожий на "Спинозу с базарной улицы" Зингера. Читали ли Вы этот великолепный рассказ "Spinoza of Market street"?

Что касается друга моей юности - я считаю его перерождение вполне естественным. Пока он не столкнулся с жизнью, он был Altalena - что по-итальянски означает качели, он писал забавные романсы:

Жди меня, гитана,
Ловкие колена
Об утесы склона
Я изранил в кровь.
Не страшна мне рана,
Не страшна измена,
Я умру без стона
За твою любовь. (и т.д.)

Недаром его фельетоны в "Одесских новостях" назывались "Вскользь" - он скользил по жизни, упиваясь ее дарами, и, казалось, был создан для радостей, всегда праздничный, всегда обаятельный. Как-то пришел он в контору "Одесских новостей" и увидел на видном месте - икону. Оказалось, икону повесили перед подпиской, чтобы внушить подписчикам, что газета отнюдь не еврейская. Он снял свою маленькую круглую черную барашковую шапочку, откуда выбилась густая волна его черных волос, поглядел на икону и мгновенно сказал:

Вот висит у нас в конторе
бог-спаситель, наш Христос.
Ты прочтешь в печальном взоре:
"Черт меня сюда занес!"

И вдруг преобразился: порвал с теми, с кем дружил, и сдружился с теми, кого чуждался. Остались у него два верных друга: журналист Поляков и студент-хирург Гинзбург, которого я впоследствии встречал в Москве.

Последний раз я видел Владимира в Лондоне в 1916 году. Он был в военной форме - весь поглощенный своими идеями - совершенно непохожий на того, каким я знал его в молодости. Сосредоточенный, хмурый - но обнял меня и весь вечер провел со мной. О моем портрете мне говорил Михаил Федорович Бодров, бывший советский посол в Израиле.

Книжки, которые Вы мне прислали, восхитительны. Они - нарасхват. Мои друзья разглядывают их с жадностью. Действительно, фото отличные. И жизнь, которая отражается в них, очень интересна, почти фантастична.

Вы спрашиваете, можно ли опубликовать мое письмо. Я не помню, что я писал в этом письме (то есть содержание помню, но забыл форму) - если она кажется Вам приемлемой, пожалуйста, поступайте с моим письмом, как Вам вздумается. Еще раз спасибо и за книги, и за открытки, и за портреты.

Ваш К. Чуковский

3 июня 1965

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 05-04-2007 18:37
Вольтер - Олимпии Дюнуайэ

Октябрь 1713

Мне кажется, милая барышня, что вы меня любите, потому будьте готовы в данных обстоятельствах пустить в ход всю силу вашего ума. Лишь только я вернулся вчера в отель, г. Л.* сказал мне, что сего¬дня я должен уехать, и я мог только отсрочить это до завтра; однако он запретил мне отлучаться куда¬-либо до отъезда; он опасается, чтобы сударыня ваша матушка не нанесла мне обиды, которая может ото¬зваться на нем и на короле; он даже не дал мне ни¬чего возразить; я должен непременно уехать, не по¬видавшись с вами. Можете представить себе мое от¬чаяние. Оно могло бы стоить мне жизни, если бы я не надеялся быть вам полезным, лишаясь вашего драго¬ценного общества. Желание увидеть вас в Париже будет утешать меня во время моего пути. Не буду боль¬ше уговаривать вас оставить вашу матушку и увидать¬ся с отцом, из объятий которого вас вырвали, что¬бы сделать здесь несчастной. * Я про веду весь день дома. Перешлите мне три письма: одно для вашего от¬ца, другое - для вашего дяди, и третье - для вашей се¬стры; это безусловно необходимо, я передам их в условленном месте, особенно письмо вашей сестре. Пусть принесет мне эти письма башмачнике: обещай¬те ему награду; пусть он придет с колодкой в ру¬ках, будто для поправки моих башмаков. Присоеди¬ните к этим письмам записочку для меня, чтобы, уезжая, мне послужило хотя бы это утешением, но, главное, - во имя любви, которую я питаю к вам, моя дорогая, пришлите мне ваш портрет; употребите все усилия, чтобы получить его от вашей матушки; он будет себя чувствовать гораздо лучше в моих ру¬ках, чем в ее, ибо он уже царит в моем сердце. Слуга, которого я посылаю к вам, безусловно пре¬дан мне; если вы хотите выдать его вашей матери за табакерщика, то он - нормандец и отлично сыграет свою роль: он передаст вам все мои письма, кото¬рые я буду направлять по его адресу, и вы можете пере¬сылать свои также через него; можете также доверить ему ваш портрет.
Пишу вам ночью, еще не зная, как я уеду; знаю только, что должен уехать: я сделаю все возможное, чтобы увидать вас завтра до того, как я покину Гол¬ландию. Но так как я не могу этого обещать навер¬ное, то говорю вам, душа моя, мое последнее прости, и, говоря вам это, клянусь всею тою нежностью, какую вы заслуживаете. Да, дорогая моя Пимпеточка, я буду вас любить всегда; так говорят даже самые ветре¬ные влюбленные, но их любовь не основана, подобно моей, на полнейшем уважении; я равно преклоняюсь пред вашей добродетелью, как и пред вашей наруж¬ностью, и я молю небо только о том, чтобы иметь возможность заимствовать от вас ваши благородные чувства. Моя нежность позволяет мне рассчитывать на вашу; я льщу себя надеждой, что я пробужу в вас желание увидать Париж; я еду в этот прекрас¬ный город вымаливать ваше возвращение; буду пи¬сать вам с каждой почтой чрез посредство Лефебра, которому вы будете за каждое письмо что-нибудь да¬вать, дабы побудить его исправно делать свое дело.
Еще раз прощайте, дорогая моя повелительница; вспоминайте хоть изредка о вашем несчастном воз¬любленном, но вспоминайте не ради того, чтобы гру¬стить; берегите свое здоровье, если хотите уберечь мое; главное, будьте очень скрытны; сожгите это мое пись¬мо и все последующие; пусть лучше вы будете менее милостивы ко мне, но будете больше заботиться о се¬бе; будем утешаться надеждой на скорое свиданье и будем любить друг друга всю нашу жизнь. Быть может, я сам приеду за вами; тогда я буду считать себя счастливейшим из людей; лишь бы вы приеха¬ли - я буду вполне удовлетворен. Я хочу только ва¬шего счастья, и охотно купил бы его ценою своего. Я буду считать себя весьма вознагражденным, если буду знать, что я способствовал вашему возвращению к благополучию.
Прощайте, дорогая душа моя! Обнимаю вас тысячу раз. Аруэ

______

Несколько дней спустя. (1713 г.)
Меня держат в плену от имени короля; меня мо¬гут лишить жизни, но не любви к вам. Да, моя до¬рогая возлюбленная, я увижу вас сегодня вечером, хотя бы мне пришлось сложить голову на плахе. Ради Бога, не говорите со мною в таких мрачных выра¬жениях, как пишете. Живите, но будьте скрытны; осте¬регайтесь сударыни вашей матушки, как самого злей¬шего вашего врага; что я говорю? Остерегайтесь всех в мире и не доверяйтесь никому. Будьте готовы к тому времени, когда появится луна; я выйду из отеля инкогнито, возьму карету и мы помчимся быстрее ветра в Ш.; Я захвачу чернила и бумагу; мы напишем наши письма; но если вы меня любите, утешьтесь, призовите на помощь всю вашу добродетель и весь ваш ум... Будьте готовы с четырех часов; я буду вас ждать близ вашей улицы. Прощайте, нет ничего, чего бы я не вынес ради вас. Вы заслуживаете еще гораздо большего. Прощайте, дорогая душа моя.



Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 06-04-2007 13:43
Машенька и Элиз

Две любви Василия Жуковского

Русского поэта Василия Андреевича Жуковского современники называли «екатерининским лебедем» за его любовь к этим величественным птицам. Когда же кто-то пытался расспросить его о причине такой привязанности, поэт произносил с заметной грустью: «Эти прекрасные птицы умеют хранить верность. Они живут парами. Посмотрите, как бережливо они ухаживают друг за другом. И если вдруг умирает самка, лебедь тоже долго не живет».









