[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ]

СТИХИ О ЛЮБВИ

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 88 89 90  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема

Автор Сообщение

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 01:00
Руслан ДЕРИГЛАЗОВ

Вестимо ль вам, как остывает душа:

невнятно, но страшно.

Не грифель стирается у карандаша,

не шпили на башнях –

теряется, гаснет, дробясь и дрожа

и след мой и свет мой вчерашний.



Не звон замирает – вблизи и вдали

и за горизонтом –

повсюду душа моя стынет. Внемли,

прохожий, средь ужасов стылой земли

и мне в промежутке негромком.



Средь мира, не зван ни к столу, ни к огню,

пою, как умею (а может, никак не умею) –

невнятно: пою еще – душу свою леденю,

но страшно: и в чьей-то душе – холодею…

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 01:12
Ольга Бешенковская

Умереть в нищете и безвестности -
не такая уж доблесть и честь.
Разрушая устои словесности,
не мешает и книжку прочесть...
Позабавиться быстрыми бликами
на других отражавшей воде...
Мир давно распрощался с великими:
прежде - в нимбе, потом - в бороде...
Продолжай, я внимательно слушаю
(скулы держат зевоту в тисках...).
Рифмы ширятся, шлепаясь грушами,
и срывается бас на дискант.
Право, скучно... И жалко мгновения:
их пора экономить уже...
И мелькнет: а не выгнать ли "гения" -
пусть блажит на другом этаже...
Я такое слыхала и видела,
что тебе и не снилось, дурак...
И достойного почестей витязя
отпускала в тюремный барак.
Мне давно уж смешны обожатели,
подражатели жизни враспыл,
губошлепы, под ветром дрожатели,
сокрушители строгих могил,
проходимцы беспочвенной местности,
где юлит обоюдная лесть...
Разрушая устои словесности,
не мешает и книжку прочесть...

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 01:17
СВЕТЛАНА РОЗЕНФЕЛЬД

ПАМЯТЬ

1

Всё, что когда-то в комнате стояло,
Ушло на свалку иль дровами стало:
Ушла кровать, продавленная так,
Что сядешь — и как будто сел в гамак.
Ушёл овальный стол на толстой ножке,
Он стал совсем нестойким от бомбёжки.
Ушли портьеры толстые на двери,
Ушли мои игрушки-полузвери.
Здесь всё другое: мебель и обои,
Другая жизнь, другие мы с тобою,
Здесь лёгкий воздух современных комнат
И о войне ничто здесь не напомнит.
Вот разве старый деревянный короб,
Где наших фотографий целый ворох.
Где мы с тобой то рядом, то в обнимку…
Там есть два-три военных фотоснимка…
Да мамина негромкая награда —
Медаль «За оборону Ленинграда» —
Нам прошлое могла бы воскресить…
Но некому теперь её носить.

2

Я помню ли войну? Конечно, нет!
Все знания — из фильмов и газет.
Из книг, из писем, чьих-то дневников,
Со слов моих знакомых стариков…

Я помню ли войну? Конечно, да!
Что мне могло запомниться тогда,
Ребёнку несмышлёному?
Но всё ж
Я помню. (Это правда, а не ложь.)

Я долго вспоминала, день за днём,
Когда росла под солнечным огнём,
Когда купалась в медленной реке,
Когда скрипела пёрышком в руке,
Потом, когда на Мойке, у перил,
Любимый мне три слова подарил…

Я долго вспоминала, много лет.
Как просто мне достался белый свет!
Как я легко без памяти жила! —
Конечно, я ведь помнить не могла.

Но вспомнила. Надолго и давно.
Не говорите: это из кино.
Не говорите: это не твоё,
Чужое, очень страшное житьё.

Моё! Себя я чувствую в долгу
И жить легко, как прежде, не могу.
Работаю, учусь, детей ращу,
В их лицах вспышки памяти ищу.

Настанет время — я спрошу тогда:
— Вы помните войну?
— Конечно, да!

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 13:20
Д. Самойлов

Мальчик строил лодку.
И построил лодку.
И поплыл по речке
В тихую погодку.
Острым носом лодка
Воду бороздила.
Облако дорогу
Ей загородило.

