|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| По реке бытия... / СТИХИ / Жан Тенгли |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
Е.К. Гость |
Добавлено: 21-08-2006 22:24 |
|
ЖАН ТЕНГЛИ I Ну, во-первых, ходит поезд -- в сущности, без передышки, в сущности, без остановки -- в сущности, как заведенный, то есть, во-вторых и в-третьих, то есть, в-третьих и в-четвертых: ходит поезд, поезд, поезд... Но сейчас мы не об этом, но сейчас мы об окошке: открывается над нами в небесах одно окошко над железною дорогой, открывается окошко -- появляется кукушка (неприятнейшая птица, пожилая и больная, с очумелыми очами), чтоб сказать ку-ку и сдохнуть. Но она не успевает ни сказать ку-ку, ни сдохнуть, потому что в это время -- в эту самую секунду! -- две серебряные ложки сталкиваются в пространстве: это, в общем-то, не ложки, а такие получашки -- и они одним ударом ставят точку на кукушке и на всех ее ку-ку. II Впрочем, вот что интересно: если эти получашки ставят точку на кукушке, то они не ставят точки на огромных шестеренках, оживленно шестерящих в направлении не длинных, хоть отнюдь и не коротких двух шестов, что устремили острия на шестигранник, находящийся в покое (словно патриарх какой-то!). Если же мы вдруг вглядимся в этот самый шестигранник, то увидим, что в покое он отнюдь не абсолютном: он смещается невнятно то направо, то налево -- и от этого смещенья происходят перемены в жизни плюшевого мишки, расположенного рядом, -- (молчаливого, тупого -- потому что он игрушка). Шестигранник, незаметно наползаючи на мишку, обрекает многократно часть животного на гибель: голова его большая неуклонно попадает под тяжелый молоток. III Но с медвежьей головою ничего не происходит, потому что в ней опилки и, конечно, потому что после каждого удара все животное приходит точно в то же положеньи, что и прежде приходило. Дело же сейчас не в этом, ибо на границе с мишкой золотая балерина фуэте тихонько крутит -- приводимая в движенье головы его толчками. Ей никак не удается опустить вторую ногу рядом с первою ногою -- и она напоминает, стало быть, юлу -- не столько обстоятельным вращеньем, сколько жестяным жужжаньем, совершенно нестерпимым... Но, должно быть, балерине ничего не остается, кроме этого жужжанья, потому что рядом с нею происходят обороты циркульной пилы, готовой отхватить вторую ногу этой самой балерины в тот момент, когда плясунья -- позабывши про опасность или попросту устало, или попросту беспечно -- станет ногу опускать. IV А она не опускает... ах, какая молодчина золотая балерина с жестяным своим жужжаньем! Балерина понимает: от нее сейчас зависит, чтобы лампа голубая загоралась и тушилась (ибо поднятой ногою золотая балерина постоянно задевает бриллиантовую кнопку). И пила не дремлет тоже, но вращением приводит в действие большую лопасть -- делая большую глупость, потому что эта лопасть, словно некая лопата, неустанно подгребает кузовок один с грибами -- не со свежими грибами, а с пластмассовыми вовсе и погаными к тому же, ибо это мухоморы... Их приклеили к корзинке, а корзинку на резинке привязали к мертвой кукле, чьи оранжевые букли наподобье грязной пакли треплются при содроганьях замусоленного тела -- до которого нет дела абсолютно никому. V Кроме бубна с пестрой лентой (собственно индифферентной ко всему, что происходит, и болтающейся вольно, собственно, куда захочет, собственно, куда угодно -- совершенно не вдаваясь ни в какие переклички), потому что только бубен, только полоумный бубен отвечая на удары замусоленного тела, держит эту эстафету, как за хвостик кошка мышку... Это бубен с пестрой лентой продолжает передачу праздной силы -- дальше, дальше... и кому теперь? -- лошадке, то есть, даже не лошадке: просто палке, на которой все мы, помнится, скакали-никуда-не-прискакали, -- просто палке с сивой гривой, через час по чайной ложке заливающейся ржаньем (ржаньем, стало быть, нечастым, но достаточно несчастным и достаточно утробным) и пугающей пространство очень резким, очень дробным, очень быстрым “иго-го”. VI При лошадке есть повозка в красно-белую полоску -- и не то, что при лошадке, а довольно суверенно: как бы даже непонятно, почему мелькают спицы (вероятно, им не спится или что-то в этом роде). А к одной из спиц крепится на тонюсенькую леску змей воздушный: он, понятно, ошивается все время здесь, поблизости, -- и, в общем, не желает удаляться, что неважно и к тому же в принципе неинтересно... Вот часы в районе эмея -- это здорово, конечно: на часах четыре стрелки, очень даже расписные, что показывают время -- время в сущности двойное (например: пора проснуться и давно пора обедать, или: нам пора на службу и пора нам бить баклуши). При часах -- литая гиря, опускаемая мерно на глубокую тарелку -- металлическую, впрочем, и под тяжестию гири эта самая тарелка начинает оседать. VII Но загадка оседанья разрешается