Любовь первая.

Запретная

Жуковский часто гуляет по аллеям Царскосельского парка, вблизи самого озера. Его легко узнать по длинному, доходящему до колен сюртуку строгого покроя. В его левой руке — шляпа, в правой — толстая стариковская трость. Узорчатая чугунная скамья у самого берега. Поэт занимает ее и, не отрываясь, смотрит на озеро. Вокруг — тишина и покой. Это размеренное постоянство успокаивает душу Василия Андреевича. Он наблюдает, как два ослепительно белых лебедя подплывают к самому берегу. Гордые птицы будто застыли в терпеливом ожидании. Поэт улыбается и неторопливо кормит их бисквитами, разламывая их на маленькие кусочки. Особенно его сердцу дорог одинокий старый белый лебедь с серым пятнышком на левом крыле. Он берет корм из рук Жуковского и даже позволяет себя погладить. Сколько лет этому лебедю — никто не знает, известно только, что он пережил всех своих сверстников. Не хотел ли Василий Андреевич сблизить с участью этого лебедя свою собственную литературную судьбу? И одну ли литературную? Как знать!

Лебеди живут в царскосельских прудах с незапамятных времен, из поколения в поколение, и поэту порой кажется, что в этих величественных птицах воплощено все его прошлое, молодость навсегда отошедшего века.

Голову на шее гордо

распрямленной,

К небесам подъемля, —

весь воспламененный,

Лебедь благородный дней

Екатерины

Пел, прощаясь с жизнью,

гимн свой лебединый!

Эти строки, конечно же, поэт посвящает не «позабытому лебедю», а своей собственной судьбе...

...Талант Жуковского многообразен. Он прекрасно работал как в жанре исторической баллады, эпической поэмы, романтической прозы, так и в жанре сказки для детей. Но много ли мы знаем о его стихах о любви, о его Высокой Любви, бессмертной и большой, как и его имя? И о ней наш рассказ...

Со слов Ивана Сергеевича Тургенева, во всем облике Жуковского сказывалась «какая-то особенная доброта и расположенность к собеседнику, невозмутимость, приветливость и спокойствие». Задумчивый и меланхоличный, он старался избегать всего резкого и контрастного в своей частной жизни. Правда, не всегда это ему удавалось. Однажды его идеалы о душевном равновесии разбились о волны первой любви.

...Машенька Протасова в жизни поэта-романтика Василия Жуковского значила не меньше, чем для Данте — Беатриче, для Петрарки — Лаура, для Блока — Любовь Менделеева. Машенька — Прекрасная Дама его сердца. Она же — его сводная племянница.

Мы знаем о том, что эта девушка вдохновила его совершить в русской лирической поэзии настоящий переворот. Пораженные благозвучием, чистотой и легкостью его строк, современники говорили о необыкновенной мелодичности его поэзии: «Он играет на арфе»... Метко сказано, точнее не сказать!


О, будь же грусть заменой

упованья!

Отрада нам — о счастье

слезы лить!

Мне умереть с тоски

воспоминанья!

Но можно ль жить, — увы!

и позабыть!


Мы знаем и о том, что это сильное чувство к рано умершей возлюбленной оставило печальный след на всей его жизни и заставило поэта обратиться к мрачным мотивам германского романтизма. Впрочем, для потомков сохранилась переписка поэта и Машеньки как свидетельство их высокой духовности, их взаимной, но несчастной любви и, наконец, как классический пример совершенного литературного стиля.

Романтическая история их любви растянулась на целое десятилетие. Однако подобные случаи (впрочем, как и подобные браки), были в начале XIX века далеко не редкость. История пропахла порохом войн, кровью и потом воинов, железом штыков, пылью российских дорог и — девичьими слезами. Чего в ней было больше: сердечного томления или душевного страдания?

Совсем юная барышня из орловского поместья Маша Протасова страдала от «любовной болезни» к молодому офицеру, любимцу Кутузова штабс-капитану Василию Жуковскому (Кутузов за элегию «Певец во стане русских воинов» назвал как-то его Златоустом). Поэт Василий Жуковский видел в Машеньке не только предмет поклонения — свой нравственный идеал, но и подругу всей своей жизни. Но мать Машеньки была категорически против их брака и считала их союз невозможным из-за близкого родства. Священный Синод, как правило, не одобрял подобные браки. Семья и церковь были против их уз. Преграда, кажется, непреодолимая. Спасти их любовь могло лишь одно «высочайшее» обращение... На это поэт не решился — и потерял Машеньку навсегда.

Добропорядочный Василий Жуковский проиграл партию, когда не решился похитить невесту из родительского дома. Ведь бывали тогда случаи, когда молодец любимую «брал увозом», «брал убегом», «по сердечному сговору» без какого-то родительского благословения со скоропостижным венчанием в церкви! Вспомним хотя бы замечательные пушкинские сюжеты из «Повестей Белкина». Но на «увоз» любимой поэт не решился, посчитав этот способ обрести союз за «бесчестие и воровство», — и проиграл партию, ставка которой — их счастье... Машенька Протасова скоро выйдет замуж за друга семьи Протасовых профессора хирургии Дерптского университета Мойера и родит ребенка.

Жуковский навсегда останется для нее «милым Жуком», просто «Базилем», открытым и добрым человеком, несколько раз просившим у Екатерины Афанасьевны Протасовой, матери Маши, ее руки... Он любил ее до той степени самоотречения и самозабвения, немыслимого в наши дни, что стал меньше видеться с нею, чтобы сберечь ее репутацию. Любил ее настолько, что не посмел препятствовать, получив письмо Маши из Дерпта, в котором она попросит его согласия на ее брак с Мойером!

Машенька, кажется, также отдастся во власть судьбе и постарается закрыть глаза на то, чем она жертвует. Она похудеет, будет часто болеть, попытается бодриться. Перед самой свадьбой с Мойером (свадьба в узком семейном кругу — дело уже решенное!) она напишет Жуковскому живые и проникновенные слова: «Женись, Жуковский! Это единственное, что тебе недостает, чтобы быть совершенным!»

Жуковский будет в день свадьбы глядеть на Машино бледное лицо и не находить себе места. Душа его жестоко страдала. Не зная, что с собой теперь делать, Жуковский «приударит» в свете за миловидной графиней Аннетой Менгден, но короткости не получится, виной чему — постоянные разъезды светской дамы. Впрочем, эта история закончится ничем, словно растает в воздухе. Судьба подарит поэту любовь позднюю, любовь прощальную, закончившуюся нечаянным браком четверть века спустя.



Любовь поздняя. Прощальная

Много воды утекло с тех пор, как 14 января 1817 года Машенька Протасова, «запретная любовь» Жуковского, была обвенчана с Мойером.

Жуковский становится любимейшим поэтом петербургской молодежи. Усиливается его популярность как поэта. В мае 1817 года он назначается придворным учителем русского языка к невесте великого князя Николая. Место это давало ему не только приличное жалование и квартиру во дворце, но делало его влиятельным лицом.

Весной 1823 года не стало Маши. Жуковскому хотелось убежать ото всех куда глаза глядят, чтобы забыться в своем горе...

Какое-то время Жуковский потрясен и не пишет стихов. Назначение в сентябре 1824 года наставником великого князя Александра Николаевича настраивает поэта на рабочий лад. Венценосного малютку, которому пошел седьмой год, поэт обучает русской грамоте. Жуковский, кажется, исполнен великой идеи: образовать, может быть, будущего русского царя.

В начале 1826 года Жуковский сильно болеет. Для лечения на водах в Германии ему предоставляется отпуск. Там, в Эмсе, Жуковский знакомится с красивым одноруким человеком — он тоже здесь лечится на водах.

Это Гергардт Рейтерн, русский гусарский офицер в отставке, а теперь живописец, ученик пейзажиста Родена. Его акварели имеют большой успех.

