|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ |
| Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 ...... 18 19 20 ...... 312 313 314 315 Next>> |
|
| Автор | Сообщение |
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 00:55 |
|
Виктор СОСНОРА ВОПРОСЫ Львы-альбиносы идут из-за моря, влажнотелы, как буквы Ы; веет. Формотворцы. А вдали кубические бочонки церквей, грани, стальные корабли у мола. На веревках. Я и купол вижу - Кронштадт. Качает, качает. ОтчегО? От бурнОгО времени? Отмосфера. Никуда я не уеду. Если не удует в другой конец - земли. Мениск моря, как в руке с рюмкой Бога, - двойное с содовой, вот и буря! А виды государств с музеями во главе - тоже на ободе рюмки? О да, если он - горизонт. А если Он - это кварк? то что ему на горизонте? Да то же, что и всем, - взгляд. Если длину Волги поднять в высоту, что с этой точки - Париж? Я видел - ничего, Париж не видать, сквозняк. А Волга - не пример реки, заболоченный водосток. А вот Миссисипи, Миссури, Янцидзян, Хирохито и Сено-Нево? - жилки на малахитовой шкатулке. Вот и попутешествовали. Путешествовать - это шествовать в путь, то есть гордо. Так идут верблюды, неся на себе солдат со сталью. А в глазах у солдат мениск - есть? Ветр рождается и сдувает с краев земли Гео архитектуру. Я видел у моря свыше миллиона молящихся с головами. Вдруг дунуло и сняло им головы и куда-то дело. А они ушли, воздев руки. Отчего? |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 01:13 |
|
Виктор Соснора ДНИ Дни водяные. В доски бьют молоточком, невидимые пианисты. Затребовать стул с твердым дном. Встретим грусть мы грудью. А я лягу и буду лежать всей тяжестью. Носки на ногах очень низкого качества. Голубь рта. Отлично, отлично, мороз. Темнеет в Микенах. Самовоспламенение. Я не могу писать с позиций равнины, людей; может быть, я худший и самый людь из л., но с этих позиций я не писака. Громовая усталость. Кастильский клен. Говорят, грязные ругательства. Лишь бы ч. был чистый, а там пусть ругается, грязней грязного. Книги пишут не для того, чтобы их читали. Я - тень тумана. - Во мне мало королевской крови, - посетовал он. - А что так? - посочувствовал я. Абрис Наполеона похож на овцу, на стриженую овечью морду в фас. Сколько у нас царей-самозванцев и их детей? Вся страна - самозванка. В очках писать то лучше, то хуже. Спокойствие дает сон - он без конца. Вороны пролетели мимо окна, как занавес. Мороз, мороз, мороз. Женщины особого вреда не приносят. 27° - ниже меня. Ох, хорошо. В 50 лет юности нет. Все ж показательная гениальность: за год я воспел синий глаз, а через год он посинел, катаракта. Болезнь лжи - от нерастраченной сексуальности. Люди в браке лгут меньше. Подумать о графическом рисунке новелл. Ел балык из осетрины холодного копчения; мини-царизм. Счастливый день, много снега. Говорят, что носки на левую сторону надеть - к несчастью, а как поймешь, где лицевая, а где обратная сторона? - везде дыры. Вот и надеваешь как попало, рискуешь. Три ели, три ели! Беднодубье. Слово не воробей, а диагноз. Шизофрения - это, видимо, жизненная сила. Академик, политик и кучер хотят говорить красиво. Поэту - говорить красиво не приходится, его стихия - слово, а оно любое. Говорить красиво учат глухих и заик. Поэт говорит любым языком, это его дело и право. - Но вы далеки от любви. - Единственное, что сейчас спасает людей, это любовь ко мне. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 01:21 |
|
Виктор СОСНОРА НАБРОСКИ Наброски важнее, чем книги, где главы - раскрашенные картины риторики. Не стоит доводить фразу до редакторского совершенства, она станет точной, но будет мертвой. Пусть уж живет в черновиках, не выходя от автора. Ксенофонт и Геродот. Их фразы настолько самостоятельны, что приближены к жизни. Уж и забывается, где документ, а где бред. И сивая кобыла у Геродота вздохнула к ржанию в битве - к тексту. Образец русской живой речи - Российская Грамматика Михайла Ломоносова; знаю, иду; странствую, воздаю, охаю; трясу, глотаю, бросаю, плещу; колеблю; пишу. Глагольная биография! Русская проза неизвестна. Этому мешает неправильное развитие детей: авторы 12 в. напечатаны лишь в 19 в. А авторы 20 в. не будут напечатаны никогда, до них русские не доживут. Так что русский язык - это порыв, каждое поколение идет с нуля, если физически не уничтожено - оно. И приходило к нулю, у него нет ведь степеней. Уже "Евгению Онегину" Пушкин придал вид апокрифа, незавершенности, антиквариат при жизни. Через сто лет это подхватят футуристы. Незавершенность жизни, ранняя смерть - тоже набросок, колорит точки. Самое красивое в этой системе - многие точки. Не ломай цветок, дай ему дохнуть просто, без словесности. Геронтизм "великих" не красноречивей их умственной отсталости. Молодость - это набросок. Набросок женщины волнует, а сама - нет. Леонардо бросал кисть в миг большей силы цвета. К примеру, в донне Литте - ультрамарин, с плеча. То же у Пушкина: - Плывем... Куда ж нам плыть? Ультрамарин. Пиесе нет конца. А хотелось бы знать - куда плыть? Но Тот, Кто знает, руку взял в свою - не пой, поэт! И мастер Жуковский, честный рыцарь, сидя над мертвым гением Александром, только и сказал, в священной тоске: - ........ . И что-то Над ним свершалось. А что? Точка. Пушкину 37, Жуковскому 54. Сошлись две роковые цифры - смерть и крах. У 54 уже крах, холостяк, он еще будет жить с женщиной, нимфеткой, сладость, очаг, дочки. Его жено-человек будет сумасшедшей, и у учителя царей и министра - впереди 16 лет беснований, а не песнопений. Тяжелые песни говорятся в прозе. Книга - цветок, но ему нельзя доцвесть, это уж будет плод. Все книги Пушкина - цветы, а Жуковского - плоды. И Гете - плоды. И Жуковский дружил с Гете. Плод с плодом. А цветок с цветком не дружны. Закон красот - кто кого? Кто - кого! - закон любви. Любви - убви. Я не верю в труд, он напрасен. Где пот, там и видим потное - Саламбо, Воскресение, Бальзак. Не стоит писать о писателях, а не обойтись. Лучше б жить, одни дни ведь - полнота. Но в доме дождя, ведущего рев 5 дней, что делать с 6-м? Поставить на нем много точек... |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 01:32 |
|
