[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ]

Балты

  Вход на форум   логин       пароль   Забыли пароль? Регистрация
On-line:  

Раздел: 
средневековые замки / история Ливонии и Балтийского региона / Балты

Страницы: 1  ответить новая тема

Автор Сообщение

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 10-01-2009 05:05
Глава 1. Лингвистические и исторические истоки

Название «балты» можно понимать двояко, в зависимости от того, в каком смысле оно употребляется, географическом или политическом, лингвистическом или этнологическом. Географическое значение предполагает разговор о Балтийских государствах: Литве, Латвии и Эстонии, — расположенных на западном побережье Балтийского моря. До Второй мировой войны эти государства были независимыми, с населением примерно 6 миллионов. В 1940 году они были насильственно включены в состав СССР.

В настоящем издании речь идет не о современных Балтийских государствах, а о народе, язык которого входит в общеиндоевропейскую языковую систему, народе, состоявшем из литовцев, латышей и старых, древних, то есть родственных племен, многие из которых исчезли в доисторический и исторический периоды. Эстонцы не относятся к ним, поскольку принадлежат к финноугорской языковой группе, говорят на совершенно ином языке, другого происхождения, отличающемся от индоевропейского.

Само название «балты», образованное по аналогии с Балтийским морем, Mare Balticum, считается неологизмом, поскольку используется начиная с 1845 года как общее название для народов, говорящих на «балтийских» языках: древних пруссов, литовцев, латышей, шелонян. В настоящее время сохранились только литовский и латышский языки.

Прусский исчез примерно в 1700 году из-за немецкой колонизации Западной Пруссии. Куршский, земгальский и селонский (селийский) языки исчезли между 1400-м и 1600 годами, поглощенные литовским или латышским. Другие балтийские языки или диалекты исчезли в праисторический или в ранний исторический период и не сохранились в виде письменных источников.

В начале XX столетия носителей этих языков начали называть эсты (эстии). Так, римский историк Тацит в своей работе «Германия» (98 год) упоминает Aestii, gentes Aestiorum — эстиев, людей, живших на западном побережье Балтийского моря. Тацит описывает их как собирателей янтаря и отмечает их особенное трудолюбие в собирании растений и фруктов по сравнению с немецким народом, с которым у эстиев наблюдалось сходство во внешности и обычаях.

Возможно, более естественным было бы использовать термин «эсты», «эстии» по отношению ко всем балтийским народам, хотя нам достоверно не известно, имел ли Тацит в виду всех балтов, или только древних пруссов (восточных балтов), или собирателей янтаря, живших на Балтийском побережье вокруг залива Фришес-Хаф, который литовцы и сегодня называют «море Эстов». Так же его называл в IX веке Вульфстан, англосаксонский путешественник.

Существует также река Аиста на востоке Литвы. В ранних исторических записях часто встречаются названия Aestii и Aisti. Готский автор Иордан (VI в. до н. э.) находит Aestii, «совершенно мирных людей», к востоку от устья Вислы, на самом длинном отрезке Балтийского побережья. Эйнхардт, автор «Жизнеописания Карла Великого» (примерно 830—840 годы), находит их на западных берегах Балтийского моря, считая соседями славян. Похоже, что название «эсты», «эстии» следует использовать в более широком контексте, чем конкретное обозначение отдельного племени.

Самым древним обозначением балтов, или скорее всего западных балтов, было упоминание о них Геродота как о неврах. Поскольку распространена точка зрения, что неврами называли славян, я вернусь к этому вопросу, обсуждая проблему западных балтов во времена Геродота.