мгновенно: под тарелкой три спирали, рядом -- три воздушных шара, и при сжатии спиралей происходит надуванье емкостей бездонных -- паром, кислородом или небом... К окончанью этой мощной, этой громкой процедуры вся конструкция приходит в беспокойное качанье и -- внезапно отделяясь сразу от всего на свете -- эта шаткая постройка, эта адская машина, эта братская могила начинает уплыванье по пустому небосклону в направлении Тибета -- и ликует обитатель: говорили “не поедем”, говорили “не потянем”, говорили “сил не хватит”, говорили “что за глупость это все на самом деле”, а смотрите: потянули, а смотрите: сил хватило, а смотрите: полетели -- и летим уже порядком, вот уж миг летим, допустим, вот уж час летим, допустим, в направлении Тибета, в направлении Тибета... Это нужно, чтобы вспомнить: нам давно пора на поезд, про который мы забыли в суматохе нашей жизни И.Стравинский "ПЕТРУШКА" 1 Февраль весь белый, весь в известке – И даром, что молодцеват! Сейчас я выйду на подмостки И стану плохо танцевать, И все увидят, как увяли Мои пустые рукава, А денежку дадут едва ли: Я деревянный, я дрова. Но будет музыка, как мука, Меня к движенью понукать И помыкать мной: дескать, ну-ка – И будет ниже поникать Колпак, чьи бубенцы озябли, Пока пылал ваш карнавал… Потом прибьет меня хозяин За то, что плохо танцевал – До крови… чтоб, трясясь на нити, Я мог сказать свои слова: Я деревянный, извините, Я деревянный, я дрова. 2 А она балерина, а я… На нея обращают вниманье: Она кружится, снег поднимая – Будто вовсе и нету ея! У нея голубые глаза, А на туфельках множество пряжек – Золотистых: она ими пляшет, А глазами – глядит… и нельзя Потому не любить ея глаз, И нельзя не любить ея пряжек – Тех, которыми так она пляшет, Исчезаючи в танце от нас! Она пляшет и снег бередит – И не видит меня на отшибе: Почему мы такие чужие И она на арапа глядит? Он ведь ей не родня, не ровня – Он из дальней страны окаянной… Я не буду такой деревянный: Госпожа, погляди на меня! 3 Это балаган, балаган, балаган – Балаганный дед веселит, веселит, Барабанщик бьет в барабан, барабан – Барабан гудит, басовит, басовит. А шарманка тоненько этак поет, И шарманщик крутит за ручку мотив, И шарманщик розовый билетик дает – То-то будешь счастлив, ему заплатив! Кто бы мне билетик такой подарил – Я ему за это спляшу и спою! В ящике чудесном полно балерин – Может, я найду среди них и свою. Ан – проходят мимо, и то… балаган: Что им до петрушкиных малых забот! – Там с лотка торгуют, там страшный цыган Медведя ручного на цепке ведет… 4 Вот они наконец наигралися мной – Я им тут вроде, как бы сказать, тамбурина. Но закончился день этот, злой и смешной, И ко мне приходила моя балерина! Шла дорогой своею, по лестнице шла И – зашла на минуту, зашла – и пропала: Перепутала дверь… так планета мала! И растаяла облачком тонкого пара. Я сегодня, наверно, уже не умру – Я сегодня богат: пусть чуть-чуть, пусть нечестно. Пронеслась себе тучкой на летнем ветру, И растаяла вся… и, растаяв, - исчезла. Жизнь прекрасна: она потому и пройдет – О, как много мне счастья она подарила: Карусели кружились, резвился народ, И ко мне приходила моя балерина! 5 Да что ж арап… он прислан на потеху, И в его жилах черная вода, Он зол и глуп, он молится ореху – Ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда! Смотри, как я умею прыгать: оп-ля… А он – тяжелый, что твоя руда, И страшный: у него большая сабля – Ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда! Ему не внятен твой чудесный щебет, Но он тебя похитит из гнезда: Он никого на всей земле не любит – Ты с ним, мой ангел, не танцуй тогда! Он саблею меня загонит в угол И не оставит от меня следа… Ты и тогда с ним не танцуй, мой ангел, - Танцуй со мною… даже и тогда! 6 Если фокусник прикажет мне: пляши! – Я спляшу ему: как фокусник прикажет. Если фокусник прикажет: не пляши! – Так не буду. Если фокусник прикажет: хохочи! – Я ему захохочу: как он прикажет. Если он прикажет мне: не хохочи! – Так не буду. Если фокусник прикажет мне: умри! – Я умру ему: как фокусник прикажет. Если фокусник прикажет: не умри! – Так не буду. Если фокусник прикажет мне: люби! – Полюблю свою я тотчас балерину. Если фокусник прикажет: не люби! – Полюблю свою я тотчас балерину. 7 Славное гуляние: кони летят… Карусели крутятся – кони и львы! На коне оранжевом скачет дитя, А на льве лазоревом – я или Вы. Славное гуляние: искры летят! Каблучки цыганочек – точно кремень. Тут у жизни праздничной все мы в гостях: Разумей, голубчики, - ах, разумей! Славное гуляние: сполохи летят! Что ж это за музыка, столько огня – Шапито приветствует: бейтесь в сетях Без меня, голубчики, - ах, без меня. Славное гуляние: головы летят! Вон моя валяется возле крыльца: Тут у жизни праздничной все мы в гостях – Распотешь нас, Масленица… Масленица! |
| Страницы: 1 |
|
| По реке бытия... / СТИХИ / Жан Тенгли |