Мальчик въехал в облако,
В белое, густое.
А за первым облаком –
Облако второе,
Облако пушистое,
Облако из снега.
А за третьим облаком
Начиналось небо…

Мальчик плыл не речкою,
Мальчик плыл по Млечному,
По небу проточному
В сторону восточную.

Мальчик плыл по звёздам,
К месяцу тянулся.
Покатался по небу
И домой вернулся.
Покатался по небу
И домой вернулся.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 13:28
Леонид Киселев

Оборвалась тоненькая нить —
Кончилась пластинка с песней Грига.
Осень. Побелели небеса,
И уже не хочется в походы.
Даже в кресле можно сносно жить.
В кресле спать, хранить под креслом книги,
А на гладких поручных писать,
И держать в карманах бутерброды.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 19-06-2011 13:35
В. Высоцкий

Я умру, говорят...

Я умру, говорят,
мы когда-то всегда умираем.
Съезжу на дармовых,
если в спину сподобят ножом, —
Убиенных щадят,
отпевают и балуют раем...
Не скажу про живых,
а покойников мы бережём.

В грязь ударю лицом,
завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа
на ворованных клячах в галоп!
Вот и дело с концом:
в райских кущах покушаю яблок,
Подойду, не спеша —
вдруг апостол вернёт, остолоп?

...Чур меня самого!
Наважденье, знакомое что-то:
Неродивший пустырь
И сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего
возвышались литые ворота,
И этап-богатырь —
тысяч пять — на коленках сидел.

Как ржанёт коренник —
укротил его ласковым словом,
Да репей из мочал
еле выдрал и гриву заплёл.
Пётр-апостол, старик,
что-то долго возился с засовом,
И кряхтел, и ворчал,
и не смог отворить — и ушёл.

Тот огромный этап
не издал ни единого стона —
Лишь на корточки вдруг
с онемевших колен пересел.
Вон следы пёсьих лап...
Да не рай это вовсе, а зона!
Всё вернулось на круг,
и распятый над кругом висел.

Мы с конями глядим:
вот уж истинно — зона всем зонам.
Хлебный дух из ворот —
это крепче, чем руки вязать!
Я пока невредим,
но и я нахлебался озоном,
Лепоты полон рот,
и ругательства трудно сказать.

Засучив рукава,
пролетели две тени в зелёном,
С криком: «В рельсу стучи!»
пропорхнули на крыльях бичи.
Там малина, братва,
нас встречают малиновым звоном!
Нет, звенели ключи...
Это к нам подбирали ключи.

Я подох на задах —
на руках на старушечьих дряблых,
Не к Мадонне прижат,
Божий сын, а — в хоромах холоп.
В дивных райских садах
просто прорва мороженных яблок,
Но сады сторожат —
и стреляют без промаха в лоб.

Херувимы кружат,
ангел окает с вышки — занятно.
Да не взыщет Христос —
рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад —
ускакал я на землю обратно,
Вот и яблок принёс,
их за пазухой телом согрев.

Я вторично умру —
если надо, мы вновь умираем.
Удалось, бог ты мой, —
я не сам, вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру —
всех застреленных балуют раем,
А оттуда — землёй, —
бережёного Бог бережёт.

В грязь ударю лицом,
завалюсь после выстрела набок.
Кони хочут овсу,
но пора закусить удила.
Вдоль обрыва с кнутом
по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе принесу,
потому — и из рая ждала.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 00:11
Федор Тютчев

SILENTIUM! *

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи,-
Любуйся ими - и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,-
Питайся ими - и молчи.

Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,-
Внимай их пенью - и молчи!..
_______________
* Молчание! (лат.)

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 00:39
Арсений НЕСМЕЛОВ.

РОССИЯ ОТОШЛА, КАК ПАРОХОД...