Начиная со II века до н. э. появились отдельные названия прусских племен. Птолемею (около 100—178 н. э.) были известны судины и галинды, судовяне и галиндяне, что свидетельствует о давности этих наименований. Спустя много столетий судовяне и галиндяне продолжали упоминаться в перечне прусских племен под этими же названиями. В 1326 году Дунисбург, историограф Тевтонского ордена, пишет о десяти прусских племенах, включая судовитов (судовян) и галиндитов (галиндян). Среди других упоминаются помесяне, погосяне, вармийцы, нотанги, зембы, надровы, барты и скаловиты (названия племен давались по латыни). В современном литовском сохранились названия прусских провинций: Памеде, Пагуде, Варме, Нотанга, Семба, Надрува, Барта, Скальва, Судова и Галинда. Существовали еще две провинции, расположенные к югу от Пагуде и Галинды, называемые Любава и Сасна, известные из других исторических источников. Судовяне, самое большое прусское племя, также называлось ятвинги (йовингай, в славянских источниках ятвяги).

Общее наименование пруссов, то есть восточных балтов, появилось в IX в. до н. э. — это «брутци», впервые увековеченные баварским географом практически точно после 845 г. Полагали, что до IX в. пруссаками называли одно из восточных племен, и только со временем так стали называть другие племена, как, скажем, германцев «немцами».

Примерно в 945 г. арабский торговец из Испании по имени Ибрахим ибн Якуб, пришедший к балтийским берегам, отмечал, что пруссы имеют собственный язык и отличаются храбрым поведением в войнах против викингов (русов). Курши, племя, заселившее берега Балтийского моря, на территории современных Литвы и Латвии, в скандинавских сагах именуются кори или хори. Гам же упоминаются войны между викингами и куршами, происходившие в VII в. до н. э.

Земли земгалов — сегодня центральная часть Латвии и Северная Литва — известны из скандинавских источников в связи с нападениями датских викингов на земгалов в 870 году. Обозначения других племен возникли гораздо позже. Название латгалов, живших на территории современных Восточной Литвы, Восточной Латвии и Белоруссии, появилось в письменных источниках только в XI веке.

Между I столетием новой эры и XI веком одно за другим на страницах истории появляются названия балтийских племен. В первое тысячелетие балты переживали праисторическую стадию развития, поэтому самые ранние описания очень скудны, и без археологических данных нельзя составить представление ни о границах проживания, ни об образе жизни балтов. Возникающие в ранний исторический период названия позволяют идентифицировать их культуру по археологическим раскопкам. И только в некоторых случаях описания позволяют сделать выводы о социальной структуре, роде занятий, обычаях, внешности, религии и особенностях поведения балтов.

Из Тацита (I век) нам становится известно, что эсты были единственным племенем, собиравшим янтарь, и что они разводили растения с терпением, не отличавшим ленивых немцев. По характеру религиозных обрядов и внешнему виду они напоминали суэдов (германцев), но язык больше походил на бретонский (кельтской группы). Они поклонялись богине-матери (земле) и надевали маски кабанов, которые защищали их и наводили трепет на врагов.

Примерно в 880—890 годах путешественник Вульфстан, проплывший на лодке из Хайтхабу, Шлезвиг, по Балтийскому морю к низовьям Вислы, к реке Эльбе и заливу Фришес-Хаф, описал огромную землю Эстландию, в которой было множество поселений, каждое из которых возглавлял вождь, и они часто воевали между собой.

Вождь и богатые члены общества пили кумыс (кобылье молоко), бедные и рабы — мед. Пива не варили, потому что в избытке имелся мед. Вульфстан подробно описывает их погребальные обряды, обычай сохранять мертвых замораживанием. Подробно об этом говорится в разделе, посвященном религии.

Первые миссионеры, вступившие на земли древних пруссов, обычно считали местное население погрязшим в язычестве. Архиепископ Адам Бременский так писал примерно в 1075 году: «Зембы, или пруссы, самый гуманный народ. Они всегда помогают тем, кто попадает в беду в море или на кого нападают разбойники. Они считают высшей ценностью золото и серебро... Много достойных слов можно было сказать об этом народе и их моральных устоях, если бы только они верили в Господа, посланников которого они зверски истребляли. Погибший от их рук Адальберт, блистательный епископ Богемии, был признан мучеником. Хотя они во всем остальном схожи с нашим собственным народом, они препятствовали, вплоть до сегодняшнего дня, доступу к своим рощам и источникам, полагая, что они могут быть осквернены христианами.

