|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| По реке бытия... / Копирайт (с.) / Клинический анализ текста. |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
Е.К. Гость |
Добавлено: 11-07-2007 00:28 |
|
“ACH, DU LIEBER AUGUSTIN“, Августин, или «Августин», хранится в нашей памяти двояким – странно двояким! – образом: как (трудно выбрать, с какого из Августинов начать) герой песенки из андерсеновского «Свинопаса»: «Ах, мой милый Августин, все пропало, пропало!..» – и как известнейший христианский теолог Августин Блаженный (Augustinus Sanctus), он же Августин Аврелий. Расстояние, разделяющее двух Августинов – пространственное, временное, культурное – есть расстояние, измеряемое лишь космическими величинами – световыми годами или... как-бы-это-получше-выразиться. Мысль о том, чтобы сопоставить двух Августинов хоть по какому бы то ни было признаку (кроме, может быть, принадлежности к истории земной цивилизации), следовало бы квалифицировать как еретическую (теософски), кощунственную (идеологически), вульгарную (этически) и идиотскую – прагматически, ибо соображение о сопоставлении фольклорного (литературного?) персонажа и реально существовавшего человека, к персонажу этому фактически отношения не имевшего, действительно могла бы родиться лишь в не вполне здравом уме. К счастью, подобная мысль и не родилась. Что же касается настоящей публикации, то в ней речь пойдет исключительно об одном, а именно «милом», или – чтобы избежать невольной и неловкой оценочности, – «ах-моем-милом» Августине, у которого гипотетически (подчеркну: гипотетически) «все пропало». Итак… Сначала – в качестве «материала» – в распоряжении автора данной публикации имелось лишь одно воспоминание: о «трофейной» немецкой шкатулке, наигрывавшей мелодию «Августина». Текст хорошо – в частности, по Андерсену (не будем приводить здесь датского варианта, который по смыслу идентичен немецкому) – известен: просто из соображений педантичности приведу немецкий оригинал с русским переводом: “Ach, du lieber Augustin, Ах, мой милый Августин, Augustin, Augustin, Августин, Августин, Ach, du lieber Augustin, Ах, мой милый Августин, Alles ist hin!” Нет ничего!»* • Сноска на полях: Положительное суждение («Всё пропало») переводится синонимичным ему отрицательным («Нет ничего») лишь из ритмических соображений. Воспоминание о шкатулке, безостановочно (пока шкатулка открыта) терзавшей Августина, время от времени навещало меня и застревало в памяти, по нескольку часов, а иногда и дней, накручивая мелодию и автоматически приспосабливая к ней андерсеновский текст – разумеется, переводной. Мелодия ходила по кругу, как бы ища выхода (чем бы, дескать, разрешиться?), и, в очередной раз не разрешившись ничем, просто уходила по новому кругу. В истории Августина смущало, впрочем, только одно: отсутствие собственно истории. Текст ощущался посылкой, потерявшей вторую посылку и вывод. Или – что точнее! – выводом, потерявшим обе посылки. Например: (Ах, мой милый Августин:) Жизни нет (а) Смерти нет (b) (Ах, мой милый Августин:) Нет ничего (с) Силлогизм построен как примерный, чтобы только обозначить позиции “a” и “b”, на которых, разумеется, может стоять любой корректный субститут. Но даже при наличии корректного субститута роль Августина остается в высшей степени загадочной: со всей очевидностью, Августин тут как бы ни при чем… Он адресат высказывания (в том смысле, что высказывание обращено к нему, как оно могло бы быть обращено, допустим, к Богу – и это звучало бы гораздо более приемлемо: (Ах ты, Боже праведный:) Жизни нет (а) Смерти нет (b) (Ах ты, Боже праведный:) Нет ничего (с) При всей «невещественности» данного адресата он все же более веществен, чем никому не известный Августин. Впрочем, Августин нам, так сказать, «дан» – а значит, «замещать» его кем бы то ни было мы не имеем права: тем более, что он фактически единственное, чем мы вообще располагаем, если, разумеется, не считать «всего» (или синонимичного ему «ничего»), то есть «alles» в немецком оригинале. Но это «alles» явно не может претендовать на роль «опознавательного знака»: текст опознается по Августину – и только по нему одному. Однако вопрос о возможных субститутах в позициях (а) и (b) все-таки остается открытым, ибо «жизнь» и «смерть» поставлены на эти места, во-первых, условно (за неимением ничего другого!), а во-вторых, мною (который не выдает себя за автора «Августина»!). Так что, строго говоря, позиции пока не замещены. А заместить бы их следовало, поскольку в приведенном варианте аутентичного текста нет, в противном случае, вовсе никакой информации, кроме того, что «все пропало» (=нет ничего). Хранить такой текст в памяти народа, бережно перенося «содержание» и «форму» из века в век, – по меньшей мере, расточительно!.. Моя работа над «Августином» шла в направлении поиска исходного текста, то есть фактических кандидатов на позиции (а) и (b), причем задача была чрезвычайно определенной: вернуть тексту две – всего две! – утраченные посылки, чтобы одинокий вывод не сражал больше безыскусной своей прямизной, но служил плодом некоторых, пусть и не слишком длительных раздумий. Довольно скоро выяснилось, что на роль субститутов много чего претендует и замещать вакантные позиции со всей очевидностью есть чем. Раньше прочего появились «Rock» и «Stock» (соответственно «платье» – в собирательном значении «одежда» – и «палка»). – Как же, как же! – воскликнул один из первых информантов, Herr G. из Гамбурга. – В каноническом варианте это выглядит так: “Ach, du lieber Augustin, Ах, мой милый Августин, Rock ist hin, Stock ist hin, Платья нет, палки нет, Ach, du lieber Augustin, Ах, мой милый Августин, Alles ist hin!” Нет ничего!» Я понял, что напал на след, хотя вариант передо мной на самом деле был явно не канонический: отсутствие платья и палки никак не должно было повлечь за собой до такой степени широкого и трагического вывода: «Нет ничего», – поскольку платье и палка – это ведь еще далеко не «все»! «Масштаб» потери был, разумеется, гораздо больше – иначе вывод выглядел просто истерически поспешным. Разумеется, я не преминул спросить моего информанта о том, кто такой этот «милый Августин» и при чем тут он. Вопрос поставил G. в тупик: оказывается, G. всегда полагал – и полагал безосновательно, как сам он признался после минутного раздумья, - что «платье» и «палка» принадлежали Августину. Теперь Herr G. был в этом уже не уверен: разумеется, Августин мог быть и тем лицом, кому сообщается о пропаже. «И вообще, – с раздражением в адрес текста сказал Herr G., – Августин не немецкое имя: немецкое имя Август!» Вот как оно, стало быть, обернулось… Не немецкое, стало быть, имя. Вслед за платьем и палкой обнаружились – в ходе опроса информантов – и другие, довольно многочисленные утраты: исчезли, оказывается, Tuch (платок) и Buch (книга), Knopf (пуговица) и Topf (горшок), Kamm (гребень) и Schwamm (мочалка), Sack (узелок) и Frack (пальто) – так постепенно пропало все, что может принадлежать человеку, и человек этот (может быть, Августин) очутился в чем мать родила и с пустыми руками – причем под открытым небом: «Haus» – дом, а потом и «Мaus» – мышь (видимо, обитавшую там) постигла участь прочего имущества! Непреклонно следовавший за перечнем драматических подробностей вывод начинал восприниматься как жестокий приговор судьбы. Замечу, что подробности поступали одна за другой, с интервалами во времени, однако из чисто научных соображений группирую хотя бы лишь те, что уже названы, в пределах одного текста. (Кстати, пусть читателей не удивляет, что на месте осторожного « hin» возникло категорическое «weg»: синонимы-то они синонимы и обозначают приблизительно одно и то же - удаление от говорящего, то есть устремление «прочь», – но в случае с «hin» – удаляемое/удаляющееся еще можно видеть, или хотя бы рассмотреть на горизонте, в то время как в случае с «weg» – удаленное/удалившееся уже перенесено в область безвозвратного прошлого! Оно и понятно: мучительно было бы следить заплаканным взглядом за таким караваном потерь…) Итак, вот он, синтезированный текст: “Ach, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, Ach, du lieber Augustin, Alles ist weg! Rock ist weg, Stock ist weg, Tuch ist weg, Buch ist weg, Knopf ist weg, Topf ist weg, Kamm ist weg, Schwamm ist weg, Sack ist weg, Frack ist weg, Haus ist weg, Maus ist weg,… Ach, du lieber Augustin, Alles ist weg. Что ж, как мы видим, пропало (weg!) – именно пропало, а не потеряно (hin!) – уже много чего: вариантов текста со списком пропаж оказалось гораздо больше, чем я ожидал, что и дало возможность предположить следующее: исходный текст «Августина» вполне вероятен как текст, не имевший вообще никаких границ – и в таком случае идентичный языку в целом (по случайному стечению обстоятельств – немецкому языку, но, в принципе, теоретически, – любому живому или мертвому языку, иначе говоря – языку как средству передачи и хранения информации!) Мир «Августина» расширялся до необозримости – и прямо на глазах: трагическая прогрессия пропаж летела, не разбирая дороги, причем – подобно тому, как это происходит в истории языка, – эволюция шла от «предметов» к отвлеченным понятиям. Пропажа Schuh (башмака) оборачивалась пропажей Ruh’ (спокойствия), пропажа Hut (шляпы) – пропажей Mut (мужества), пропажа Stift (карандаша) – пропажей Schrift (почерка!)