Рейтерн и Жуковский вместе стали ходить на этюды и сдружились. Художник будет настойчиво просить поэта посетить замок Виллинсгаузен в Гессене, где тот проживает с семьей у своего тестя...

В замок Виллинсгаузен, неподалеку от Касселя, Жуковский приедет к своему другу только 19 августа 1833 года, во время своего нового отпуска. А 21 августа 1833 года он трогательно попрощается со всеми. В эти минуты произойдет что-то необыкновенное: дочь Безрукого, как Жуковский называл своего друга, тогда еще тринадцатилетний подросток, внезапно кинется поэту на шею и прильнет к нему с заметной нежностью. Она прошептала ему какие-то слова по-немецки: все это поразило его тогда. Жуковский надолго запомнил эти слова.

В другой раз Жуковский увидит прекрасную Элиз только через шесть лет. Жуковский посетит в конце очередного путешествия по Европе замок Виллинсгаузен и сделает потом краткую запись в дневнике: «Елизавета».

Жуковский, похоже, снова влюбился. «Дочь Рейтерна, 19-ти лет, была предо мною точно как райское видение... Это были два вечера грустного счастья». Правда, в Элиз трудно было не влюбиться. «Белокурая, строгая и нежная. Прелестна, ангел Гольбейна», — напишет о ней Долли Фикельмон.

События будут развиваться стремительно. Летом 1839 года Элиз с отцом, придворным живописцем, прибудет в Петербург. Здесь она с отцом пробудет до октября и привыкнет к частым визитам в их дом поэта. Девушка ждет каждой встречи с ним: ей он небезразличен и даже очень симпатичен.

Через год во Франкфурте Элиз встретится с Жуковским в гостинице и останется на несколько часов наедине. С этих минут слова «домашнее счастье» уже не представляется поэту пустой мечтой. Он начинает задумываться об отставке.

Отставка вскоре будет дана Жуковскому. Что ему делать теперь в России без милой его сердцу Машеньки Протасовой, без Карамзина, без Пушкина, без Козлова? Ясность предельная: в России ему делать нечего!

Теперь он торопится объясниться с прекрасной дочерью Рейтерна — и получает окончательное согласие. Друг Рейтерн с женой благословили их. В октябре 1840 года он в последний раз отправится в Россию, один, без невесты, улаживать свои дела. С собой в Петербург он захватит портрет Элиз, написанный художником Зоном. Портрет, в котором запечатлен воображаемый идеал немки. Точно можно на нее молиться! Он разъезжает по гостям и рассказывает друзьям о своем сватовстве. Все завидуют его успеху, любуясь образом его невесты. Как там она, его Элиз?

Из России он забрал немногое дорогое, — три картины, среди которых портрет Маши Протасовой, да обручальные кольца, на которых уже была выгравирована дата венчания его и Элиз: «21 мая».

Венчание произошло, как и ожидалось, 21 мая 1841 года в русской посольской церкви в Штутгарте. Поэту снова и снова хотелось крикнуть: счастье, остановись! Поздняя любовь, казалось, окрылила поэта. Она, конечно же, была продолжением той первой, ранней, запретной любви, а образ Машеньки Протасовой сольется с образом Элиз Рейтерн, его последней, прощальной любви, его лебединой песни...

Поэт проживет в Германии более десяти лет. Жена подарит ему двух очаровательных крошек: дочь Александру (1842 год) и сына Павла (1845 год). Поэт будет много заниматься со своими детьми. Он одержим одной целью — пожить подольше, чтобы дать им достойное образование.

В 1852 году, уже переехав в Баден-Баден, Жуковский теряет зрение. Но слепота не пугает поэта. С ним всегда рядом его Элиз и расторопный камердинер Василий. С каждым днем ему становится все хуже и хуже. Одно из последних своих стихотворений — элегию «Царскосельский лебедь» камердинер пишет под его диктовку.

Элегия, полная высокой печали, была лебединой песней Жуковского, сам он в прошлом не раз сравнивал «след, который старый лебедь оставляет на воде, с жизнью человека, которая должна всегда протекать бесшумно, оставляя за собой светлый и сияющий след»...

12 апреля 1852 года поэта не стало. 29 августа 1852 года состоялись похороны Жуковского в Александро-Невской лавре Петербурга. Тютчев читал свои стихи «На смерть Жуковского»:

«Он стройно жил,

он стройно пел...»

Жуковского похоронили рядом с историком Карамзиным, поэтом Козловым и его друзьями.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 07-04-2007 08:47
Наполеон – Марии Валевской


Январь 1807 г.

Бывают моменты, когда высокое положение угнетает - это испытываю я сейчас. Как удовлетворить порыв сердца, стремящегося полететь к вашим ногам, но удерживаемого тягостными «высшими» соображениями, парализующими самое пылкое желание? О! если бы вы только захотели! вы - только одна вы - можете уничтожить разделяющие нас преграды. Мой друг Дюрок облегчит вам способ действий.
О, придите, придите же ко мне. Все ваши желания будут исполнены, ваше отечество сделается мне дорого, как только вы сжалитесь над моим бедным сердцем.

(В день после первого свидания - 1807 г.)
Мария, сладчайшая Мария, моя первая мысль принадлежит тебе, мое первое желание - снова увидеть тебя. Ты снова придешь, не правда ли? Ты обещала мне это. Если нет, - та за тобой прилетит сам Орел. Я увижу тебя за столом, это мне обещано. Соблаговоли принять этот букет*, пусть это будет сокровенным знаком нашей любви среди человеческой сутолоки и залогом тайных наших сношений. Под взорами толпы мы сможем понимать друг друга. Когда я прижму руку к сердцу, ты будешь знать, что я весь стремлюсь к тебе, а в ответ мне ты прижмешь букет к себе. Люби меня, моя очаровательная Мария, и пусть рука твоя никогда не отрывается от этого букета.


________________________________________
• Букет из драгоценностей.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 07-04-2007 08:50
Потрясающе ! И мужчины обвиняют женщин в коварстве !!!!! Чего стоят клятвы, но это не главное, чего стоят войны, и завоевания. А слабым женщинам - букет из драгоценностей в придачу к венцу патриотки.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 08-04-2007 19:38
Надежда Мандельштам - Суркову