Виктор СОСНОРА ЭЛЕКТРОДОМ Скука, скучно без цитры! Паштет гусиной печенки - радость, да недолгая. В яйце хорош белок, с желтком хуже. Ел лед. Подвал гигантской силы, будто в нем заморожен диаметр Времени, вот я и ем холод. Моюсь росою, как конь. Из серости ничего не выудить, она ведь вечность. А серо. На дубовом шкафу я не заметил гуся. Зеленый, надутый (воздухом!) изо рта. С одной куклой было б семейно, а гусь - уж оттенок комизма. Еще: на стене ласты. Я думал, зачем? А это старуха-хозяйка ходит в них, как в шлепанцах. Не помню, что снилось, какие-то непомни. Я дорасскажу о вчерашней грозе. Какой мнимый мир - это гроза, вспышки зари, видимые в форме звезды гром с водой, и что? Потому что я вышел на шоссе. Я был в комнате, ничего не видел, одни молнии, одни молнии. И что-то мармеладное на полу, с оглобельками, как леденец, и это - жалости тележки. Нужно б выходить из стиля, я вышел на шоссе. И вижу - Герберт и Эйно, братья, несут по шоссе носилки, и во всю длину их с двух сторон горят палочки с бенгальскими огнями. Зрелищно. Я ближе. - Кого несете? - я думал, зайца, Эйно - вор. - Посмотри, - сказал Эйно. При вспышке я посмотрел: несли Его, в сером плаще с металлическими пряжками, лицо строгое, глаза под веками, на них монеты, а во рту воронка, ею переливают жидкость из бутыли в бутыль. То есть так бы могло пронести мимо рта (ливень!), а так уж не пронесет. Пузо вздулось. - Кто Он? - Неизвестный солдат. Пал с тучи и бежал по шоссе со штыком, всех коля. - Ну и что? - Туч-то полно, и этих больше и больше, падают на четыре руки и бегом. И колют. А во лбу штык. - Единороги! - догадался я. - Штыки! - Женщин на вас нет! - сказал я братьям. - Вы оба живете без женщин, вот и до солдат из туч докатились. - Женщин нет! - Герберт выхватил ракетницу из кармана и дал громовой залп. Осветилось. И я увидел: за нами в ста шагах - колонна женщин, в несколько тысяч, по шоссе, до горизонта небесного электричества, а во лбу у них штык. Это их песни, это их ноги шли, как раскаты грома. Я и в комнате думал; душно, гроза за грозой, а не дождливо. Теперь-то ясно: это не дождь, а ночной поход. Я откинул ткань, и это был Он, мужчина. В свиных башмаках. С пузом от налившейся туда воды. Дождь то шел, а то не шел, а вода и лилась. Рога на лбу (штыка!) не было. Седые волосы по краям. - Где рог? - спросил я. - У него и не было, - сказал Эйно, жулик. Герберт (60 лет!) молчал. Теперь не узнаем, что было, чего не было. Эстонский народ возрождается: в полночь несут на носилках по шоссе Неизвестного солдата, он пал с тучи и окружен бенгальскими огнями для подсветки, во рту воронка, растет пузо. И тысячи женщин, идущие в ночь с грохотом. Если еще спросить: - Куда вы несете этот труп? - будешь дурак дураком. Не спрошу. Нельзя быть живописцем в прозу, это ж слова. Нужно оставлять недоделанные дни. Кое-какие заметки на полях, ремарки, троеточия, чтоб читать. Здесь уместно такое объяснение: В грозу Бог строит электродом. А женщины... все они какие-то всехние... Не знаю, что дальше. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 01:42 |
|
Виктор СОСНОРА ОБО МНЕ. РАЗНОЕ Я - думающий о том, что через 49 лет будут скалы и сядут у них бриться, так гладки. Разве жалуются, живя в аду? Та львица, о которой речь, вскормила меня молоком, а потом разорвала на куски, чтоб не жил меж чужих. Я ж живу. Я - глас поющего в пустыне. Еще хорошо: она встала мне на ноги, нагишом. Дожить до 22 декабря, до низшего падения света. Говорят, в те дни, когда я писал эти строки, 9-14 дек., из Америки, из Филадельфии сказали, что я - самый величайший Он медного века. Об этом я слышал и до. Хорошо, что в Америке стали объективно относиться ко мне. И просто. Вот уж что не вымышлено, то это мир моих книг. - Не делай этот шаг, он роковой, - говорили мне футуристы. У них нет будущего. Я сделал шаг. Потом второй, - это уж было за роком. Теперь третий, - где б взять деньги? Сев в автобус, я по обыкновению даю 5 коп. незнакомке, и она пробивается локтями к кассе, за билетом, мне. Пробилась, но пошла дальше. С 5 коп. в руке, билет не взят. Дошла до выходной двери и вышла. Мои пятачки - на вес золота. Она слышала сообщение из Америки, кто величайший. Да многие знают и так. Гете неглуп: он сказал - если нарисовать мопса схоже с натурой, то от этого станет лишь одним мопсом больше на свете... Когда я еду в автобусе, я думаю о Вильгельме Мейстере: "Если найдется виртуоз, то и найдется кто-нибудь, кто срочно учится на том же инструменте. Счастлив, кто на себе убеждается в ошибочности своих желаний". Таких счастливцев нет. Все пишут под меня. Тем-то и велик Гете, что эти прописные истины мог изречь и мопс. Писать, пока я живу, - это то же, что ссать себе в рот. То же думал и Гете. То же он думал и о своей писанине, живи он тут, и прятал бы мои пятачки как сувениры. Что читать! Голова, как у соловья, маленькая и тупая. Великий тупик. Люблю мороз. "Это искусство, и я готов ради него на любые труды - способность, которую один прославленный идиот объявил равноценной гению". И это - о Гете. Автор цитаты - автор "Острова сокровищ", Р. Стивенсон. Эдгар По и Чарли Чаплин - как велико сходство, портретное, Николай Гоголь и Генрих Гейне - это сходство озадачивает. Белые клоуны Бога. Могильщиками теперь - дежурные по кладбищу милиционеры. Я - видящ. Тучи серые, влажные, пусты дни, во мне свет, хоть и упадочный. Полежу немного я, как Эдуард. Я говорю: только без восстаний, без восстаний, ты не Рафаэло Джованьоли, одни реалисты считают, что царь, взятый в плен, - это раб. А я говорю: восстание Спартака - это восстание царей. Были годы, когда меня еще можно было видеть в 9 ч. утра, пьяным у Дома Балета. В 11 ч. я уже лежал на Невском, как слепок из гипса. Моя слава - уже из научной фантастики. Кир Булычев пишет: "Создатели Эксперимента кажутся небожителями. На самом деле они существуют - в виде портретов в актовом зале. Дарвин. Мендель. Павлов. Он. Джекобсон. Сато. Далеко не все понимали, что Эксперимент выше всех знаний человечества. Но во главе института стоял Он. В самом принципе его деятельности было нечто иррациональное. Это была наука с претензией на божественность". У меня 2 года пульс был 200. Много еще стран, где стужа. Бесплодие у животных - это когда их слишком много и в одном месте. Учитель сказал: - Теперь чаши для вина стали иными. Разве это чаши для вина? Разве это чаши для вина? Ох, тошно мне на чужой стороне! Чужая сторона - Земля. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 23-04-2009 22:28 |
|
Виктор СОСНОРА ЛИРИЧЕСКИЕ ЖИВОТНЫЕ Лирические растения не то, что животные. Растения - дубы и платаны, бобы и каштаны, а животное - это женщина. Скала - женщина, нога - женщина, и ночь, и медь; а море - это где тонут рисунки. Тонут, да не тут-то было, со дна встают солдаты и колют их штыками в пятки. И мы выходим из морей, обтянутые солью. Лирическое животное - это ветер. А растения - это то, что растет; дом, день, люди. У них кругооборот. А животные - только живут, в одну сторону. Как у женщины: расцвела - родила, дальше некуда. Стихи - это сети братьев Зеведеевых; попался Христос, а думал, что завербовал их. Братьев-то завербовал, а сети поволок. Пока три Марии не сняли его с креста.. Три Марии, тоже мне подсчет. Все они - чистые животные, не мужское. И поэмы Христа - это нагорные ритмы, на горе, на женщине стоя. Море - оно, и яйцо - оно, оба рождение. Третье - солнце. А то, что водит от луны до луны, это лиризм. Я видел ноги святых, лежащие на телеге, но я ж не плачу, как ч-к; рисую. Среди железобетонных игл современности я - один, жесток, животное, и раз в день, суров, рисую. Господи, - говорю я, - неужели я видел напрасно? Неужели опять скажут - он основатель новой школы форм? Это я, кровавый? Форм - чего? Я - схоласт? Ненавистник реальности, во имя жизни, я признаю одну форму - Золотого Маятника, и его колышет некий, созывая в переходный мир, - к жизни. Но не собрать своих, не прийти к ним. Встречи наши - только на страницах, а они мокры от слез, золотых. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 00:39 |