Своих тягловых животных они употребляют в пищу, используют их молоко и кровь в качестве питья настолько часто, что могут опьянеть. Их мужчины голубого цвета [может быть, голубоглазы? Или имеется в виду татуировка?], краснокожи и длинноволосы. Обитая в основном на непроходимых болотах, они не потерпят ничьей власти над собой».

На бронзовой двери собора в Гнезно, на севере Польши (летописные упоминания встречаются начиная с XII века), изображена сцена приезда первого миссионера, епископа Адальберта, в Пруссию, его споры с местной знатью и казнь. Пруссы изображены с копьями, саблями и щитами. Они безбородые, но с усами, волосы подстрижены, на них килты, блузы и браслеты.

Скорее всего, у древних балтов не было собственной письменности. Пока не найдены надписи на камне или на бересте на национальном языке. Самые ранние из известных надписей, сделанные на древнепрусском и литовском языках, датируются соответственно XIV и XVI веками. Все другие известные упоминания о балтийских племенах сделаны на греческом, латинском, немецком или славянском языках.

Сегодня древнепрусский язык известен только лингвистам, которые изучают его по словарям, опубликованным в XIV и XVI столетиях. В XIII веке балтийские пруссы были завоеваны тевтонскими рыцарями, немецкоговорящими христианами, и в течение последующих 400 лет прусский язык исчез. Преступления и зверства завоевателей, воспринимавшиеся как деяния во имя веры, сегодня забыты. В 1701 году Пруссия стала независимым немецким монархическим государством. С этого времени название «прусский» стало синонимом слова «немецкий».

Земли, занятые народами, говорящими на балтийских языках, составляли примерно одну шестую тех, что они занимали в праисторические времена, до славянских и немецких вторжений.

По всей территории, расположенной между реками Вислой и Неманом, распространены древние названия местностей, хотя в основном германизированные. Предположительно балтийские названия обнаруживаются и западнее Вислы, в Восточной Померании.

Археологические данные не оставляют сомнений в том, что до появления готов в низовьях Вислы и в Восточной Померании в I веке до н. э. эти земли принадлежали прямым потомками пруссов. В бронзовом веке, до экспансии центральной европейской лужицкой культуры (примерно 1200 г. до н. э.), когда, видимо, западные балты заселяли всю территорию Померании вплоть до нижнего Одера и ту, что сегодня является Западной Польшей, до Буга и верховий Припяти на юге, мы обнаруживаем свидетельства о той же самой культуре, которая была широко распространена в древних прусских землях.

Южная граница Пруссии доходила до реки Буг, притока Вислы, о чем свидетельствуют прусские наименования рек. Археологические находки показывают, что современное Подлясье, расположенное в восточной части Польши, и белорусское Полесье в доисторические времена были заселены судовянами. Только после длительных войн с русскими и поляками в течение XI—XII веков южные границы расселения судовян ограничились рекой Нарев. В XIII веке границы даже отодвинулись еще дальше на юг, по линии Островка (Остероде) — Олынтын.

Балтийские названия рек и местностей бытуют на всей территории, расположенной от Балтийского моря до Западной Великороссии. Встречается множество балтийских слов, заимствованных из финноугорского языка и даже от волжских финнов, которые жили на западе России. Начиная с XI—XII веков в исторических описаниях упоминается воинственное балтийское племя галиндян (голядь), жившее выше реки Протвы, около Можайска и Гжатска, к юго-востоку от Москвы. Все сказанное свидетельствует о том, что балтийские пароды проживали на территории России до вторжения западных славян.