31 августа 1955
Уважаемый Алексей Александрович!
Передаю Вам стихи, как мы сговорились. Не хватает, может, десятка потерянных стихотворений. Заявление о реабилитации подала. Я должна была сообщить Вам, кому я его передам. Но техника такая – первое заявление опускается в ящик и для всех справок служит дата его передачи (24 августа – для всех справок). Заявление могут отсеять при первом отборе (еще до прокуроров). (Нет обязательных данных – года и места рождения и места последней службы. Слово «поэт» обычно вызывает вопрос: «а где же он служил?»)
Теперь о себе. Нынче, 31 августа, мне сообщили, что меня отправляют на работу в Чебоксары. Я просила в Министерстве, чтобы меня отправили куда угодно (в пределах Европейской части Союза), кроме Чебоксар, куда меня пригласили, а потом заявили, что не хотят. Не сомневаюсь, что там будет очень тяжело – мне покажут, как лезть туда, куда не просят. Тем более, что я приезжаю без литературной работы (перевода), которого я не получила и не получу. (Перевод – это явный признак, что со мной как-то считаются.) Например, мне не дадут комнаты и тому подобное. (Я эти годы жила в студенческих общежитиях – и этой незавидной доли у меня не будет.)
Вы помните, что Вы говорили с Котовымi о переводах. Он встретил меня хорошо, но заболел. А редактор отдела переводов встретил меня очень враждебно.
Известно, что переводы дают большие заработки и переводчики умеют не допустить к котлу или затравить людей, которые пытаются урвать у них кусок. Явной иллюстрацией была моя встреча с зав. отдела переводов. Он был лаконичен, враждебен, на меня не смотрел, работы не дал и заявил, что вообще не даст. Думаю, что он с удовольствием повернул бы время вспять и расправился бы со мной по старым правилам. Он, очевидно, знал, что и при жизни, и после смерти носителю этого имени ничего, кроме беды и ужаса, не причитается. У меня после этой встречи такое омерзение, что я почти забыла о радости встречи с Вами.
Я обещала Вам не быть ноющей и рвущей себе кусок вдовой, но из этого ничего не выйдет. Предел моим силам настал уже давно; я живу за и вне их предела. Всюду в мире сапожники спрашивают друг друга о том, есть ли кров и хлеб у вдовы покойного сапожника. Писатели этим не занимаются. Я много раз думала, что лучше конец, чем вся та канитель, которую я тянула. Я была на свободе – это верно, я даже работала – это верно. Но я была той, кого разрешено (и даже полагается) бить, гнать и т. п. При каждом удобном ветре это и делали.
Если я вдова человека действительно что-то сделавшего в литературе (независимо от того, печатается он сейчас или нет) – мне что-то причитается. Нормально мне причитается пенсия, квартира и работа. Для меня это кандидатское звание, переводная работа и жизнь в каком-нибудь городе возле Москвы (где живут последние близкие мне люди), с работой в Институте. Не в Москве, а именно возле Москвы, чтобы не торчать на глазах, когда носишь это имя со всем двусмысленным шумом вокруг него.
О кандидатском звании. Мне не дали защитить диссертацию в 1953 году. (Диссертация: «Исследование древне-германских языков» – т. е. действительно настоящее языкознание.) Все авторитетные люди в моей области (акад. Шишмарев, Жирмунский, Ярцева, Стеблин-Каменский, Аракин и др.) подтвердят это. Но у меня уже нет сил на защиту (сердце). (Боролись с диссертацией две специалистки по травлям – канд. Ахманова и Левковская.) Черт с ней, с защитой. Это просто – перечень мелких обид.
Имею ли я право на эту форму пенсии и заботы со стороны тех, кто помнит о моем муже? Что мне для этого делать?
Мой адрес, вероятно: Чебоксары, Пединститут. Вероятно, в сентябре (если студенты уедут в колхозы) или зимой мне разрешат поехать в Москву. А, может, не разрешат.
31.VIII.1955 г.
Мандельштам
О переводах – я это умею делать. Всю жизнь работала с Мандельштамом. Преподавательская работа скоро кончится. Я очень плоха сердцем. Даже если не кончится, то в ней будут перерывы. Переводы – это не груды денег, как для других – а просто работа дома и скромное благополучие.
Я прилагаю автограф Мандельштама. Их у меня мало.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 09-04-2007 15:52
Е. М. Доброва - В. Л. Андрееву

5 маpта 1927 года. Москва

Милый, дорогой мой мальчик! У меня нет слов, чтобы выразить тебе те чувства, которые я пережила, получив твое письмо. Скажу тебе, что уже давно не было у меня такого светлого, такого теплого переживания. За этим письмом, так просто тепло написанным, я ясно почувствовала близкого, родного Диму. Передо мной встал образ Димы, который живет в моей душе и который не меркнет: ни от времени, ни от расстояния, ни от длинных промежутков между редкими письмами. Да, дорогой мой Димочка, получив это письмо, я с особенной силой это почувствовала. Пишу тебе об этом, чтобы ты знал; тогда, м<<ожет>> б<<ыть>>, тебе будет легче писать мне. Я с своей стороны обещаю тебе, что ни одно твое письмо не останется без ответа.

Сейчас мне так много хочется и так много надо сказать тебе, что я не знаю, с чего начать. Начну с самого главного: Соня, cестра Филиппа,1 очень хорошо знакома с Ольгой Николаевной Мечниковой;2 узнав о том, что у тебя нет работы, Соня по собственному почину предложила написать Мечниковой и просить ее помочь тебе найти работу. Так что если ты получишь от Мечниковой письмо или вообще какой-нибудь вызов - то не удивляйся и поспеши на него. Почему я считаю это главным, я тебе объясню: ты знаешь, что издания твоего отца национализированы, и пока из изданий Даня не получает ничего, т.е. до сих пор он даже не ввелся в права наследства. Только в самое последнее время я просила передать тебе, что как только будет издан "Дневник сатаны",3 то Даня вышлет тебе твою долю. Но к моему большому огорчению, это дело не осуществилось, т<<ак>> к<<ак>> издательство, которое хотело издать его,4 неожиданно для нас, а м<<ожет>> б<<ыть>> и для себя, прекратило свое существование. Теперь "Дневник сатаны" передан в другое издательство,5 и предприняты хлопоты о разрешении на его издание. Во всяком случае, я постараюсь держать тебя в курсе дел. Даня получил письмо от Люси,6 в котором Люся пишет, что Римма7 просила Даню прислать ей доверенность на ведение дел с Ленинградским госиздатом, так как Лен<<инградский>> гос<<издат>> собирается издать некоторые вещи вашего отца, но т<<ак>> к< < ак>> Даня еще не введен в права наследства, то присяж<<ный>> пов<<еренный>> говорит, что никакой доверенности он не может выдать. Я тебе скажу, все это меня очень удручает, но Даню очень трудно заставить что-нибудь сделать.

Теперь о Дане и его женитьбе. Должна тебе сказать, что с Даней ладить нелегко: человек он замкнутый, характер у него упорный, чтобы не сказать упрямый; если что заберет в голову, то переубедить его мало сказать трудно, почти невозможно. Он решил, что его учение в институте слова,8 где он учился последние два года и был отмечен профессорами, ему лично для его будущей деятельности ничего не дает, и решил бросить учение. Как мы ни старались общими силами уговорить его этого не делать, все оказалось бесполезно. М<<ожет>> б<<ыть>>, одно обстоятельство, о котором ты узнаешь дальше, поддержало в нем это решение. В институте он познакомился с одной девушкой,9 виделся с ней на лекциях, бывал у них в доме. Она у нас не бывала; иногда она заходила на минутку за ним, и они уходили вместе. Я видела ее мельком, когда выйдешь на звонок открыть дверь. За второй год ученья вызовы участились, причем она совершенно не считалась со временем, она могла прийти и в два и в три часа ночи, поднять его с постели и увести его с собой, ссылаясь на какие-то важные дела. Также постоянно вызывала по телефону, причем из этих разговоров я заключала, что он не очень ею заинтересован, мне даже казалось, что все это неприятно Дане. В конце августа, когда отдых у всех кончился, наступила и моя очередь. Одни знакомые уезжали на Кавказ на две недели, и я предложила побыть с их девочкой, которая оставалась на даче до их возвращения. Звала Даню с собой. Со мной он не поехал, а обещал приехать после. И действительно, дня через четыре приехал; гляжу, что-то невесел, неразговорчив; недолго побыл и уехал. Прошло дня два, приезжает опять. Вечером сидели мы, читал он мне свою вещь, потом встал так порывисто и вышел, потом входит да прямо ко мне: "Мамочка, я перед тобой очень, очень виноват, простишь ли ты меня когда-нибудь?" - "Дуся, дитя мое, в чем дело?" - "Мамочка, я женился". - "Милый ты мой, зачем же ты это сделал?" - "Мамочка, так надо было, да мы и любим друг друга". - "Почему же ты сделал это так, тайком от нас?" - "В церкви во время венчания я почувствовал, что сделал не так, как надо, мне было так тяжело, что тебя не было в церкви, и мне все казалось, что ты войдешь". Видя его в таком тяжелом состоянии, конечно, я ничего не могла сказать, т.е. что я действительно поверила, что они любят друг друга, но в этом-то и была главная ошибка; конечно, он ее не любил; любила ли она его, не могу сказать. <<<193>>>Словом, после всяких перипетий, к концу второго месяца они разошлись. Теперь уже получили гражданский развод, еще остался церковный. Должна сказать, что все это стоило Дане немало сил и нервов, но послужило ли это ему уроком, для меня большой вопрос. Ты понимаешь, что после этого мы не могли настаивать, чтобы он продолжал учиться в институте, где она учится. Но я все-таки считаю, что вообще учиться Дане необходимо, а также необходимо привыкать к постоянным правильным занятиям, нельзя же считать правильной работой его писание, за которым, правда, он может просидеть целые сутки, а то другой раз сколько времени пройдет, прежде чем он сядет за работу. Ты сам пишешь и понимаешь, что по заказу эту работу делать невозможно.