|
Виктор СОСНОРА НАДЕЖДА Я становлюсь похож на Б. д. Т., облысения вот нет. Придет! И я похож на Иоанна с Патмоса, с картин. Не удивляюсь. Над головою все более туч. Тучи - чтоб ударить в высокое, и ударят, и раздастся невыносимый треск. Но я вынесу. Скажу фразу, упрусь в землю и устою, поводя глазами. Но до этого я не доживу. Вот что обо мне пишут: "...Много раз спрашивала я, показывая его фотографии: - Кто это? Ответы одинаковые: - Поэт. - Авантюрист. - Король. И вдруг однажды: - Пришелец! Само его имя кажется мне произведением искусства. Само его лицо, про которое миллион женщин сказали потрясенно: ""Какое старинное лицо!"" - в равной мере принадлежит и прошлому и будущему. Это лицо с флорентийских портретов, это лицо инопланетянина". Не доживу я до смерти, не тот типаж. Я слишком чисто пишу, чтоб любить свой посвист, я укорачиваю фразы и книги, делая их с семенами, чтоб они были ясны слову стрелец. В яблочко! Равенство с любым писателем меня не успокоит, а насмешит. Я становлюсь, как Маятник, движением томим в ту и обратную сторону, не устоять. Я становлюсь похож на того, кого не видят, но читают на бумаге, а она в продаже везде. Кто читает, им все равно, жив автор или умер, а автор предпочитает жить. А л. же предпочитают, чтоб он был мертв, их тревожит тот, кто невидим. Боязнь - а как он на них смотрит? Слезы людские - нули водяные, хуже всего человеко-поэты. Это как раб, как бык в треугольной позе. Как однофамилец! - О слезы людские! - сходится с ослом Люции, с итальяночкой. И я, как и Тютчев, ленив, ищу щель, чтоб лениться; спрячусь в щель и сижу, ленюсь. Одинок тот, кто привык водить толпы. Тот, кто всегда один - не одинок. Какой стеклянный пейзаж в субботу, с балкона, в 23.00, как дома многоцветны! Как устроены слова: дом - день, а дно - надежда. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 01:12 |
|
Виктор СОСНОРА ЗОЛОТОЙ ЛЕВ "Очерк о золотом льве". Речь о статуэтке льва, а смысл - золото и живой образ. "Если смотреть на льва, а не на золото, то лев будет ясен, а золото будет скрытым. Если смотреть на золото и лишь на золото, а не на льва, то золото будет ясно, а лев будет скрытым. Если смотреть на обоих, то оба будут ясны, оба будут скрытыми". Как просто, до слез. Перевод мой. Пасмурно, письма не едут. И о Десяти ступенях. 10 земель состояния Будды. 1. ступень радости 2. ступень покидания грязи 3. ступень понимания 4. ступень совершенства в смелости и силе 5. ступень труднопобедимости 6. ступень настоящего и будущего 7. ступень дальнего пути, начало проявления милосердия ко всем существам. Стоп, ни шагу, не быть Буддой. Дальше начала милосердия я не могу. Начну и кончу, другие обеты не дают сердца. Мне не достичь трех верхних ступеней: 8. завершения странствования, 9. доброй мудрости достижения десяти святых сил и проповедь ее повсюду, 10. ступени идеального облака - состояния Будды - мне не достичь. Это три стены, и каждая из лжи. Это уже отвесная скала, о которую бьются, кто хочет стать Буддой. Но они люди. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 14:12 |
|
Борис Пастернак Как бронзовой золой жаровень, Жуками сыплет сонный сад. Со мной, с моей свечою вровень Миры расцветшие висят. И, как в неслыханную веру, Я в эту ночь перехожу, Где тополь обветшало-серый Завесил лунную межу. Где пруд - как явленная тайна, Где шепчет яблони прибой, Где сад висит постройкой свайной И держит небо пред собой. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 14:18 |
|
Виктор Соснора ТРИ ЛЕСА, ТРИ ЛЕСА Широчайшие пни, императорские. Лось ходит, губами шепчет, коронованный. Эту корону я одомашнил. Я вижу царя меж стволов, и нос - как кончик гондолы. Царь-дож, согнул ногу в коленке, ждет сетку, где: хлеб с солью, рыбий балык, редис и цветок Янь. Это первый лес, голубые стулья - это пни; мох, застегнутый на желтые пуговицы - лисички. А сумасшедшая Энно - девушка из второго леса, там склоны покрыты красными. Дни Энно в лесу. Если точно перевести с эстонского, как о ней говорят, будет: голоплатьевая. И волос нет, сорвала ножницами, полирует кожу на голове. Что делает? То, что хочет, - ложится в тень, и комары закрывают ее тело вуалеткой. Да нет, кровавым плащом; я сказал голое платье - нагая, вне поэтики. Не стук эстетизма на машинке - комары реальны, сосут кровь. Иногда я иду - Энно сидит на муравейнике в позе медведицы и слизывает муравьев с ног. Она всегда ровна, мила, разговорчива и гола. Ее телесному и духовному здоровью нет конца, как у Будды. Энно жила федеративно, я любил пить с нею. А сумасшедшая? Иди к Пюха-озеру, у него на песочке лежат академики, киносценаристы и авиационеры, их гладят москвички. Спрошу прямо - разве и те, и те не голы? Разве у ню лет 17, в плавках из Люксембурга, с обтяжкой - это любовница из чащи страстей? Через 5 лет у нее смена мяса, и от страсти останутся одни плавки. Вот во что сделан наш пляж, Энно, радость моя. Я пил тогда. При луне смотрел в пустой стакан и наливал; я пил наполненный. И виден был третий лес, по ночам в нем кто-то рубил. Над ним стояли звезды, и больше нигде. Как ясно тянется нить! - кабинет, я обновлю мебель, цветов в саду уйма, новых, пчельник краше, ежи живы, узнают меня по оловянной миске с молоком, сыром и ломтиком свинины. Грибов на редкость. С закатом я ставил стул на холм и, поворачиваясь по окружности, стрелял из парабеллума. Ежи звенели в ногах, вылизывая миски. Я не в шутку ел дроздов, их стреляют из спортивного, чешского. "Диаболо". Пулька пробьет головку, дрозд цел. Но и из парабеллума - восторги, но звук от него пышный, и уж не птичье жаркое на блюде, а пороховой склад. И зайцев я бил в лет, в глаз, из "диаболо"; не браконьерство, не огнестрельное. Просто, если простота - это полуметровый ствол. Я бил пулю в пулю с 500 шагов из винтовки образца 1851 г., я стрелял в ночь, в иголку с 30 шагов, на вспышку спички, - я прирожденный стрелок. И случилось: я поднял руку на дрозда, а рука курок не спустила. И я раз за разом ловил в кружок зайца, ствол тверд, а не стреляет. Гребем в грусти. Я написал книгу. О время, время, некуда его докатить! Книгу я написал за 12 дней, в остатке 8. Я не радуюсь концу книг, потому что за этим - пустые времена, хуже жизни. Я пил водку. Я сжег муравейник. Я снял фильм, согнав артистов с Эстонии в одну точку. На это отошло 5 дней. 23 августа здесь грибной пик, а на 25-е заказ на такси на г.