Россия отошла, как пароход
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние, растет.
Уж лиц не различить на пароходе.
Лишь взмах платка и лишь ответный
взмах.
Басовое взывание сирены.
И вот корма. И за кормой - тесьма
Клубящейся, все уносящей пены.
Сегодня мили и десятки миль,
А завтра сотни, тысячи - завеса,
И я печаль свою переломил,
Как лезвие у самого эфеса.
Пойдемте же! Не возвратится вспять
Тяжелая ревущая громада.
Зачем рыдать и руки простирать?
Ни призывать, ни проклинать не надо.
Но по ночам - заветную строфу
Боюсь начать, изгнанием подрублен, -
Упорно прорубающий тайфун,
Ты близок мне, гигант четырехтрубный !
Скрипят борта. Ни искры впереди.
С горы и - в пропасть!.. Но, обувший уши
В наушники, не думает радист
Бросать сигнал: "Спасите наши души!"
Я, как спортсмен, любуюсь на тебя
( Что проиграю - дуться не причина)
И думаю, по-новому любя:
"Петровская закваска... Молодчина!")

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 00:46
Александр Блок

Как тяжело ходить среди людей...


Там человек сгорел
Фет

Как тяжело ходить среди людей
И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.

И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 11:48
Юрий Кукин

Маленький Гном

Мой маленький Гном,
Поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Беги от людей,
Мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.

Где по стенам вместо картин -
Гирлянды ненужных слов,
Где мозаикой стекол окон -
Десятки волшебных снов,
И книги, рожденные сотнею
Сказочно умных голов:
От Шарля Перро
И до "Магизма основ"...

Мой маленький Гном, поправь колпачок,
Не топай ногой - потерял башмачок.
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.

Где чай не в стаканах,
А в чашечках чайных роз,
Где веточки пихты - духи,
А подарок - ответ на вопрос.
Где много неслышного смеха
И много невидимых слез...
Где песни под звуки гитар
Мотыльков и стрекоз...

Мой маленький Гном, поправь колпачок
И так не ругайся - получишь щелчок!
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.

Нет-нет, я к тебе не пойду,
Мой маленький Гном!
Я стар, я устал,
Да и двигаться стал я с трудом.
Я знаю, твой год -
Он всего от зари до зари...
Мне тысяча лет,
Потому лишь, что мне тридцать три.

Мой маленький Гном, поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Слезинки утри, надень башмачок
И косу привычно забрось за плечо.

август-ноябрь 1965

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 11:56
Леонид Киселев

Каравелла
Поднимает белые паруса.
Королева
Закрывает яростные глаза.
У Колумба
На впалом лбу бессмертья тень.
Но кому бы
Подарить этот мертвый день?
Линию речки
И лилии по краям,
Крик электрички,
Похожий на крик «твоя»,
Большое солнце,
Прибитое над рекой.
Красные сосны,
Пропитанные тоской.
Две струйки пауз
У времени на кресте,
Белый парус
Последних моих страстей.
И вновь и трижды
Где рощи розовый край,
Крик электрички,
Похожий на крик «прощай»

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 12:02
В. Высоцкий

К вершине

Памяти Михаила Хергиани

Ты идёшь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз,
Будто бы тебе покой обещан,
Предостерегая всякий раз
Камнепадом и оскалом трещин.

Горы знают — к ним пришла беда.
Дымом затянуло перевалы.
Ты не отличал ещё тогда
От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил,
Громким эхо отзывались скалы,
Ветер по ущельям разносил
Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шёл бой за перевал,
Чтобы не был ты врагом замечен,
Каждый камень грудью прикрывал,
Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в горы не пойдёт!
Ты пошёл, ты не поверил слухам —
И мягчал гранит, и таял лёд,
И туман у ног стелился пухом.

Если в вечный снег навеки ты
Ляжешь, — над тобою, как над близким,
Наклонятся горные хребты
Самым прочным в мире обелиском.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 14:19
Иосиф Бродский

Колыбельная Трескового Мыса

А. Б.

I

Восточный конец Империи погружается в ночь. Цикады
умолкают в траве газонов. Классические цитаты
на фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастно
чернеет, словно бутылка, забытая на столе.
Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре,
звякают клавиши Рэя Чарльза.

Выползая из недр океана, краб на пустынном пляже
зарывается в мокрый песок с кольцами мыльной пряжи,
дабы остынуть, и засыпает. Часы на кирпичной башне
лязгают ножницами. Пот катится по лицу.
Фонари в конце улицы, точно пуговицы у
расстегнутой на груди рубашки.