Относительно нашей жизни могу сказать, что работаю столько, что больше невозможно. Семья у нас, как всегда, большая: нас двое, Шура с мужем,10 Саша с женой,11 Катя12 живет с нами вот уже пятый год, конечно, она помогает в работе; а также живет у нас одна сирота: отец ее четыре года тому назад случайно попал к нам да у нас и умер; осталось 9 детей, 8 из них благодаря одной энергичной женщине удалось устроить, а она так и осталась у нас; еще живет у нас Феклуша, которая ходила за маминой13 и бусинькиной14 могилами, а теперь живет у нас, т<<ак>> к<<ак>> ей некуда деваться. Вот так и живем, такой большой семьей. Сиротку зовут Фимочка. Фимочка с Феклушей тоже помогают в работе, т<<ак>> к<<ак>> прислуги мы не имеем, это очень для нас трудно. Катя у нас за повариху, а я за прачку, не говоря уже о том, что все заботы и хлопоты о жизни и по хозяйству всецело падают на мои плечи, так что должна тебе сказать, подчас бывает очень трудно.

Ну, мой милый, мой дорогой Димочка, на этом пока закончу это письмо; думаю, что за этим скоро начну следующее, а пока крепко, крепко целую тебя и твою милую Олю,15 ее особенно нежно. Будьте здоровы, мои родные.

Крепко любящая вас Лиля.

29/III 27 года. Москва

1 Добров Филипп Александрович (1869-1941) - муж Добровой (урожд. Велигорской) Елизаветы Михайловны (1871-1942), автора данного письма.

2 Годы жизни установить не удалось.

3 "Дневник сатаны" - последнее, незаконченное произведение Л. Н. Андреева. В Советской России не полностью, с подзаголовком "Посмертный роман" оно было впервые напечатано в альманахе "Костры", кн. 1 (М., 1922). См.: Леонид Андреев. Собрание сочинений в 6 тт., т. 6. М., 1996.

4 Название издательства не установлено.

5 Название издательства не установлено. Очевидно, все попытки издать "Дневник сатаны" в это время были уже обречены на неудачу.

6 Алексеевский Леонид Аркадьевич (1903-1974) - двоюродный брат Д. Л. и В. Л. Андреевых, младший сын Р. Н. Андреевой (см. ниже) и А. П. Алексеевского. Люся - его домашнее имя.

7 Андреева (в 1-м браке Алексеевская, во 2-м Оль, в 3-м Верещагина) Римма Николаевна (1881-1941) - сестра Л. Н. Андреева.

8 Высшие литературные курсы, первоначально располагавшиеся в доме Герцена на Тверском бульваре.

9 Гублер (Горобова) Александра Львовна (1907-1985) - первая жена Даниила Андреева; писательница и журналистка.

10 Доброва (в браке Коваленская) Александра Филипповна (1892-1956) - старшая дочь Филиппа Александровича и Елизаветы Михайловны Добровых; Коваленский Александр Викторович (1897-1965) - ее муж, поэт и переводчик, оказал значительное влияние на Д. Л. Андреева.

11 Добров Александр Филиппович (1900?-1957) - сын Филиппа Александровича и Елизаветы Михайловны Добровых; его супруга Маргарита Доброва.

12 Велигорская (в браке Митрофанова) Екатерина Михайловна (?-1942) - сестра Елизаветы Михайловны и Александры Михайловны (матери Д. Л. Андреева).

13 Имеется в виду А. М. Андреева (Велигорская), мать В. Л. и Д. Л. Андреевых.

14 Шевченко (Велигорская) Ефросинья Варфоломеевна (?-1912) - бабушка В. Л. и Д. Л. Андреевых, мать Елизаветы Михайловны, Екатерины Михайловны и Александры Михайловны (матери Д. Л. Андреева) Велигорских.

15 Ольга Виктоpовна Чеpнова-Андpеева (1903-1978) - приемная дочь лидера российской партии социалистов-революционеров В. М. Чернова; жена В. Л. Андреева.

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 10-04-2007 09:58
Лист - г-же С...

6 апреля 1848 г.

Благодарю, дорогая и очаровательная прелестница, за ваши милые дары в день моего ангела. Маленький веночек меня очень растрогал. Лавры и мирты в будущем сомнительны, но вот ваши pensees* пришлись мне по сердцу и утешать меня в отсутствии лавров...
Что касается ваших мрачных предчувствий - вы знаете, что я их не признаю; ибо я верю в то, что мы в этом мире - лишь случайные странники, в преддверии мира иного...
Целую ваш прекрасный лоб и дружески жму вам обе руки.
Весь ваш.
• Игра слов - pensee - Анютины глазки и дума.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 10-04-2007 14:34
"Дорогой Корней Иванович! Посылаю Вам для просмотра и утверждения предисловие к стихам Вознесенского. Я отнюдь не скромничаю и не кокетничаю, а действительно не знаю, хорошо или плохо написанное, нужно оно или не нужно. Написал я предисловие главным образом ввиду Вашего письма и естественнейшим образом желаю ответственность переложить на Ваши плечи. Во всяком случае, ничего другого специально о стихах Вознесенского я сказать не могу: если мне и нравится ихняя содержательность, а порою и форма, то есть целый ряд всяких "но", при которых я не могу закусить удила и понестись. Возможно, что и самому Вознесенскому не понравится мое предисловие, но это уж его дело.

Будьте добры со всей доброжелательностью отнестись к моей просьбе, и пусть Ваше "да" будет да, а "нет" - нет. И если утвердите, то возьмите на себя любезность отослать предисловие Вознесенскому.

Поздравляю Вас с успехом лекции о футуристах, но этого и следовало ожидать: сказано чудесно! Но что за любопытные головы: решаются демонстрировать себя после таких рекомендаций, как Ваша. Это и смешно, и нелепо, и трогательно; поскольку религии создаются не теорией, а людьми, их носами, бровями и запалом, постольку они свой футуризм создадут. Любопытно, что в России уже многие, несомненно, верят в футуризм, хотя никто не знает, в чем он заключается: пока что верят в желтую блузу Бурлюка и тайно исповедуют раскрашенную физиономию Ларионова. Сия тайна велика есть.

Ваш Леонид Андреев.
14 октября 1913.


Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 11-04-2007 10:08
Беттина фон-Арним - Гёте

Беттина фон АРНИМ (1785-1859), немецкая писательница, восторженная поклонница Гёте, пробралась в 1807 г. переодетая в мужское платье, в Веймар, чтобы увидеть Гёте, о котором много слышала в детстве. Роман свой с Гёте она описала в произведении: «Переписка Гёте с ребенком». В 1811 г. Беттина вышла замуж за Арнима. По версии Кундеры – большая фантазерка.

Вартбург, 1 августа, ночью.
Друг, я одна; все спит, а мне мешает спать то, что я только что была с тобою. Гёте, быть может, то было величайшим событием моей жизни; быть может, то был самый полный, самый счастливый миг; лучших дней у меня не будет, я их не приняла бы.
То был последний поцелуй, с которым я должна была уйти, а, между тем, я думала, что должна слушать тебя вечно; когда я проезжала по аллеям и под деревьями, в тени которых мы вместе гуляли, то мне казалось, что я должна уцепиться за каждый ствол, - но исчезли знакомые зеленые пространства, отступили вдаль милые лужайки, давно исчезло и твое жилище, и голубая даль одна, казалось, хранила загадку моей жизни; наконец, исчезла и она, и у меня ничего не осталось, кроме моего горячего желания, и слезы лились у меня из глаз от этой разлуки; ах, в ту пору вспомнила я все, - как ты в ночные часы бродил со мною, как улыбался, когда я гадала тебе по облакам, рассказывала про мою любовь, про мои прекрасные сны, как ты внимал со мною шелесту листьев, колеблемых ночным ветром, тишине далекой, широко раскинувшейся ночи. И ты любил меня, знаю; когда за руку ты вел меня по улицам, я чув¬ствовала по твоему дыханию, по звуку твоего голоса, по тому (как это объяснить), что меня словно обвевало, - я чувствовала, что ты допускаешь меня в твою внутреннюю, сокровенную жизнь, что в эту минуту ты обращен ко мне одной, и ничего не желаешь, как только быть со мною; кто может отнять у меня это? Что мною утрачено? Друг, я владею всем, что когда-либо получила. И куда бы я ни пошла, мое счастье всюду со мною, оно - моя родина...