Тарту, в до свидания. До такси я сложил бумаги, как в старину, пошел прощаться. Ночная сухота, грибов ни одного, дурные приметы. Лес скучен, стволы. И я пошел к такси, к дому, к исписанным листам, домой, в Ленинград, в комнату с манекенной живописью. И в той точке необратимости, с руганью на деревьях, чтоб к ним ни ногой! - что вижу? - краем, в глазу, стремглав - небывалый, белый, сверхразмерный гриб! Я не доверчив, так, привиделось, пшел прочь! Но нечто: стофф, обернись, не кружи голову! Я остановил глаза: он стоял! В заломленной треугольной шляпе, в сюртуке, белые панталоны, в блестящих сапожках. Нетрудно догадаться, как кто, - как Наполеон Бонапарт I! Он стоял еще и как гриб, и счастливая сила. И в ту же секунду (жизнь!) я увидел всю пьесу "Дева-Рыба", написанную в стихах от 2 до 11 слоговых единиц, в божественной графике пространства в 270 страниц с 22 героями, с пришествием, монологами, и это не взрыв подсознательности, я закончил (в душе?) эту пьесу так, что писать на бумаге и не надо. Озарение. Такое бывает в момент отрубления головы. Дома я положил гриб на весы: 1 кг 600 г. Он и на весах лежал, скрестив руки, с женским лицом гения. Я писал ту пьесу, но не вышло. Мотивы ушли в книги. А счастье было. Я пишу плохо, но допишу еще. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 14:20 |
|
Виктор СОСНОРА И со Всеволодом все в ладах, и в ладах с младым Владимиром! Славься, Русь, лихими плясками! Славься злаками обширными! Слава Ярославне ласковой! Слава доблестным дружинникам! Да будет! |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 14:40 |
|
Виктор Соснора БЕЛАЯ ГОРЯЧКА Кони идут по-женски, по комнате, на стене пишется огнем: ЖАЛЬ. ЛОЖЬ. УЖАС! - о том, что жизнь - эхо. Лампочка не горит, а месяц горит. На Зодчего Росси входит луна и выходит. И солнце есть, но из-за цинковых крыш, как отдельное. Луне моей темно! А вот кони, сходные с гладиолусами, пишут о прошлом: ЖАЛЬ ЛОЖЬ УЖАС! Что жаль, знаю, и что ложь, что ужас; слезы летят с глаз и, горячие, идут по горлу; я бинтом макаю, выжимаю жидкость в статуэтку рюмки. Будет стакан слез. Дадим даме. В ночь я был в Новгороде, в драматическом театре, в шубе, и пил истошно. Чай, воду, лимонад, соки капусты и др. дряни, алкоголь я пить не мог, 7-е сутки без сна, обуял Бог голову мою, и не ел я. В театре ж, читая мои стихи на "Ц", - "он принЦ принЦипиальных пьяниЦ, ему венеЦ из Ценных роз, куда плывешь, венеЦианеЦ, в гондолах собственных галош?" - я вижу: плывут по-арбузному две луны, а март, ночью. Две луны не сливаются. А я шаг, и они шаг, преследуют как бы. И вдруг! - громансамбль в тысячу труб, играют "Русское поле". И идут слезы. Дали машину, и я уехал на шоссе, и я летел на колесах один под звонкий аккомпанемент этого "Полюшка", да в сверканье лун, и кони писали по ветровому полю: ЖАЛЬ ЛОЖЬ УЖАС! Я прикатил, съехал с моста Ломоносова и взял руль вправо, во двор Дома Балета. Там я пошел по лестнице чудно. Три-четыре кота плакали, где чердак. Взошед, лег я. Оркестр - был, но луна была одним кругом, не двумя. А комната - золотым шаром. А по стене: Ж-Л-У! И в водопроводной трубе голос, как солнце: - Надо убить! Не надо, думал я. Если тебе не поднять руку, то не надо. Но голос: - Надо убить! Я вызвал "скорую помощь". Во дворе сирена. Врач вошел. - Встаньте, - сказал он. Я встал... бы, но ноги не те, опухли вдвое. И веки не смотрят, гляжу в щели, врач приятен, с придурью. - Не звоните больше, - сказал он по имени-отчеству. Мне было мило, что меня знают. Еще бы! Кто из врачей в те годы меня не знал! - Я сделаю Вам укол от сна, а утром заеду. - О да, друг! - сказал я. - Заедь в санях, с цыганкой и гиацинтом! И мы умчим в чум! Будильник бил в глаз, я очнулся через 24 минуты после укола. За столом, под настольной лампой был матрос с набеленным лицом и с бровями, тельняшка, острижен, без волос. На столе бескозырка, на ленте надпись: КРЕЙСЕР ВАРЯГ. Матрос, уловив мой взгляд, раскрыл рот, и тут я вижу, что за ним - конь в красном, в шубе до пят, стоит, африканскими губами шепчет на ухо матросу, склоняясь. Конский глаз, косит. Матрос с конем поют: Все вымпелы вьются, и цепи гремят, Последний парад наступает, Врагу не сдается наш гордый "Варяг", Пощады никто не желает. Не встать. Я вижу: у матроса лицо Леночки Блавацкой, с нетрезвыми прорезями глаз, и за тельняшкой груди. Я вынул револьвер и выстрелил. Дым не мог рассеяться, это пневматический револьвер, с 5 шагов - наповал. Нет матроса, и лампу унесло. Я завернулся от ветра. Кто-то звонил. Гудел. Я открыл: два морских офицера, с кортиком, и пакет, один подает, его слова: - Мы ждем Вас. Внизу - четвертая зона. Они сбежали вниз, тарахтя по ступеням, зовя меня руками за собой. Во дворе меж двух лиц надпись: ЧЕТВЕРТАЯ ЗОНА Машина с красными крестами, в ней штук 6 матросов в гриме, в руках по голому ребеночку, поют: пощады никто не желает! На месте шофера мертвецки пьяная Леночка Блавацкая с патефоном на голове. На ступеньке машины Ф.М.Достоевский, лысоглазый, сидит. А рядом с ним - стоит Ф.М.Достоевский с ведром воды. Ждут. Я взял за бок Леночку Блавацкую в образе матроса, мертвеца, снял с нее тельняшку и, прикрывшись, ушел в туннель Дома Балета. К слову: Леночка Блавацкая - столовертительница, москвичка. По Зодчего Росси шли собаки, в 4 утра, в марте. По левой стороне - собаки к мосту Ломоносова, по правой - от моста к Пушкинскому театру, всех пород, внушительные. Вели их девочки, полузрелые, лица вымазаны, как у проституток в Марселе: и губы, и глаза - мазаное. И острижены, наголо, в шапочках шелковых, мужской пенис - закушен во рту. В Новгороде Феофана Грека съели собаки. Он красиво писал кистью по стене. Народ же был поголовно грамотный, рисующий, а в таком виде, как Феофан, - никто не мог, их и подмывало его кокнуть. Строят пустой храм, и вот он выстроен, на лесах Феофан с ведерком, пишет святые сцены. И ездит в люльке на блоках, веревками крутит. Как-то он уснул на полу, на глине, земля. Проснулся, видит - храм полон собак, едят мешки костей, заманены, значит. Стены пусты, без люльки. Посреди храма сверху висит лишь толстая веревка, с колокола. Но до нее далеко. Трое суток Феофан вынимал плиты с пола, клал их под веревку, чтобы бить в набат. Собаки ж сидели вокруг, чтоб сожрать. На четвертые сутки он вознес последний камень, кровавый, сел вверху, взялся за веревку и ударил в колокол своим сильным телом, вися и биясь, вися и биясь. Он бил знаком удара "4 - опасная зона - 4", это и наш SOS, но шире, тот знак мог дать лишь посвященный. Это тайная тайных, из далека, от тибета, шумеров, скифов, халдеев, египтян, греков - а Феофан был грек. Народ стал и ринулся в храм. 40000 новгородцев с мечом в руке добивались чести освободить Дающего Знак. "Четвертая зона" - ганзейский вариант, - это два удара билом, один тяжкий, протяжный и остаток - дробные винты по ободу колокола, как по рюмке пальцем. Но псы опередили. Он упал с веревки, его съели. Пока новгородцы рубили двери и железные засовы, а войдя - рубили мясо собак, художника не осталось. И долго Господин Великий Новгород стоял у свеч, и многодневный пост, и тысячные молитвы не дошли до Верха. Племя в черном сожгло Новгород. Когда они уходили, на громадной телеге стоял Колокол, и генерал их, с косицами, веселый, бил "четвертую зону", вариант темуджинов. Потом Иоанн Грозный и его спутники с музыкой отрезали головы (ножницами!) - всему населению этой республики и жгли, жгли. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 24-04-2009 14:50 |