Духота. Светофор мигает, глаз превращая в средство
передвиженья по комнате к тумбочке с виски. Сердце
замирает на время, но все-таки бьется: кровь,
поблуждав по артериям, возвращается к перекрестку.
Тело похоже на свернутую в рулон трехверстку,
и на севере поднимают бровь.

Странно думать, что выжил, но это случилось. Пыль
покрывает квадратные вещи. Проезжающий автомобиль
продлевает пространство за угол, мстя Эвклиду.
Темнота извиняет отсутствие лиц, голосов и проч.,
превращая их не столько в бежавших прочь,
как в пропавших из виду.

Духота. Сильный шорох набрякших листьев, от
какового еще сильней выступает пот.
То, что кажется точкой во тьме, может быть лишь одним -- звездою.
Птица, утратившая гнездо, яйцо
на пустой баскетбольной площадке кладет в кольцо.
Пахнет мятой и резедою.

II

Как бессчетным женам гарема всесильный Шах
изменить может только с другим гаремом,
я сменил империю. Этот шаг
продиктован был тем, что несло горелым
с четырех сторон -- хоть живот крести;
с точки зренья ворон, с пяти.

Дуя в полую дудку, что твой факир,
я прошел сквозь строй янычар в зеленом,
чуя яйцами холод их злых секир,
как при входе в воду. И вот, с соленым
вкусом этой воды во рту,
я пересек черту

и поплыл сквозь баранину туч. Внизу
извивались реки, пылили дороги, желтели риги.
Супротив друг друга стояли, топча росу,
точно длинные строчки еще не закрытой книги,
армии, занятые игрой,
и чернели икрой

города. А после сгустился мрак.
Все погасло. Гудела турбина, и ныло темя.
И пространство пятилось, точно рак,
пропуская время вперед. И время
шло на запад, точно к себе домой,
выпачкав платье тьмой.

Я заснул. Когда я открыл глаза,
север был там, где у пчелки жало.
Я увидел новые небеса
и такую же землю. Она лежала,
как это делает отродясь
плоская вещь: пылясь.

III

Одиночество учит сути вещей, ибо суть их тоже
одиночество. Кожа спины благодарна коже
спинки кресла за чувство прохлады. Вдали рука на
подлокотнике деревенеет. Дубовый лоск
покрывает костяшки суставов. Мозг
бьется, как льдинка о край стакана.

Духота. На ступеньках закрытой биллиардной некто
вырывает из мрака свое лицо пожилого негра,
чиркая спичкой. Белозубая колоннада
Окружного Суда, выходящая на бульвар,
в ожидании вспышки случайных фар
утопает в пышной листве. И надо

всем пылают во тьме, как на празднике Валтасара,
письмена "Кока-колы". В заросшем саду курзала
тихо журчит фонтан. Изредка вялый бриз,
не сумевши извлечь из прутьев простой рулады,
шебуршит газетой в литье ограды,
сооруженной, бесспорно, из

спинок старых кроватей. Духота. Опирающийся на ружье,
Неизвестный Союзный Солдат делается еще
более неизвестным. Траулер трется ржавой
переносицей о бетонный причал. Жужжа,
вентилятор хватает горячий воздух США
металлической жаброй.

Как число в уме, на песке оставляя след,
океан громоздится во тьме, миллионы лет
мертвой зыбью баюкая щепку. И если резко
шагнуть с дебаркадера вбок, вовне,
будешь долго падать, руки по швам; но не
воспоследует всплеска.


IV

Перемена империи связана с гулом слов,
с выделеньем слюны в результате речи,
с лобачевской суммой чужих углов,
с возрастанием исподволь шансов встречи
параллельных линий (обычной на
полюсе). И она,

перемена, связана с колкой дров,
с превращеньем мятой сырой изнанки
жизни в сухой платяной покров
(в стужу -- из твида, в жару -- из нанки),
с затвердевающим под орех
мозгом. Вообще из всех

внутренностей только одни глаза
сохраняют свою студенистость. Ибо
перемена империи связана с взглядом за
море (затем, что внутри нас рыба
дремлет); с фактом, что ваш пробор,
как при взгляде в упор

в зеркало, влево сместился... С больной десной
и с изжогой, вызванной новой пищей.
С сильной матовой белизной
в мыслях -- суть отраженьем писчей
гладкой бумаги. И здесь перо
рвется поведать про

сходство. Ибо у вас в руках
то же перо, что и прежде. В рощах
те же растения. В облаках
тот же гудящий бомбардировщик,
летящий неведомо что бомбить.
И сильно хочется пить.