… последнее заставило меня насторожиться, ибо эволюция переходила на новый – собственно творческий (художественный?) виток. Виток сразу же оказался сюрреалистическим: персонаж (Августин?) начинал распадаться на части: Schuh ist weg, Ruh’ ist weg, Hut ist weg, Mut ist weg, Stift ist weg, Schrift ist weg, Wein ist weg, Bein ist weg, Zopf ist weg, Kopf ist weg, Strumpf ist weg, Rumpf ist weg… – понятно, что последнее (информант Herr B. из Киля) доконало меня. Если я как-то (!) еще мог мириться с тем, что пропажа вина (Wein) влечет за собой пропажу ноги (Bein), пропажа пучка (Zopf: род прически, когда волосы схвачены узлом на затылке) – пропажу головы (Kopf), то пропажа тела (Rumpf) после пропажи носка (Strumpf) означала фактически дезынтеграцию персонажа! Последствий такого размаха не ожидал даже я, практически готовый ко всему. Однако «размах», как выяснилось (информант Frau H. из Любека), был еще шире: само мирозданье начинало распадаться вслед за распадом индивида: Pferd ist weg, Erd? ist weg, (Pferd – лошадь, Erde – земля), Traum ist weg, Raum ist weg (Traum – мечта, Raum – пространство) (!) – все летело к чертовой бабушке, устремившись к окончательной безысходности последнего «alles»: Alles ist weg. Теперь уже я – как наблюдатель (соучастник?) – стоял «на пепелище», ужасаясь масштабу учиненного (мною?) хаоса и эсхатологически переживая случившееся на моих же глазах. Кто бы мог предположить такой «апокалиптический заряд» в безобидном «Августине»!.. При том, что число множащихся пропаж не получало никакого объяснения – стало быть, мне оставалось только гадать, с чего это вдруг в мирозданье начали происходить такие страшные метаморфозы, и каким боком сопричастен с ними некто Августин!.. К тому моменту, когда текст для меня стал равен универсуму, практически слившись с ним, список моих информантов был полностью исчерпан и по пути в Данию я остановился в столице герцогства Шлезвиг-Гольдштейн, городе Киле, чтобы в университетской библиотеке предъявить милой консультанточке мой распавшийся универсум и попросить ее помочь мне найти хоть какие-нибудь следы повинного (или неповинного) во всем этом Августина. Его фигура одиноко высилась на фоне происшедшего конца света, продолжая, в сущности, оставаться как бы совершенно излишней. Следы вели в конец XVII века… Именно там он и находился, этот «мой-милый-Августин», который, по осторожному немецкому выражению, «должен был быть менестрелем (Spielmann) и уличным певцом (Bankelsanger) и умереть в Вене в 1678 году». Это загадочное «должен был быть… и умереть» содержало намек на бессмертие… Песенка же оказалась действительно «универсальной»: Августин был и тем, кто «производит», и тем, кто «получает» текст, то есть адресантом и адресатом в одном (!) лице. Это он структурировал коммуникативную ситуацию именно таким образом – т.е. фактически (!) замыкая универсум на себе самом. Об этом свидетельствует, в частности, один из канонических вариантов текста (ибо источников, регистрирующих «Августина» и предлагающих то один, то другой вариант в качестве «канонического», чуть ли не больше, чем моих информантов), приводимый в шестом издании «Немецких народных песен» (Peters Textbucher): (подстрочник) O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, Augustin, Augustin, Августин, Августин, O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, alles ist hin! Все потеряно! ‘s Geld is weg, ‘s Madl is hin, Если деньги прочь – тогда и дева прочь, ‘s Geld is din, du bist min, Если деньги при тебе – тогда ты мой, O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, alles ist hin! Все потеряно! O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, Augustin, Augustin, Августин, Августин, O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, alles ist hin! Все потеряно! Rock ist weg, Stock ist weg, Платье пропало, палка пропала, Augustin liegt im Dreck!