|
Виктр Соснора ЖИЗНЬ ДНЯ Выходит иголка из воды, и это солнце. Вода схлынула, наверху - ребенок богов, розовый и от пуза пламя. Полдень не жжет, разноцветные юноши, и девушки, а к 2 часам от живого жар. Юность солнца. В 4 часа пополудни - зрелость. Муж зрелый с мириадами детенышей в видах и подвидах, в Линнеях, в китах и микро. Уход. К вечеру седеет, к 8 склоняется, а к 9 разгорается. Агония. От 9 до 10 яркое до встреч с жизнью, с цветом; и последнее дело света - эманация. Я возьму лодку, опущу в воду, сяду и зажгу. Я сожгу себя и погребу в земляную гору. От огня - окна потеют. Сивый конь и бело-гусь, и корова - стоят на огне, они лучезарны. Потому что иду я к ним, на левом локотке - в корзине грибы, сахарные столбики в крашеных шляпах. Как будто б я несу корзинку Истории, в войсках, казаки, наполеоновская гвардия, польские уланы, да и художников немало грибообразных - и голландцы, большие и малые, широкошляпые; и белоголовые кубисты. Художники и армии - все у меня перемешано и друг другу сходно. И солнце, оно тоже головка на ноге, если нога эта - Я. По холмам живут жуки, кожаные. От мухи оса летит ввысь, выделяя от ужаса пламя. Конь - это Некто, ноздри похожи на женские глаза. Звени, звени, цепь, а на ней голова псиная, чиркает мордой о мир, о друг мой Уолт, пес из будки у фр. Рози. И нет египта, куда б зайти, по пути. Летящая сорока - это Ламарк с одной ногой, летит, и числа на крыльях написаны белым, от 1 до 10 - справа и от 11 до 20 - слева. А у меня нога болтается, в колене, когда лечу. Шоссе блеснуло. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 25-04-2009 00:14 |
|
Виктор Соснора ЮНОСТЬ А желтые ножницы солнца режут наши седые волосы, как жизненные - в монашьи. Спокойненько. Никаких наитий, это мой лес и табличка у выхода, у двух песчаных дорог: "В лес не ходить, смерть", и череп с двумя звездочками на лбу. Если б кости скрестить, пошли б, а звезда - чертов значок. Лесник Йыхве впал в осеннюю спячку. Водка в пустых сапогах, - где он? Краснеет небо, краснеет. И полосы туманно-светлы. Кошка серая. Вертолет не стрекоза, у него крылья из головы, а стрекоза - это биплан, с перекладинами; да и лапки стрекозьи не с шинами на колесах, а цепкие, мерзопакостные. Свет издалека, и много его, магнитно, он - золотоискатель. А утки летят, как гантели. Я видел в Знаменитой Луже на дороге на Пюха лягушонка. Сколько в лужу ухнулось машин и военной техники, заглотнулось, а лягушонок, как ноготок узорчатый, сильно гребет, плыви, плыви, а за ним - линкор, как туфля флота, этот уже носом в луже, и на мачте флажки SOS. И матросы прыгают ногами вниз, думая, что по колено, и уходят вниз навсегда. Как смеющиеся Я мои! И настанут дни, и тягостью лягут поля у стекла, где тоскуем. Юность архаична. У нее суеверия, приметы, целомудрие, чистота рук. Грязь грез. Юность - лимфа, ее корабли везде, с лопастями пошлости. Я б не хотел вспять. Юные годы - это январь, средние века, ум, негатив и завистливая душонка; пот по телу. Лягушки очень чувственны, хозяйка голову мылит, завивает, надела голубые ласты. Жених пришел, ел. Что-то в его лице от селедки, небритый. Говорят же: жених хорошо сложен, как телега. Чистоплотен. Включил лампу. Луна белая, полная, и одна звездочка близ нее. Я не устану ходить по ночам. Но ночей мне здесь не видать под ногами, не выйти, не гремя, я ж подневолен, съемщик; мои ноги обуты в лодки. Я пишу стальные летописи |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 25-04-2009 12:03 |
|
Виктор Соснора ДОРОГА НА ПЮХА-ОЗЕРО На г. Отепя один вареный рак, никто не ел его. Он лежит на углу ул.Эд.Вильде и Юх.Таамар. Машины немытые и ястреба. Один баран на пять овец - стал, как Бранденбургские ворота. Крыши мостят деревьями, светлым. Под крышей отверстие для пушки, шестиугольное. К замкам ведут железные барабаны, на них надпись: ЛИБЕРТЕ. Рабочие, один внизу звенит досками. Доскоед он. Дорога на Пюха желтая. Две трубы. Одна - полый столб, вторая - боевая труба, трудовая; на верху ее балкон, человек со штыком речь говорит, и речь его высока, как видим. Стоит, козырек с лаком из Возрождения! Я лупу купил в каубамае, вот и хожу, катаю, стал, смотрю: стоит человек с речью на трубе, увидел меня сквозь линзу и руку тянет - из пламени и горестно. Как антихрист! А по дороге грузовик, в лужу ушел, человек 40 в кузове. Было. Теперь уж никто не узнает, сколько их, не возвратятся. Как-то тут танки шли, 6 штук. Я им дорогу уступил, сел в рожь и бутылку к губам приставил, как свирель. Под эту музыку они и ушли с земли, один за другим. Ну, ладно, первый утоп, но о чем думал шофер второго, третьего и т. д. - не надо думать за мертвецов. Я лужу миновал. Корова! Молодая, на цепи. Я подошел ближе, и она с поля. Красавица, глаза мыслящие, как у Гете, но у Гете на физиономии не было цепи, а у коровы цепь. Вот пример! До лошади я шел через холм. Это нечто, провисший мешок, лошадиная туша, как баскетболист на локтях и коленях. И лошадь пошла навстречу. Тут звери человеколюбивы. Вблизи это конь. Говорят, что корова и конь живут в тесной дружбе, в содомии. Кто из них полюбил первый, или оба ринулись навстречу судьбе? Неплохо, оба большие. Лишь бы солнце весь день не видеть, туманные картинки. К ночи я вставлю лупу в окно, пусть увеличивает. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 25-04-2009 12:14 |
|