V

В городках Новой Англии, точно вышедших из прибоя,
вдоль всего побережья, поблескивая рябою
чешуей черепицы и дранки, уснувшими косяками
стоят в темноте дома, угодивши в сеть
континента, который открыли сельдь
и треска. Ни треска, ни

сельдь, однако же, тут не сподобились гордых статуй,
невзирая на то, что было бы проще с датой.
Что касается местного флага, то он украшен
тоже не ими и в темноте похож,
как сказал бы Салливен, на чертеж
в тучи задранных башен.

Духота. Человек на веранде с обмотанным полотенцем
горлом. Ночной мотылек всем незавидным тельцем,
ударяясь в железную сетку, отскакивает, точно пуля,
посланная природой из невидимого куста
в самое себя, чтоб выбить одно из ста
в середине июля.

Потому что часы продолжают идти непрерывно, боль
затухает с годами. Если время играет роль
панацеи, то в силу того, что не терпит спешки,
ставши формой бессоницы: пробираясь пешком и вплавь,
в полушарьи орла сны содержат дурную явь
полушария решки.

Духота. Неподвижность огромных растений, далекий лай.
Голова, покачнувшись, удерживает на край
памяти сползшие номера телефонов, лица.
В настоящих трагедиях, где занавес -- часть плаща,
умирает не гордый герой, но, по швам треща
от износу, кулиса.

VI

Потому что поздно сказать "прощай"
и услышать что-либо в ответ, помимо
эха, звучащего как "на чай"
времени и пространству, мнимо
величавым и возводящим в куб
все, что сорвется с губ,

я пишу эти строки, стремясь рукой,
их выводящей почти вслепую,
на секунду опередить "на кой?",
с оных готовое губ в любую
минуту слететь и поплыть сквозь ночь,
увеличиваясь и проч.

Я пишу из Империи, чьи края
опускаются в воду. Снявши пробу с
двух океанов и континентов, я
чувствую то же почти, что глобус.
То есть дальше некуда. Дальше -- ряд
звезд. И они горят.

Лучше взглянуть в телескоп туда,
где присохла к изнанке листа улитка.
Говоря "бесконечность", в виду всегда
я имел искусство деленья литра
без остатка на' три при свете звезд,
а не избыток верст.

Ночь. В парвеноне хрипит "ку-ку".
Легионы стоят, прислонясь к когортам,
форумы -- к циркам. Луна вверху,
как пропавший мяч над безлюдным кортом.
Голый паркет -- как мечта ферзя.
Без мебели жить нельзя.

VII

Только затканный сплошь паутиной угол имеет право
именоваться прямым. Только услышав "браво",
с полу встает актер. Только найдя опору,
тело способно поднять вселенную на рога.
Только то тело движется, чья нога
перпендикулярна полу.

Духота. Толчея тараканов в амфитеатре тусклой
цинковой раковины перед бесцветной тушей
высохшей губки. Поворачивая корону,
медный кран, словно цезарево чело,
низвергает на них не щадящую ничего
водяную колонну.

Пузырьки на стенках стакана похожи на слезы сыра.
Несомненно, прозрачной вещи присуща сила
тяготения вниз, как и плотной инертной массе.
Даже девять-восемьдесят одна, журча,
преломляет себя на манер луча
в человеческом мясе.

Только груда белых тарелок выглядит на плите,
как упавшая пагода в профиль. И только те
вещи чтимы пространством, чьи черты повторимы: розы.
Если видишь одну, видишь немедля две:
насекомые ползают, в алой жужжа ботве, --
пчелы, осы, стрекозы.