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 11-04-2007 13:07
Многоуважаемый Пётр Александрович,

Я получил Ваше письмо от 25.7, приложенное к письму М. М. Карповича7. Я очень уважаю Михаила Михайловича и после его рекомендации не сомневаюсь в том, что Вы превосходно справитесь с нелёгкой задачей перевода моих вещей.

Насколько я понял, Вы хотели бы получить месяца на два опцион на Машеньку, Король, Дама, Валет и Защиту Лужина. Кроме последней вещи, которой я в настоящий момент не могу располагать, так как предоставил на неё опцион моему приятелю, русскому лектору Кингс Колледжа в Лондоне, я охотно исполняю Вашу просьбу. Что же касается Защиты Лужина, то я мог бы Вам дать ответ, если бы Ваш выбор всё-таки остановился на этом романе, только с согласия моего приятеля, если бы затеянные им в Лондоне переговоры не увенчались успехом. Зато я никому ещё не предлагал и не показывал двух позднейших моих романов, которые Вам вероятно ещё не попадались в руки. Один из них, Подвиг, вышел недавно в Париже (сперва он был пропущен через "Современные записки"), второй, Камера Обскура, выйдет месяца через два, а до сих пор только успел пройти те же "Современные записки", которые Вы без труда достанете.

Я буду рад, если наше сотрудничество увенчается [успехом. Я] буду ждать Ваших известий, а пока прошу Вас принять уверение в совершенном моём уважении.


В. Набоков


Р. S. Попадалась ли Вам весьма приятная для меня статья об эмигрантской литературе в "Америкен Мёркюри" от июля? Если да, то не знаете ли, кто таков её автор, Альберт Пэрри?

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 13-04-2007 12:52
Пушкин А. С. Письмо Керн А. П., 21(?) августа 1825 г. Из Михайловского в Ригу

Вы способны привести меня в отчаяние; я только что собрался написать вам несколько глупостей, которые насмешили бы вас до смерти, как вдруг пришло ваше письмо, опечалившее меня в самом разгаре моего вдохновения. Постарайтесь отделаться от этих спазм, которые делают вас очень интересной, но ни к чёрту не годятся, уверяю вас. Зачем вы принуждаете меня бранить вас? Если у вас рука была на перевязи, не следовало мне писать. Экая сумасбродка! Скажите, однако, что он сделал вам, этот бедный муж? Уж не ревнует ли он часом? Что ж, клянусь вам, он не был бы неправ; вы не умеете или (что еще хуже) не хотите щадить людей. Хорошенькая женщина, конечно, вольна... быть вольной.1 Боже мой, я не собирался читать вам нравоучения, но всё же следует уважать мужа,— иначе никто не захочет состоять в мужьях. Не принижайте слишком это ремесло, оно необходимо на свете. Право, я говорю с вами совершенно чистосердечно. За 400 верст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? (NB: Я очень хотел бы знать, почему ваш двоюродный братец уехал из Риги только 15-го числа сего месяца и почему имя его в письме ко мне трижды сорвалось у вас с пера? Можно узнать это, если это не слишком нескромно?). Простите, божественная, что я откровенно высказываю вам то, что думаю; это — доказательство истинного моего к вам участия; я люблю вас гораздо больше, чем вам кажется. Постарайтесь хоть сколько-нибудь наладить отношения с этим проклятым г-ном Керном. Я отлично понимаю, что он не какой-нибудь гений, но в конце концов он и не совсем дурак. Побольше мягкости, кокетства (и главное, бога ради, отказов и отказов) — и он будет у ваших ног,— место, которому я от всей души завидую, но что поделаешь? Я в отчаянии от отъезда Анеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков. Предлогом можно будет выставить болезнь Анеты. Что вы об этом думаете? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом Алексею Вульфу. Вы приедете? — не правда ли? — а до тех пор не решайте ничего касательно вашего мужа. Вы молоды, вся жизнь перед вами, а он... Наконец, будьте уверены, что я не из тех, кто никогда не посоветует решительных мер — иногда это неизбежно, но раньше надо хорошенько подумать и не создавать скандала без надобности. Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста,
Прощайте — мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени,— я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте, и верьте моему бреду; он смешон, но искренен.

Президент
Группа: Администраторы
Сообщений: 6980
Добавлено: 13-04-2007 14:50
ИЗ ПИСЕМ В. НАРБУТА К М. ЗЕНКЕВИЧУ
<7.04.1913>
В Питере сейчас прелестнейшая погода (тьфу, тьфу, чтобы не сглазить), Сергей, Георгий Иваныч Чулок1 . О Манделе2 ни слуху, ни духу. О Гумилеве тоже. Впрочем, ни о ком я так не беспокоилс и беспокоюсь, как о тебе. Мы, ведь, - как братья. Да оно и правда: по крови литературной, мы - такие. Знаешь, я уверен, что акмеистов только два: я, да ты. Ей богу! Вот я и думаю писать статью в журнал3 , так и смоляну - пусть дуются. Кака же Анна Андреевна4 акмеистка, а Мандель? Сергей - еще туда-сюда, а о Гумилеве - и говорить не приходится. Не характерно ли, что все, кроме тебя, меня и Манделя (он, впрочем, лишь из чувства гурмана) боятся трогать Брюсова, Бальмонта, Сологуба, Иванова Вячеслава. Гумилева даже по головке погладить. Совсем как большой, как папа, сознающий свое превосходство в поэзии. Веришь ли, Миша, это все не то, что нужно; это все и Гумилев, и Городецкий лгут, шумят оттого, чтобы о них тараторили5 ...
Господь с ними! Какие уж они акмеисты!
А мы, - и не акмеисты, пожалуй, а натуралисто-реалисты.
Бодлер и Гоголь, Гоголь и Бодлер. Не так ли?
Конечно, так. Ура, Николай Васильевич!

<13.04.1914>
Живу я помаленьку, тихо - и чувствую себя пока отлично. Пописываю в не особенно обильном количестве стихи, гуляю по саду. Погода прелестная: настоящее лето! А ты - как проводишь врем в столице? Часто ли видишься с акмеистами и другими нашими общими знакомыми? Не обзавелс ли еще какими "интересными"? Напиши обо всем, а то я часто даже газет по двум неделям не читываю. Ну, а футуризм как дышит6 ? Игорь Северянин, конечно, млеет в упоении7 ? Федор Сологуб8 - то ж? Ну, и черт с ними - это совершенно не важно. А Мандель, Анна Андреевна, Гумиляй?
Да, исполни, пожалуйста, Миша, две моих небольшие просьбы:
1) пришли тот номер "Гиперборея", где были мои последние стихи9 ("Гиперборея" уже не видел от марта прошлого года).
2) сообщи, пожалуйста, адреса всех "акмеистов" (может, пригодятся), я даже гумилевский адрес утерял. Потом напиши, что писали этой осенью, зимой и весной об акмеизме (или "где") если - в журналах, - ведь были, должно быть, отчеты литературные за прошлый год10 . Книжку издавать раздумал. Ну, об ней - еще успеем потолковать, вот только боюсь цензуры.