Виктор Сосонора АМЕН Колодец, закрыт, и ведро на цепи по-собачьи стоит, сидит у колодца. Если бывают эмалированные собаки, полые. Бывают. Много чего на цепи. Пюха-озеро, известное море. Древние купались в нем: нырнут с вышки, и долго их нет. И выходят, как немые. Долго не говорят. А если с ножом к горлу, кто спросит, выбьют нож, убьют и уйдут в глубину. Там - обновление. Утки, лодки с цветами - это верхний слой. В глубине озера я был. Где древние эстонцы? Иначе - отчего народ, поселенный Им в количестве 1 млн, не ассимилируется и не стал мессией, за 5 тысяч лет? Даже такая знаменитость, как евреи, брали на приплод женщин из ассириянок и других здоровых. Эстонцы не женятся ни на ком, кроме эстонок, 5 тыс. лет назад их 1 млн. и сейчас 1 млн. Как это? - Озеро! В 46 г. до н. э. Гай Юлий Цезарь, наслышанный об Пюха-озере, с одним легионом пошел купаться, из Лондиния (Англия). Белги, тогдашние англичане, говорили Цезарю: не ходи, еще никто не купался, эстонцы одни в этом озере. Но Цезарь пошел. Ходил он быстро, на кораблях, и вот он в Пярну. Совет Эстонии, 5 Пярнуских герцогов вышли на пристань с блюдом, а на нем рыба и нож. - Что это значит? - спросил Цезарь. - Разрежь рыбу, съешь половину, а половину брось в Пюха-озеро и уйди обратно. - Но Цезарь не любил, чтоб с ним говорили об обратном пути. Он же был футурист, вперед, вперед - через Рубикон, в Африке сжег корабли и т. д. Да и здесь с ним отборный легион, с веслами. Разговор его был короток, как римский меч: - А если я не уйду? - спросил он; он был умен. - Тогда ты будешь убит 15 марта 44 г. до н.э. - Кто убийца? - Кассий, Брут. Но бойся Брута, ты его дважды спас от смерти. - Я не ем сырого, - сказал Цезарь. Он взял нож и вонзил в рыбу. Главный герцог, Арвит Роонксс, Светлый, открыл ему проход. Эстонцы в тканых коротких одеждах, черные волосы, а девушки - как лен. - И вы не будете биться? - спросил Цезарь. - Так легенды о Пюха-озере и о непобедимых эстонских когортах - ложь? Пошли купаться, - сказал Цезарь армии, и через четыре похода они уж разбили палатку у Пюхаярве. - Да о нас ты слышал не то, у нас нет когорт, у нас круги. - Что за круги? Напиши мне об этой организации армии, - сказал Цезарь Светлому, мимоходом. Кто теперь не знает Пюха-озеро? Весь мир (знает!). Тогда ж здесь стояли дома, крытые камнем, были окна, был Черный Бог, Озеро. Римляне удивились малозначительности этого водного бассейна, еще бы! Они купались в международных морях и в Северном Ледовитом океане, не говоря об Адриатике. А тут громаден пруд, вода с чернотой. Взяли быков и на кольях жарили. Им пели, но никто не ел их жарево. Спросили почему, им ответили - девушки не едят, с чужими. А были вокруг одни девушки и пели на цитрах. Пили на славу. И как один купались. И каждый вопил другу в воде и на берегу: - Видишь, я купаюсь, я купался в Пюха. - Вижу! - неслось. Это дело в разгаре! Но не зная языка, легионеры не знали, как подступиться к девушкам. А за изнасилование Цезарь ввел смертную казнь - заставляли олуха выпить чашу уксуса, это и по истории знают. Казнь-то казнью, но сюжет абсурдный. Эстонок полно, молочно-яркие, а никак. Наконец командир четвертой центурии Страбон из Помплен сказал про это дочери Арвита Роонксса, Светлого, Хильде IХ. А та расхохоталась. Чего проще? - Ну, чего проще! - сказала она, обнажаясь до ниток и идя на вышку для прыжков в воду. - Прыгай! - крикнула она. - Но только не с берега, а с вышки, вглубь! И будут тебе девушки без конца! Кто, как не римляне, привыкли к состязаниям? И они пошли за нею, 45 офицеров, цвет легиона. Она нырнула, и они. Она вышла из воды, отжимая волосы, и они вышли и сели, ничего не отжимая, у римлян короткая стрижка. Но все решили, что все решено. Смеху было! И легион солдат нырнул с вышки. И садились к костру, как немые, обхватив голову и сжав колени. Когда они сели, девушки встали в круг, взяли цепы для обмолота зерна и цепами перебили весь легион. Взглянув на это, Цезарь сказал: - Здесь История! - и он один заложил новый город. А Хильде IХ, с всеобщего одобрения, дал второе, приставное имя Юлия. С тех пор в роду Роонкссов все наследные женщины Юлии. А когда Цезарь уходил, ему дали тот нож, на память. В Риме он подарил нож Бруту. Но отчаливая, с подарками, среди которых не на последнем месте эстонское масло и эстонская свинина, Цезарь был грустно-горестен. Его спросили: - Ты - строитель, как назвать город? Скажи, Великий! - Аменхотеп - я! - сказал Цезарь и уехал. Так и назвали: Амен-х-Отепя! Так в италийских летописях до сих пор есть это название, но считают, что город в Египте и назван по имени незадачливого фараона. Но он не в Египте. Просто сократили название, и осталось Отепя. В этом году исполнилось 2030 лет г. Отепя, но теперь нет Юбилеев, новые нравы. - Амен! - скажу я. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 25-04-2009 12:22 |
|
Виктор Соснора ВЕНГЕРКА Поезд в Венгрию, снилось: майор ест курицу, за ней вторую; я - одну. Вдруг млн. венгров на таможне, милостивы; я тоже. Сосульки солнца. Конец. День будучи. Когда ж кони взошли в Будапешт, стальные колеса останови. Майор уж на перроне, откинув никелированный сапожок; нос свистнул. Венгерский вокзал, чужая перламутровая река. Пойди по Буде, перешел в Пешт по мосту из стальных штук. Сколько чемоданов можно сбросить с моста в реку? Пластика рук, фильм о золотых ящиках, метко стреляют, Клаудио Кардинале и старик, этот бьет то из пистолета, то из рук вверх. Сильный люстиг. Ел лианы в бистро. Ч-к чесал бороду хрустальным гребнем. У лебедя нет ближних. Врач изумлен, почему я не потерял дар речи. - Почему? - сказал я. Я дар речи могу потерять. В образе солнца цвет крашеный. Такое солнце это - диалог. Меня зовут туда. В деревянном кабинете стены оклеены досками, с сучками; хна. Стены похожи на лошадей, те тоже деревянные. Мне нравится. Не очень. В ночи голоса - меня зовут туда. Золотые листья ведь тоже всякие. Пальто для буйвола. Река Тисса, мост цементный ест моль, заодно. Я говорю о говорящих. Красивы трубы, как два серебряные брата, от них пойдет отопление по телу. Ем уху из карпа в помидорах. Ложки - утюги, шипящая пища. Дверь стучит, как кирпич. Тетерева в дороге. Придут в сапогах женщины, одна грудь бледная, вторая сочная. И другая. Красное солнце, дискобола нет. Вы въедем в Венгрию на дачу, Балатон. Из машины - Балатон, туманный, вышки для встреч в воде. Дунай - карманная река, переехали. Я, шофер Р. и его дочь, девятилетка. Звезд тут я не видел и конфет. Венгры едят медь. Супик у них - ох, и супик! По шоссе от Сегеда до Балатона я насчитал 16 задавленных кошек. Среди них серая и цветные, друг друга не повторяют. Такая неповторимая задавленность. А тетерева как! Летят! Вижу корову, с рогами, загнутыми от ушей вниз, под шею, с челкою. Здоровенная - корова! Зари нет, еле ее проехали, темно. А когда ехали, шел караван Венер с ногами из гипса. Столько стремлений вверх, что иду вниз, будет зимой. Братья едят абрикосы, сестры трескаются по швам - день любви! Был, был! Круг рек образует море. Мне говорят (некоторые!), что сбор винограда. Венгерские мотивы могут войти в книгу для Аписа, где вырваны страницы. В декабре в Ленинграде я не буду. Хорошо б не быть и в январе. А с февраля уж жить не хуже, чем зимой. Нет красивой женщины здесь, за 5 дней не видать. Но и за 25 (остальных!) не покрасивеют. Нет пленительных. Дочери Бурга, одинокий Анд я, нетающий. Что нужно женщинам? - по среднеевропейскому времени им нужно 17 час. 30 мин. Сейчас 18.10 - тьмы тьмее. По ТВ флейтист, и чего они вечером показывают мужчин, у них католические чулки. Реки в круге образуют море мысли. Дето-Дьявол. Вороны быстрые, просыпаются. Небо слишком тонкое, тонкое. Не ищи виновных, на воде их нет. Собочки луют. Не понимают, что форма - это Я, а думают - это грамматика. Она смотрит на меня, как на зарю; ей девять лет, губ не надо, рано. Это в машине, едем в Печ; шофер Р., его дочь, я. По радио поиск преступника в куртке с кнопками. Отряд полиции: стоп! Смотрят на меня, не узнают. Кошки сидят вдоль шоссе, не убитые, на это они пойдут позднее. Выбирают вверх брови, как чулки - люди. Круг рек, образующих море, узок; большие из них текут как попало. У дороги крест, к нему прибита утка, что б это ни значило, но утка - не христианин. Листья под колесами. Издали г.