Духота. Даже тень на стене, уж на что слаба,
повторяет движенье руки, утирающей пот со лба.
Запах старого тела острей, чем его очертанья. Трезвость
мысли снижается. Мозг в суповой кости
тает. И некому навести
взгляда на резкость.

VIII

Сохрани на холодные времена
эти слова, на времена тревоги!
Человек выживает, как фиш на песке: она
уползает в кусты и, встав на кривые ноги,
уходит, как от пера -- строка,
в недра материка.

Есть крылатые львы, женогрудые сфинксы. Плюс
ангелы в белом и нимфы моря.
Для того, на чьи плечи ложится груз
темноты, жары и -- сказать ли -- горя,
они разбегающихся милей
от брошенных слов нулей.

Даже то пространство, где негде сесть,
как звезда в эфире, приходит в ветхость.
Но пока существует обувь, есть
то, где можно стоять, поверхность,
суша. И внемлют ее пески
тихой песне трески:

"Время больше пространства. Пространство -- вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь -- форма времени. Карп и лещ --
сгустки его. И товар похлеще --
сгустки. Включая волну и твердь
суши. Включая смерть.

Иногда в том хаосе, в свалке дней,
возникает звук, раздается слово.
То ли "любить", то ли просто "эй".
Но пока разобрать успеваю, снова
все сменяется рябью слепых полос,
как от твоих волос".

IX

Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе.
Мысль выходит в определенный момент за рамки
одного из двух полушарий мозга
и сползает, как одеяло, прочь,
обнажая неведомо что, точно локоть; ночь,
безусловно, громоздка,

но не столь бесконечна, чтоб точно хватить на оба.
Понемногу африка мозга, его европа,
азия мозга, а также другие капли
в обитаемом море, осью скрипя сухой,
обращаются мятой своей щекой
к элекрической цапле.

Чу, смотри: Алладин произносит "сезам" -- перед ним золотая груда,
Цезарь бродит по спящему форуму, кличет Брута,
соловей говорит о любви богдыхану в беседке; в круге
лампы дева качает ногой колыбель; нагой
папуас отбивает одной ногой
на песке буги-вуги.

Духота. Так спросонья озябшим коленом пиная мрак,
понимаешь внезапно в постели, что это -- брак:
что за тридевять с лишним земель повернулось на бок
тело, с которым давным-давно
только и общего есть, что дно
океана и навык

наготы. Но при этом -- не встать вдвоем.
Потому что пока там -- светло, в твоем
полушарьи темно. Так сказать, одного светила
не хватает для двух заурядных тел.
То есть глобус склеен, как Бог хотел.
И его не хватило.

X

Опуская веки, я вижу край
ткани и локоть в момент изгиба.
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай -- это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет.

Тронь своим пальцем конец пера,
угол стола: ты увидишь, это
вызовет боль. Там, где вещь остра,
там и находится рай предмета;
рай, достижимый при жизни лишь
тем, что вещь не продлишь.

Местность, где я нахожусь, есть пик
как бы горы. Дальше -- воздух, Хронос.
Сохрани эту речь; ибо рай -- тупик.
Мыс, вдающийся в море. Конус.
Нос железного корабля.
Но не крикнуть "Земля!".

Можно сказать лишь, который час.
Это сказав, за движеньем стрелки
тут остается следить. И глаз
тонет беззвучно в лице тарелки,
ибо часы, чтоб в раю уют
не нарушать, не бьют.

То, чего нету, умножь на два:
в сумме получишь идею места.
Впрочем, поскольку они -- слова,
цифры тут значат не больше жеста,
в воздухе тающего без следа,
словно кусочек льда.

XI

От великих вещей остаются слова языка, свобода
в очертаньях деревьев, цепкие цифры года;
также -- тело в виду океана в бумажной шляпе.
Как хорошее зеркало, тело стоит во тьме:
на его лице, у него в уме
ничего, кроме ряби.

Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,
осязая хрупкость кости', уязвимость паха,
тело служит в виду океана цедящей семя
крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
человек есть конец самого себя
и вдается во Время.

Восточный конец Империи погружается в ночь -- по горло.
Пара раковин внемлет улиткам его глагола:
то есть слышит собственный голос. Это
развивает связки, но гасит взгляд.
Ибо в чистом времени нет преград,
порождающих эхо.