<24.04.1914>
Я живу помаленьку, гуляю, смеюсь, езжу кое-куда поблизости, пишу стихи. Осенью выйдет моя новая книжка стихов11 . А как решил ты? Недавно я предложил одному издателю - издать твои стихи - он ответил, что согласен, ежели ты примешь на себя часть расходов. Как ты на это смотришь? Посылаю тебе стихотворение "Жена". Нравитс ли оно тебе? Жена моя очень хочет, видать, теб женить на одной из своих подруг. Как тебе и сие? Пиши побольше и поподробнее. Видишь, добрее тебя - и не пускаю в ход открыток. Где Сергей, Николай? Анна Андреевна? Как жаль, что она не прислала мне своих "Четок". Где Гиппиус, Лозинский, Мандель? Брат с женой уже тут. Зиму эту, по всей вероятности, пребывать буду в Москве, - хотя я твердо еще не решил.
А "Гиперборей" так-таки и опочил12 ? Вообще, довольно жалкие стихи были, хотя и не "нашинские", но все-таки - как стихи, не то, что в журналах.

<Датируетс по содержанию 1913-1914 гг.>
Пишу тебе, излага те мысли, которые родились у меня после твоего последнего письма.
Так. - О сближении с кубофутуристами13 . Думаю следующее: их успех основан, главным образом, на скандале (это - безусловно), и притом чисто практическом, т. е. выступлениях с руганью. Я, конечно, не имею ничего против их литературной платформы. Даже больше: во многом с нею согласен. Поистине, отчего не плюнуть на Пушкина? Во-первых, он адски скучен, неинтересен, и заимствовать (в отношении сырого материала) от него нечего. Во-вторых, отжил свой век. И - т. д.
Антиэстетизм мной, как и тобой, вполне приемлем при условии его живучести. На днях пришлю тебе стихи, из которых ты увидишь, что я шагнул еще далее, пожалуй, в отношении грубостей. И помнишь, Миша, мы говорили о необходимом, чрезвычайно необходимом противоядии Брюсовщине (и Гумилеву, добавлю)14.
Так вот что: шагай дальше. Туда же идут и кубисты. Разница между ними и нами должна быть только в неабсурдности. Нельзя же стихи писать в виде больших и малых букв и - только! Следовательно, почва для сближения между ими и нами (тобой и мной), безусловно, есть. Завяжи с ними небольшую дружбу и - переговори с ними, как следует. Я - согласен - и на слияние принципиальное. Мы, так сказать, - будем у них центром. Пришли, кстати, мне адреса некоторых из них (тех, с которыми ты будешь беседовать).
На акмеизм я, признаться, просто махнул рукой. Что общего (кроме знакомства), в самом деле, между нами и Анной Андреевной, Гумилевым и Городецким? Тем более, что "вожди" (как теперь стало ясно), преследовали лишь свои цели.
Ведь мы с тобой - вiевцы15 (принима Biй за единицу настоящей земной, земляной жизни), а они все-таки академики по натуре.
Относительно издания сборника тоже вполне согласен: да, нужны и твой и мой. Можно и вместе. (Хорошо бы пристегнуть стихи какого-нибудь кубиста. Мандель мне не особенно улыбается для этой именно затеи.) Лучше Маяковский или Крученых, или еще кто-либо, чем тонкий (а Мандель, в сущности, такой). Подумай надо всем и поскорее ответь мне. О "Быке на бойне"16 . Он мне нравится, но не кажетс ли тебе, что конец надо переделать. Ибо он для такой мощи слишком легковесен. Поразительно хороша строка - "хребта и черепа золотой союз".

<23.06.1915>
Дорогой Миша!
Извини, что долго не отвечал на твое письмо от 3 - VI. Был занят всякой всячиной, житейской и меньше всего Музой.
Как ты поживаешь и что поделываешь? Ты ведь мне не писал до сих пор ни разу, служишь ли ты, или просто так слоняешься по Питеру и прочим весям земли русской. Это - верно, что гигантская война, как Спрут, захватила теперь весь мир. И никому ни до чего нет дела. В прошлый раз, отписывая тебе, я черкнул заказным и Лозинскому, в "Аполлон"17 адресуясь. Просил я его - выслать мне наложенным платежом "Гиперборей", ибо таковой пропал у меня нечаянно. Но, увы, ответа не последовало. Буде тебя не затруднит, спроси, при случае, у Михаила Леонидовича - почему он не уведомил меня о том или ином результате. И еще! Коль не тяжело, вышли, пожалуйста, мне сам наложенным платежом полный комплект "Гиперборея" и тот номер "Журнала журналов", в коем обрел ты статью К.Чуковского18 .
Потом вот: не хочешь ли ты издать теперь же (печать займет, конечно, месяц, а то и больше) книжонку на паевых (половинных) началах вкупе со мной? Много не потребуется: рублей по 25 - 30 на брата. Коль согласен, черкни теперь же, дабы нам сговориться обо всем.
Болтаюсь, ем ягоды и т. д., живу, словом.
Приветствуй Ахматову, Манделя, Городецкого.
Целую тебя.
Владимир.
<25.01.1915>
Ты пишешь, что поэты опять принялись издавать книги. И спрашиваешь, как я думаю, т. е., какие у меня планы относительно сего. Что ж, давай издаваться, повторяю, я бы не прочь, - но хорошо, прочно, а последние условия, кажется, еще вздорожали.
Знаешь что, куда ни шло, давай выпустим совместный (как я предполагал раньше) сборник. Только, чтобы недорого. Лучше поменьше, но покрасивее.
Думаю, это рублей за 150 - 180 издать такой можно, - хоть и тонкий будет он. Стихи, по-моему, можно потеснить, - взять "штук" по 6. Я даже хотел бы на 5 помириться, т. к. мои длиннее твоих, а ты - вали около 10. Ладно? Отвечай, только поскорее, и я начну действовать. Значит, расходы не превысят 75 - 90 рублей на каждого. Экземпляров будет штук 200 - 250, не больше. По 20 возьмем мы, штук 30 для отзывов, а остальное в продажу<...>.
В "разводе" Гумилева и Городецкого становлюсь на сторону первого19 . Не нравятся мне последние стихи Сергея20 . А к новому "Цеху" примыкать нам не следует. Мы будем - сами по себе. Правда же? Попроси от моего имени книги новые у Манделя и Гумилева. Хорошо? Можно заказной бандеролью на "Горелые хутора". О своих планах напишу тебе очень подробно в одном из следующих писем. Отвечай, голубчик, поскорее.
Всего наилучшего.
Твой Владимир Нарбут.
P.S. Знаком ли ты с Маяковским и Ивневым? И кто из них интереснее? Пиши!

<Ноябрь, 1918>
Живу в настоящее врем в Воронеже - и уже около года (с марта). А очутился я здесь благодаря эвакуации из Черниговской губернии перед приходом немцев.
Ничего особенного со мной не было - кроме того, что я в январе прошлого года вследствие несчастного случа (описывать его крайне тяжело мне) потерял кисть левой руки и, главное, младшего брата21 . Потеря руки сперва была очень неприятна, но потом я освоилс и - уже не так неудобно, как прежде.
Ну, будет об этом, тяжело...
Сейчас я - редактор "Сирены" 22 , член редакционной коллегии "Известий Губисполкома". В этой должности пребываю месяцев восемь. Скука тут отчаянная. Жена и сын - на Украине, мать и сестра - в Тифлисе, брат Георгий (ты его знаешь) в Киеве. Там же, кажется, и остальные мои родные. Словом, тоскливо в разлуке. А вернуться на Украину - нельзя.
Партийной работой сейчас не занимаюсь. Работаю исключительно для Союза Советских журналистов (председателем которого и являюсь со дня его основания). Здесь у нас явное преуспевание; в Союзе (губернский) около 80-90 членов; есть свой клуб, столовая и т. д. Но интересных людей нет.
Правда, здесь бывший редактор "Солнца России"23 Лев Михайлович Василевский (поэт), но и только. В городе - голодно и холодно; вдобавок сыпной тиф, короче говоря, дело дрянь, разруха.
Был дважды в Питере и Москве. Почти все были в разброде ("все" - это писатели). Все же кое-что сколотил дл "Сирены". Но горе с бумагой. Нельз ли у вас купить хорошей журнальной бумаги, напиши.
По воскресеньям в "Известиях" у нас идет "Литературная неделя". В последнем номере (он тебе выслан заказной бандеролью) осмелился без твоего разрешения пустить твоих два стихотворения рядом с моими. Думаю, не будешь на меня в обиде за эту вольность. Присылай, ради Бога, больше стихов. *
_______________________________________________
1 С Сергеем Городецким Нарбут был связан по "Цеху поэтов". Нарбут посвятил ему стихотворение "Зимн сказка". Городецкий также посвятил Нарбуту одно из стихотворений в сборнике "Цветущий посох" (М., 1914).
Чулков Георгий Иванович - поэт и критик, автор воспоминаний "Годы странствий" (М., 1930).
2 О.Э.Мандельштам. Двух поэтов всю жизнь связывали теплые отношения. Нарбут - автор восторженной рецензии на сборник Мандельштама "Камень" ("Новый журнал для всех", 1913, No 4). Возглавляя издательство ЗИФ, Нарбут поддерживал Мандельштама, заказывая ему переводы.
3 Видимо, такой статьи Нарбут не опубликовал.
4 С Анной Ахматовой Нарбут был связан участием в "Цехе поэтов", публиковал ее стихи в редактируемых им журналах - "Gaudeamus", "Сирена". Ахматова посвятила Нарбуту (уже после его ареста) проникновенное стихотворение:



Это - выжимки бессониц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар...
Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это - донник,
Это - пыль и мрак, и зной.
("Про стихи" в цикле "Тайны ремесла")
5 Речь идет о статьях-манифестах об акмеизме, опубликованных Гумилевым и Городецким в "Аполлоне" (1913, No 1).
6 В 1913-м и первые месяцы 1914 года шли диспуты о футуризме. В эту пору вышло 40 сборников стихов и прозы футуристов, первый номер журнала "Футуристы". Они были "злобой дня".
7 Нарбут иронизирует по поводу "поэз" Игоря Северянина, которые он слышал в исполнении автора.
8 Сологуб (Тетерников Ф.К.), ранний символист. Его перу принадлежала восторженна вступительная стать к знаменитому сборнику И.Северянина "Громокипящий кубок".
9 "Гиперборей" - ежемесячник стихов и прозы, где акмеисты интенсивно печатались (акмеисты часто называли себ "гиперборейцами"). Здесь, очевидно, речь идет об опубликованном в "Гиперборее" стихотворении Нарбута "Столяр".
10 Очевидно, речь идет о статьях, посвященных акмеизму: В.Шершеневич - "Русска поэзия" ("Алциона", 1913, No 1), "Заветы символизма и акмеизм" ("Аполлон", 1913, No 1); С.Городецкий - "Некоторые течени современной русской поэзии" - там же.
11 Имеется в виду сборник "Вий".
12 "Гиперборей" издавался до 1916 года.
13 Кубофутуристы - одна из фракций футуризма, в которую входили Крученых, Асеев, Маяковский.
14 Нарбут считал, что "брюсовский" и "гумилевский" этапы "учительства" позади. Он пытался противопоставить себя и Зенкевича другим членам "Цеха поэтов".
15 "Biевцы" - от гоголевского рассказа "Вiй". Здесь имеетс в виду приверженность земле, реальной действительности как она есть, без прикрас.
16 Имеется в виду стихотворение Зенкевича.
17 "Аполлон" - литературно-художественный журнал, издавалс в Петербурге с 1909 по 1917 год, главный редактор - С.Маковский.
18 "Журнал журналов" имел подзаголовок: "Орган критической мысли, календарь литературы, искусства, общественной жизни". В No 1 за 1915 год в нем появилась статья К.Чуковского о сборнике стихов С.Городецкого "Цветущий посох" как о высшем "торжестве акмеизма".
19 Весной 1914 г. Гумилев, Городецкий и Зенкевич вели публичные споры о существе акмеизма.
20 Речь идет о книге "Изборник", куда вошли упоминаемые стихи С.Городецкого.
21 На семью Нарбута был совершен бандитский налет в новогоднюю ночь 1918 г. (Этот налет связывают с деятельностью Нарбута в Совете г. Глухова.) Погиб его брат, Сергей, сам поэт был тяжело ранен - ему ампутировали кисть руки.
22 "Сирена" - первый в послереволюционной России литературный двухнедельник, созданный Нарбутом в Воронеже в мае 1918 г., выходил по февраль 1919 г. Все это время Нарбут был его главным редактором. Там печатались стихи Блока, Брюсова, Гумилева, Ахматовой, проза Ремизова, Пильняка, Чапыгина.
23 "Солнце России" - красочно иллюстрированный литературно-художественный еженедельник, "политический и сатирический журнал". Издавалс с 1906 по 1917 г.

Мыслитель
Группа: Участники
Сообщений: 841
Добавлено: 13-04-2007 23:33
Моцарт - неизвестной девочке

Подруга!
Я прошу прощения, что позволяю себе вольность докучать Вам несколькими строчками; но поскольку Вы вчера сказали, что Вы всё понимаете и что я могу писать Вам по-латыни, что только захочу, то меня пересилило любопытство написать Вам разные латинские слова и строчки. Будьте так добры, когда Вы их прочтете, то пошлите мне ответ через человека Хагенауэра, потому что наша Наналь не может ждать. Но Вы должны ответить мне тоже письмом.
Cuperem scire, de qua causa, a quam plurimis adolescen-tibus otium adeo aestimatur, ut ipsi se nee verbis, nee verberibus, ad hos sinant.

Вольфганг Моцарт

Президент
Группа: Участники
Сообщений: 5717
Добавлено: 14-04-2007 00:35
Дорогой Лев Давыдович!
Получили Ваше хорошее письмо - ну, спасибо Вам, а то чувствовали мы себя совершенно потерянными в этом жарком, как печка, Афганистане. Вот уж прошла годовщина нашего пребывания здесь, а когда выберемся - неизвестно. Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от природы, к которой Восток не считает нужным ничего прибавить от себя, от сытости, красоты и вообще всего немого. Все-таки лучшие годы уходят - их тоже бывает жалко, особенно по вечерам, когда в сумерки муллы во всех ближних деревнях с визгливой самоуверенностью начинают призывать господа бога. Совсем не хочу жаловаться, в конце концов и Феде надо было когда-нибудь передохнуть, вылезти из бумаг, заседаний и воспалений легких - но два года, два года в розах, в состоянии пассивного наслаждения мертвым миром - это бы и из Ленского сделало мрачного пессимиста, мизантропа и самоубийцу. Итак, Лев Давыдович, итак, дорогой Лев Давыдович, если где-нибудь в Вашем присутствии будут говорить о "мятежной чете", если кто-нибудь станет утверждать, что в Кабуле Раскольникову чудно живется, что он совершенно счастлив под древом дипломатического добра и зла, с которого на его голову падают то кислые, то сладкие плоды, что он с успехом и удовольствием может просидеть в своем концентрационном Кабуле еще года два, вспоминая бурно проведенную молодость, укрепляя свое здоровье и отправляя мирные досуги своего собрата и партнера английского посла, если Вам придется услышать что-либо подобное - то, пожалуйста, выступите в нашу защиту, ибо и в розовом варенье можно скиснуть и потонуть, и о профсоюзах вспомнить с глубочайшей, хотя и несколько запоздалой нежностью, два года рассматривая вечный снег гор и пену цветущих садов из канареечной клетки. Да что греха таить - если бы Вы знали, с какой радостью я вчера смотрела в кино на лицемерное брюшко и косоворотку, на кудри и пухлые жесты. И как радовалась перепугу высокопоставленных соседей послов, впившихся глазами в лица и сцены "Съезда народов Востока". Ну, крепко, крепко жму Вашу руку.
Л.Рейснер

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 7 8 9 10 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
Театр и прочие виды искусства / Общий / Пример для подражания.

KXK.RU