Печ - так рисуют дети - коробочки с окнами, с синеньким, розовеньким и пр. карандашами. Ел яблоко, такого еще не ел, не прокусить, кусал клещами. Жгу свечку из желтой розы. Чонтвари. Бутыль кока-колы, как канистра с бензином. На полях сено, скатанное в бочки. Какое коварство. И немцеподобие. Дурной вкус - актер водит бровями. Брови у артиста да будут без движений, как у императора. В винограднике дед с редкостными зубами (из кукурузы!), в эмалированной посуде, котле, - варит борщ, с куском ветчины, все кипит, красно. Такое не забыть. О братья, братья! Певцы, некому черпать кирпичи. Всюду видятся быки - быку... Я видел оз. Балатон ровно 1/25 сек., на его фоне фотографировали. Вдвоем, с девятилеткой. Век бы их не видеть, а видеть эту 1/25 сек. Венгерский язык не имеет равных. Придут жестокие времена, дом дней не строится. Музыкант - кузнец смерти, а спортсмен - песок. Я пишу, чтоб заполнить пустоту людскую. У черных речек больше вода, чем у светлых. Что пьянит в винограде? - шарообразность. Всякие бутафоры, а государства содрогаются. Но о них думать (о тех и других) не надобно. Война кому-то счастье принесла; но ни один не вышел из войны победителем, все погибшие. Некому книгу надеть на голову. А есть ли дома домотканые, из камня сотканы? Почему доски - так долго живут? Почему кость ч-я живет тыс-я? Моя кость будет жить без моего Я. Как приятно, что хоть что-то без моего Я - будет жить. О бессмертных костях, связанных со мною, я еще не читал. Они лягут, чтоб обрасти мясом размеров Уральского хребта. И будут дрожать под землей, как Геодель. Корабль, лежащий на дне, все ж корабль. Кость льва - львиная, однако. Какой ужас - через 1000 лет найдут мою кость! Что она будет думать обо мне, откопанная? О чем написать, некуда (себя девать!), пишется книга. Меня встречают пунцовые герани! за стеклом. Видимо, тут юг, раз растут абрикосы, виноград и мозговая кость у ветчины в борще. Едем, едем, из-под колесика выпорхнула птица и убита. На красных кирпичных крышах млн. птичек. Красив на солнце Чонтвари, корабль он рисует, как лошадь. Я не видел таких греческих колонн (живых!), как на холсте у Чонтвари, у них (у него) нет прямых линий. В 40 лет аптекарю Чонтвари снилось, Бог говорит: "Ты будешь самым великим художником". Чонтвари рассказал горожанам про сон. Те спросили: "К чему б это?" Он сказал: "К тому, что я буду самым великим художником". Он продал аптеку и ушел. Хадж. Был в Италии, Греции, Иерусалиме, Турции, везде рисуя. Он не учился писанию картин маслом, он и вообще не учился рисованию. Это заметно, но спасает живая жизнь, краски (его!). Его поздний карандаш так свободен махом, монумент. Он усыновился у Мик. Андж., карандашного. В 50 лет Чонтвари пишет книгу, что в солнечной системе мало солнца. Художник - дополняет свет, рисуя одним колером кисти и бороды у старцев и водопады, жемчуга изумрудные. У него овальности из лжеклассицизма. Ни один из великих художников 20 в. не знал о нем, а он был им предтеча. Он знал реформу раньше их, аномалия. Он не сверххудожник, но равновелик, но, не имея учителей, рецидив, монстр. И прирожденные к живописи две руки - левая и правая, он писал двумя. Это видно по ракурсам. Святой. А он не знал Евангелие авангардизма - Сезанна, и сглотнул его, не зная, переступил. Автопортрет - проваленно-выпяченный нос, глаза, как свежеочищенные яйца, галштух, знаток фармакологии, химик. Математик. Удивительный дух! - несовершенный. Как он шел, гнулся, к гробу Господню, с ящиком красок, с мешками холстин. Он вернулся в г. Печ, где родился, и умер. Голова, работающая без остановки, при остановке разбивается. Гедеон Гердоци, студент-медик, купил всего Чонтвари и хранил 60 лет их, медиум. Он добился музея и умер в 80 лет, его голова прикована к входу на выставку. Голова из металла, черного. Светлой памяти. Холода с дождями, грустен плющ на дворцах. Читаю книги. В г. Печ купил замочек - для почтового ящика в г. Ленинграде. К нему шурупы. Остался доволен. Ф.Лист. Он полустоит на балконе собора, где он играл мессы, ретрожелезный, в накидке из листового блестящего железа. - Лист, Ференц, памятник в г. Печ, - объясняют. - Не Франц? - сказал я. - Не немец? - Ответ: Он был немец, но всю жизнь считал себя венгром, что важнее!.. Что важнее? Не люблю холод и дождь за границей. Изолянт я. Пусто в ступах, толочь нечего. Буря огней! А удовольствие от золотой осени, как в церкви. Художники играют полоумие и пишут в стиле фольк-арт, забывчивы, что есть и неподдельные сумасшедшие, а стилизация - всегда мазня. Вечер над Тиссой, на реке бури нет, сурово и гладко. Луна - окружность хрусталя, полная лампа. Мост - белое ребро, легкая мысль у Евы, через речку, гименеелогическое. Бесперебойный шаг - это я. Не нужны путевые записки, я - это запись шагов. Женщины навстречу - виолончели, из белого камня. Вижу воочию пьяных в кожаных пиджаках! Какие чудные заросли ив над Тиссой. Целая толпа японцев, с ложками. До югославской границы 10-12 км, там и Италия. Кофе с лимонадом, изощренность. Написать или нет, как в 1952 г. я вез в лодке по Тиссе труп разбитого летчика? Или скучно? Все ж вез 6 суток, летом в Будапешт, в одиночку. Утро ватное. Сны различные. Вишневый день, закат. Листья на нитях и на земле аллеи. И под землей носятся? Сухие. Груши висят на груше. Домик, белый кот, крыльцо и розы. В листьях. Какие люди! счастливые. В этой фразе поставим под вопрос восклицательный знак. Скошенные веки - признак мадонны. Видел таксу, настоящую, в Ленинграде их нет, а в Новгороде? Их нет. Свой язык не коверкай в угоду грамматике. Где шарик вертится? - меж плеч. Туман над Тиссой, туманно. В окне автобуса горят кукурузные поля. Красивые! Одинокие и групповые костры. В г. Печ взрывают дом. Взрыв дома - дом взлетел, как тополь! Что год дал? В ночи из автобуса - горят костры по венгерской равнине. Весь день шел дождь, рвали дом. На горе король Иштван и королева Гизелла, первые христиане. Здесь. К концу поход, не увидеть в чужом, люди как люди, одни люди. И глаза у них, как у л-ей - газообразны. День поминовения усопших. Гонки с фургоном-грузовиком. На шоссе - раздавленный черный пудель, машины едут сквозь него, как в черной туче. В день поминовения усопших в ванне плавает карп. К завтрашнему обеду. Поминальному. Вечер на кладбище, где лаем провожают собаки, суя в ячейки, в забор нос для поцелуя. Карп плавает, как проклятый. Я поговорил через забор с таксой. На кладбище много плачущих. Тысячи свечек на земле, освещение снизу, из рая, кресты освещают. Плиты к свету. Братская могила сестер-монашек, их 12. Баркас серебра. Цветы в венках! Костры из свеч. Свечи на камнях, на бетоне, он наложен на тела ушедших. Одна жизнь отрезается, а вторая? - не приходит. Прекрасны громады Будапешта. Карп широкий, как рука Господа Бога; завтра съедим. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 26-04-2009 00:49 |