Духота. Только если, вздохнувши, лечь
на спину, можно направить сухую речь
вверх -- в направленьи исконно немых губерний.
Только мысль о себе и о большой стране
вас бросает в ночи от стены к стене,
на манер колыбельной.

Спи спокойно поэтому. Спи. В этом смысле -- спи.
Спи, как спят только те, кто сделал свое пи-пи.
Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам.
И не спрашивай, если скрипнет дверь,
"Кто там?" -- и никогда не верь
отвечающим, кто там.

XII

Дверь скрипит. На пороге стоит треска.
Просит пить, естественно, ради Бога.
Не отпустишь прохожего без куска.
И дорогу покажешь ему. Дорога
извивается. Рыба уходит прочь.
Но другая, точь-в-точь

как ушедшая, пробует дверь носком.
(Меж собой две рыбы, что два стакана).
И всю ночь идут они косяком.
Но живущий около океана
знает, как спать, приглушив в ушах
мерный тресковый шаг.

Спи. Земля не кругла. Она
просто длинна: бугорки, лощины.
А длинней земли -- океан: волна
набегает порой, как на лоб морщины,
на песок. А земли и волны длинней
лишь вереница дней.

И ночей. А дальше -- туман густой:
рай, где есть ангелы, ад, где черти.
Но длинней стократ вереницы той
мысли о жизни и мысль о смерти.
Этой последней длинней в сто раз
мысль о Ничто; но глаз

вряд ли проникнет туда, и сам
закрывается, чтобы увидеть вещи.
Только так -- во сне -- и дано глазам
к вещи привыкнуть. И сны те вещи
или зловещи -- смотря кто спит.
И дверью треска скрипит.

1975

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 20-06-2011 14:33
Ананасы в червях


Дмитрий Быков



Это было в столице, в незабвенном десятом:

Не желая худого и душой не кривя,

На кремлевском приеме, на тарелке с салатом,

Губернатор Зеленин обнаружил червя.



В окруженье элитном, в антураже пацанском –

Слева стерлядь живая, справа Путин живой,

Губернаторы в черном, ананасы в шампанском,

Заливное с мигалкой – и червяк дождевой!



Это значит, играя на общественном нерве,

Как российские барды – на гитарной струне,

Что в живом организме не заводятся черви,

Губернатор Зеленин намекает стране!



Не потерпит такого никакая свобода.

Распрощайся с элитой, а потом и твори!

В общем, это сравненье осмысляли полгода,

А потом остроумца попросили с Твери.



Встрепенулась Россия, опустевшая летом:

От лужковского краха оклемались едва!

Может быть, губернатор провинился не в этом?

Может, Тверь обнищала и не любит ЕдРа?



Что ЕдРисты тверские провалились нещадно –

Так ЕдРа ведь не любит и его господин,

А когда б увольняли, у кого обнищало, --

То боюсь, что Кадыров не сменился б один.



Губернатор бы спасся – и поднялся бы, кстати,

Хоть и так в девяностых оторвался сполна, --

Если б пару медведей обнаружил в салате.

Иль в салате – медведя, а в компоте – слона.



Он мечтал развернуться, чтобы все офигели:

Дискотека в Рублевке, барбекю до зари,

Ананасы в водяре, русский бум в Куршевеле,

Бологое в нирване, модернисты в Твери!



Но не вышло красиво. Развели по понятьям.

Не парить брюхоногим с летуном наравне.

Куршевель – в Куршевеле, паразиты – в салате,

И в Твери – Шевелевы, а Зеленин – вовне.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 21-06-2011 00:19
Александр Блок

Ну, что же? Устало заломлены слабые руки...

Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,
И вечность сама загляделась в погасшие очи,
И муки утихли. А если б и были высокие муки,—
Что нужды?— Я вижу печальное шествие ночи.

Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.
Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.
Да, был я пророком, пока это сердце молилось,—
Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.

Царем я не буду: ты власти мечты не делила.
Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.
Вот новая ноша: пока не откроет могила
Сырые объятья,— тащиться без важного дела...