Балтийские элементы в археологии, этнографии и языке Белоруссии занимали исследователей начиная с конца XIX столетия. Обитавшие в районе Москвы галиндяне породили любопытную проблему: их название и исторические описания этого племени указывают на то, что они не относились ни к славянами, ни к угро-финнам. Тогда кем же они были?

В самой первой русской летописи «Повесть временных лет» галиндяне (голядь) впервые упоминаются в 1058-м и в 1147 годах. Лингвистически славянская форма «голядь» происходит от древнепрусского «галиндо». 'Этимология слова может быть объяснена и с помощью и итонского слова galas— «конец».

В древпеирусском галиндо также обозначало территорию, расположенную в южной части балтийской Пруссии. Как мы уже отмечали, прусские галиндяне упоминаются Птолемеем в его «Географии». Вероятно, жившие на территории России галиндяне были названы так, потому что они располагались восточнее всех балтийских племен. В XI и XII веках со всех сторон их окружали русские.

В течение столетий русские воевали против балтов, пока наконец не покорили их. С этого времени упоминаний о воинственных галиндянах не было. Скорее всего, их сопротивление было сломлено, и, вытесненные увеличившимся славянским населением, они не смогли выжить. Для балтийской истории эти немногие сохранившиеся фрагменты имеют особенно важное значение. Они показывают, что западные балты сражались против славянской колонизации на протяжении 600 лет. Согласно лингвистическим и археологическим исследованиям с помощью этих описаний можно установить территорию расселения древних балтов.

На современных картах Белоруссии и России едва ли можно обнаружить балтийские следы в названиях рек или местностей — сегодня это славянские территории. Однако лингвисты смогли преодолеть время и установить истину. В своих исследованиях 1913-го и 1924 годов литовский лингвист Буга установил, что 121 наименование рек в Белоруссии имеет балтийское происхождение. Он показал, что почти все наименования в верхнем Поднепровье и верхнем течении Немана, бесспорно, балтийского происхождения.

Некоторые аналогичные формы встречаются в названиях рек Литвы, Латвии и Восточной Пруссии, их этимология может быть объяснена путем расшифровки значения балтийских слов. Иногда в Белоруссии несколько рек могут носить одно и то же название, например, Водва (так называется один из правых притоков Днепра, другая река расположена в районе Могилева). Слово происходит от балтийского «вадува» и часто встречается в названиях рек в Литве.

Следующий гидроним «Лучеса», которому в балтийском соответствует «Лаукеса», происходит от литовского lauka — «поле». Река с таким названием есть и в Литве — Лаукеса, в Латвии — Лауцеса и трижды встречается в Белоруссии: на севере и на юго-западе от Смоленска, а также к югу от Витебска (приток верхней Даугавы — Двины).

До настоящего времени названия рек лучше всего позволяют установить зоны расселения народов в древности. Буга был убежден в первоначальном заселении современной Белоруссии именно балтами. Он даже выдвинул теорию, что вначале земли литовцев, возможно, располагались к северу от реки Припять и в верхнем бассейне Днепра. В 1932 году немецкий славист М. Фасмер опубликовал перечень названий, которые считал балтийскими, куда входят названия рек, расположенных в районах Смоленска, Твери (Калинин), Москвы и Чернигова, расширив зону расселения балтов далеко на запад.

В 1962 году русские лингвисты В. Топоров и О. Трубачев опубликовали книгу «Лингвистический анализ гидронимов в верхнем бассейне Днепра». Они обнаружили, что более тысячи названий рек в верхнем бассейне Днепра балтийского происхождения, об этом свидетельствует этимология и морфемика слов. Книга стала очевидным свидетельством длительной оккупации балтами в древности территории современной Белоруссии и восточной части Великороссии.

Распространение балтийской топонимики на современных русских территориях верхнего Днепра и бассейнов верхней Волги является более убедительным доказательством, чем археологические источники. Назову некоторые примеры балтийских названий рек районов Смоленска, Твери, Калуги, Москвы и Чернигова.