|
Виктор Соснора ВОТ ТАК ТАК! Без воображения, а то я б создал биографию августа, башни, луну и даму, и двух псиц. В 01 час из-за башни выходит луна, а из-за нее дама с двумя псами. Или ж из лужи они вышли, в августе лужи глубоки. И идут, идут, - новелла, как у Боккаччо. Но я не он. Мой ум в ландышах. Я пишу без выводов. А столяр строгает раму морали. Мое дело - заполнить холст. А чем? Сон начинаем с ног. Позвонил девушке в шелку, а в трубке АЛЛО, голос Создателя! То есть, у девушки в ногах знакомый. Что ж плохого? Не звони, веноз. Девушки не сидят на ветке с надписью ЖДУ, они летающие. Их АЛЛО зовут. Бедная тишина. Хоть бы кто-то закудахтал, как ребенок! Луна дошла до угла. Был у меня друг, длинный, в шляпе, коммунист, с маленькой головкой. Он говорил на О, как волжанин. Он говорил: О, Рондо! До! Алло! Рококо! Стоило мне взлюбить девушку, как он поил ее рюмкой и без любви, по-чалдонски, делал ей "лабэ". Лабэ-то лабэ, а опасается мести, вот и сейчас в трубку АЛЛО сказал, и ему тяжело, тяжело, окутан модуляциями. Спасибо за тоску. В этой цветочной ночи - река книг, плывут челнок и колечко, и окружности. Значит, луну ловлю после 01 часа. - Вот так так! - сказала б Лиля Юрьевна Брик. |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 26-04-2009 13:48 |
|
Виктор СОСНОРА ОПАСНЫЕ КРУГИ Я иду со скоростью рока, поклонюсь Дубу. Это у шоссе на Палупера, 36 км. Иоанн Грозный ходил к дубу, подействовало. Так насмотрелся, что решил бежать из России, бросив венец и дом дней. Он просил политического убежища у английской короны, и дали ему. Петр I смотрел дуб, идя от Нарвы. Да, после оба убили по сыну... Я не экскурсовод. Дуб мой, дубик, пестрый! В тебе замаскированные коромысла двух времен - правого и левого. Сколько бочек нужно засмолить в жизненном мире! Тогда ему было летя600, а сейчас? Отсохла ветвь, а то цел и невредим, а эту штуку спилили. Но в историю дуб войдет тем, что к нему ходил я, и он стал прообразом Дуба из поэмы "Возвращение к морю". А из сухой ветви я сделал толстую лестницу и спустил с самолета в Пюха. Говорят, что лестница падала боком с высоты 15 тыс. м, и обошлось без брызг. И я сошел с самолета; чтоб мимо шла жизнь, утка за уткой, чтоб вечно им был плащ с золотыми литерами и чтоб человек, думающий, что я доступен, был бы разочарован. Что такое доступен? Это значит - я ступил и стою. А тот ступил рядом и утонул. До чего ж я достою? |
|
|
isg2001 Академик Группа: Администраторы Сообщений: 12558 |
Добавлено: 26-04-2009 15:12 |
|
Виктор СОСНОРА ПЕРО С кем живет воронье перо, отделяясь от туловища? Вопрос вопросов. Почему вороны, где б ни летали, а я шел, бросают мне, автору письменности, перо? В чем тут фокус? Это до того серьезно, что стоит скрестить руки на груди и ждать у моря, кто выйдет с ответом. Швед? Пень, вынесенный из Новой Зеландии? Зерно роз Цезаря? Я вижу ложку, она новенькая, как линкор, круглая, длинная и стальная, как птица. На ложке к нам едут м. и ж., жено-мужи. В ложке 10 детей с зеленым горошком на плечах. Если Ты есть, на какую тоску ты подсунул к брегу эту ложку с живностью, к моим ногам? Я в белом. На мне венец лучей. А зеленоголовые лысые дети уж карабкаются по мне, спасаясь от силы земного тяготения, усеяли штаны, не отмыть. Жено-мужи идут тоже. Их хоть и двое, но они быстро размножаются методом деления. Они идут к дюне, где я, как солнце; ложка оставлена. Она жизненная, на воде с блеском, и ноги гнутся, чтоб пойти на встречу с нею, осветить ее до дна, а там видно будет! А дети ползут по штанам, а жено-мужи идут уж к подошвам; дюну прошли бегом, как в атаке, и подходят вплотную. Мы знакомимся, они люди, мне далеки. Что ж делать? Детей не стряхнешь со штанин, это еще никому не удавалось. Говорить придется о рельсах, о морском свете, о рыбах с лимфой для пития, об семитизме (анти). Но ложка приковывает мой взгляд. Если б я знал, что я рожусь, то я родился б в ложке, едущей по морю и живущей по-простому, с хвостом. Для еды она тоже подойдет, но в ином мире, большом. И тут из рощи, от шоссе, где море с краю, летит ворона, тоже жуткая, а дети уж рвут ремень и грызут зубами пряжку, молочными - американскую. От нее ничего не останется, будь она хоть из Байконура. По всему поясу моему висят дети, как гранаты. И вдруг ворона бросает перо. Привет! Дети, видя, как летит перо, бросаются вслед, т. е. вверх, седлают перо и начинают мотаться над соснами, выше и выше - к грозам! Ничего они там не напишут, но наделают много. Их песнь слышна, они радостны в неведомом. Не нужно было скрещивать руки на груди, может быть, эта семья поплыла б в другом направлении, жено-мужи стоят, как схлынувшие с волны, и побежали; и бегут вдоль моря, с дюны на дюну, биясь об сосны, катая камни и вспрыгивая, как-то одетые небрежно, в шелковых чулках и с пулями во рту, в касках, и бегом выплевывают пули. Не смейся, свист стоит. Они хотят сбить детей огоньками свинца изо рта, сбить их с неправильного пути на правильный. Решение похвальное. Я иду к ложке. Она с граммофоном, на нем фрукты, груши; печенье и чашки. И светлый столб для сна, мачта, ведь мореплаватели спят у столба, один из них впередсмотрящий, вот он и высмотрел меня, или она, - кто-то ошибся во мне, и дети улетели. А эти бегут ко мне, к ложке, и спрашивают, перебивая друг друга: - А воронье перо возвращается? - Летящее? - говорю я. - А какое же? - А дети вернутся, если перо такое? - Если блудные, то вернутся, читайте книги. - Наши - внеблудные! - кричат они как доказательство. - Не блудные не вернутся, это - аксиома. И родители опять бегут, уж вверх, по соснам, колют ноги, но не вернутся дети, не вернутся, хотя б потому, что их нет уж в видимом мире. А ложка мне нравится. Наверху, на хвосте, у нее пушка на колесах, можно выстрелить. Вместо того, чтобы взять ложку и ехать в другой мир и искать 10 детей, уж лучше б жено-мужи не стонали на ветвях, свесившись вниз лицами, плосконосые. Лучше б они выпили чашку с серебряной рукояткой и поехали б, буря взревывает, вот и выхватила б их молния, и отправила б в пучину, и воссоединились бы с праотцами, целым родом. А этому роду конец. Сейчас град грянет. И песнь о пере закончится тоже, и мне кутаться придется, уезжая на ложке по желтому песку к дому дней. |
| Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 ...... 18 19 20 ...... 312 313 314 315 Next>> |
|
| Театр и прочие виды искусства -продолжение / Курим трубку, пьём чай / СТИХИ О ЛЮБВИ |