Но я — человек. И, паденье свое признавая,
Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.
То ревность по дому, тревогою сердце снедая,
Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.

1914

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 21-06-2011 00:35
АЛЕСЬ РЯЗАНОВ

НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ

Кто узнает у меня, где восток, кто узнает – где запад...

Как указатель на перекрестке, я показываю всем, куда идти, а сам остаюсь на том же месте – на этой земле, под этим небом.

слишком высок для глубины,

слишком глубок для высоты,

слишком прям, чтоб склониться в любую сторону...

Вот моя левая рука, вот – правая...

Я бросаю зерно в землю – и вырастает дерево:

на одной ветви у него солнце,

на другой – месяц,

разноголосые птицы со всех концов света на нем распевают песни и ладят гнезда...

Тут мой запад, и тут – восток.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 21-06-2011 00:51
Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО

Казалось, немного – и стало б известно:
ясновиденье это другие, распускающие по петлям
воспоминанья, в которых застыли
рассветы, подковы фигурок, изогнутые в смолах
(далеки слишком, чтобы говорить о подробностях),

повременить бы и поняли,
что рассудок в возвращеньи значений
склонен прозревать начертания свободы,
дальше ни пяди, – обреченные блеску.
Потому что от бегущей воды не отвести глаз,
поскольку с воды движением совпадают,
точно ртуть, рождающая колесницы радуг,
или изумления меру, которой ничто не измерить.

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 21-06-2011 10:40
Евгений Клячкин

Маленький гимн Гименею

Когда смыкаются уста,
когда слова невнятны,
и ночь, как истина, проста,
и вместо глаз - лишь пятна,

тогда несет дежурный блеск
и высшее значенье
технологический процесс
добычи наслажденья.

Чадит ли там или горит -
все это жалкий прах,
но если у тебя стоит -
всегда ты будешь прав.

Да здравствует единый бог
пути и постиженья,
ложь обращающий в любовь,
в победу - пораженье.


22 апреля 1970

Академик
Группа: Администраторы
Сообщений: 12558 		Добавлено: 21-06-2011 10:52
В. Высоцкий

Енгибарову — клоуну от зрителей

Шут был вор, он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там.
Неулыбчив и негромок будто —
Это не положено шутам.

В светлом цирке, между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован,
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: "Да разве это клоун?
Если клоун — должен быть смешной!"

Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
"Вышел на арену, так смеши!",
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы всегда в сомненьи — век двадцатый.
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый.
Невесёлый клоун, не живой.

Ну, а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал н на себя.

Только балагуря, тараторя,
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце,
Делались всё горше пантомимы
И морщины — глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды
(А себе защиты не припас).

Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
"Ах! Как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!"

Время! И разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарялся на арене,
Да и за пределами её.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы, вот нам и смешно.
Вдруг весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь... и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.

Зрители, и люди между ними,
Думали: "Вот пьяница — упал".
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался и переиграл.

Он застыл не где-то, не за морем,
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем.
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперёд неутомимо,
Не успев склонить главу над ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим.

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут, он воровал минуты,
Грустные минуты у людей.

Многие из нас, бахвальства ради,
Не давались: проживём и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...

Сгинул, канул он, как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему придумал,
Этот клоун был без колпака.

Кандидат
Группа: Участники
Сообщений: 1488
 Добавлено: 21-06-2011 21:05
Я прочитал стих
Там писали про сов
Я прочитал про них,
И расскажу про котов.

Кот может быть кругл,
Может быть кот тощ.
Кот может быть смугл,
Или пестёр как борщ.

Есть у кота голова,
Часто она – шар.
Если на ней рога,
Это не наш экземпляр.

На голове нос,
Сбоку растут глаза.
Под глазом кота ус.
А рядом еще два.

Есть у кота хвост,
Ног впереди две.
Есть у кота шерсть,
Ног сзади тоже две.

Есть у кота рот,
Обычно на морде живет.
Кот этим ртом в живот
Часто еду кладет.

Страницы: << Prev 1 2 3 4 5  ...... 88 89 90  ...... 312 313 314 315 Next>> ответить новая тема
Раздел: 
Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ

KXK.RU