* Августин лежит в дерьме!* O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, alles ist hin! Все потеряно! • Сноска на полях: Один из более «мягких» вариантов этой строки, существующий на Platt-Deutsch: «Hemd vun de blote Mors is weg» («Рубаха с глупой задницы – и та пропала!»); информант Frau A. из Фленсбурга. Ламентация, замкнутая через мирозданье (если мы вспомним, сколько всего – кроме перечисленного в этом варианте текста – пропало!) на себе самой, впервые содержит и указание на причину краха: это Дева… «ищите женщину»! Она является той деструктивной силой, которая превращает космос обратно в хаос и повергает главного героя (он же автор) в дерьмо, то есть полностью дезынтегрирует его!.. Таким образом, текст становится неким повествованием из небытия... конечно, если не превращается в повествование, исходящее из уст кровожадной Девы, каковое предположение мы с ужасом отметаем. В библиотеке копенгагенского университета мною была найдена еще одна древняя вариация (разумеется, тоже предлагаемая в качестве «канонического» текста!) на ту же тему: (подстрочник) «Ach, du lieber Augustin, «Ах, ты милый Августин, ‘s Geld is weg, ‘s Mensch is hin, Если деньги пропали, то и девчонка пропала, Ach, du lieber Augustin, Ах, ты милый Августин, alles ist hin! Все пропало! Wollt’ noch vom Geld nix sag’n, Я бы и не заикнулся о деньгах, hatt’ i nur ‘s Mensch beim Kragen, если б только держал эту девчонку за шиворот, O, du lieber Augustin, О, ты милый Августин, alles ist hin!» Все пропало!»* • Сноска на полях: s’Mensch, das Mensch (вместо der Mensch) обычно употребляется для обозначения «уличной девчонки», обманщицы или даже воровки. Иными словами – «все пропало» настолько, что отсутствуют какие бы то ни было признаки былого обладания или какая бы то ни было компенсация в настоящем. И это абсолютное отсутствие делает сомнительным сам факт наличия в прошлом хоть чего-либо определенного, конкретного, вещественного... Таким образом круг замыкается навсегда – и замыкается он на выводе «Alles ist weg»/«Alles ist hin», или (в соответствии с подстрочником) «Все потеряно. При этом совершенно безразлично, какова величина круга, который все равно замкнут, ибо идеально замкнутый круг есть ноль. Пустое место, где «всё» слилось в «ничего», или – в грамматически более правильное – «ничто». Текст, по размеру равный универсуму (и отражающий язык, который, в свою очередь, отражает универсум на вербальном уровне) есть текст, не имеющий границ. Текст, не имеющий границ, равнозначен несуществующему тексту. А отсюда следует только один вывод: «Моего-милого-Августина» (в качестве текста, а не человека: ведь кто-то же «должен был быть… и умереть в Вене в 1678 году»!) никогда не существовало. Текст-змея, держащая в пасти свой хвост, то есть начинающая (и заканчивающая?) заглатывать саму себя. Текст, отрицающий сам себя, то есть текст, постоянно и полностью самоуничтожающийся. Полностью - или почти полностью, поскольку даже не существующее должно иметь какой-то признак несуществования - признак, по которому можно было бы назвать его: например, N. не существует (ср.: «леший не существует»). В нашем случае N. (или леший) имеет немецкое имя Августин. Впрочем, «Августин – не немецкое имя, немецкое имя – Август.» Стало быть, некий сдвиг – некая нетождественность себе самому – и спасла данный не существующий и никогда не существовавший текст от полного забвения: «Трижды блажен, кто введет в песнь имя», – писал Осип Мандельштам. P.S. Статью не подписываю, так как не смог достичь согласия с автором. P.P.S.Перечитывал «Peters Textbucher». Наткнулся на ремарку, оставленную без внимания: «…и умереть в Вене в 1678 году. Это еще не доказывает, что невозможно найти более ранних источников…» P.P.P.S. В «Исповеди» Августина Блаженного случайно прочел мысль о порочности тождества самому себе. P.P.P.P.S. Если множить число P.S. с такой быстротой, то весь текст, предшествующий «P.S.», начинает с такой же быстротой уменьшаться в объеме, т.е. уничтожаться, - и рано или поздно перестает существовать. Евгений Клюев. "RENYXA" (издательство ЛУЧ, 2004). |
| Страницы: 1 |
|
| По реке бытия... / Копирайт (с.) / Клинический анализ текста. |