Истра, приток Вори на территории Гжатска, и западный приток Москвы-реки имеет точные параллели в литовском и западнопрусском. Исрутис, приток Прегеле, где корень *ser"sr означает «плыть», a strove означает «поток». Реки Вержа на территории Вязьмы и в районе Твери связаны с балтийским словом «береза», литовским «берзас». Обжа, приток Межи, расположенный в районе Смоленска, связывается со словом, обозначающим «осина».

Река Толжа, расположенная в районе Вязьмы, приняла название от *tolza, которое связывается с литовским словом tilzti— «погружаться», «находиться под водой»; название города Тильзита, находящегося на реке Неман, того же происхождения. Угра, восточный приток Оки, соотносится с литовским «унгурупе»; Сож, приток Днепра, происходит от *Sbza, восходит к древнепрусскому suge — «дождь». Жиздра — приток Оки и город, носящий то же название, происходит от балтийского слова, означающего «могила», «гравий», «грубый песок», литовское zvigzdras, zyirgzdas.

Название реки Нары, притока Оки, находящейся на юге от Москвы, отразилось неоднократно в литовском и западнопрусском: встречаются литовские реки Нерис, Нарус, Нарупе, Наротис, Нараса, озера Нарутис и Нарочис, в древнепрусском — Наурс, Нарис, Нарусе, Наурве (современный Нарев), — все они образваны от narus, что означает «глубокий», «тот, в котором можно утонуть», или nerti— «нырять», «погружаться».

Самой дальней рекой, расположенной на западе, стала река Цна, приток Оки, она протекает к югу от Касимова и к западу от Тамбова. Это название часто встречается в Белоруссии: приток Уши близ Вилейки и приток Гайны в районе Борисова происходит от *Tbsna, балтийское *tusna; древнепрусское tusnan означает «спокойный».

Названия рек балтийского происхождения встречаются на юге до района Чернигова, расположенного к северу от Киева. Здесь находим следующие гидронимы: Верепеть, приток Днепра, от литовского verpetas — «водоворот»; Титва, приток Снова, впадающего в Десну, имеет соответствие в литовском: Титува. Самый большой западный приток Днепра, Десна, возможно, связан с литовским словом desine — «правая сторона».

Вероятно, название реки Волги восходит к балтийскому jilga — «длинная река». Литовское jilgas, ilgas означает «длинный», следовательно, Jilga — «длинная река». Очевидно, что это название определяет Волгу как одну из самых длинных рек в Европе. В литовском и латвийском языке встречается множество рек с названиями ilgoji— «самый длинный» или itgupe — «длинная река».

В продолжение тысячелетий финноугорские племена были соседями балтов и граничили с ними на севере, на западе. В течение короткого периода взаимоотношений между балтийскими и финноугорскоговорящими народами, возможно, существовали более близкие контакты, чем в более поздние периоды, что и нашло отражение в заимствованиях из балтийского языка в финноугорских языках.

Существуют тысячи подобных слов, известных со времен, когда в 1890 году В. Томсен опубликовал свое замечательное исследование, посвященное взаимовлияниям между финским и балтийскими языками. Заимствованные слова относятся к сфере животноводства и сельского хозяйства, к названиям растений и животных, частей тела, цветов; обозначения временных терминов, многочисленных новшеств, что было вызвано более высокой культурой балтов. Заимствовалась и ономастика, лексика из области религии.

Значение и форма слов доказывают, что эти заимствования древнего происхождения, лингвисты полагают, что они относятся к II и III векам. Многие из этих слов были заимствованы из древнебалтийского, а не из современных латышского или литовского языков. Следы балтийской лексики обнаружены не только в западнофинских языках (эстонском, ливском и финском), но также н волжско-финских языках: мордовском, марийском, мансийском, черемисском, удмуртском и коми-зырянском.

В 1957 году русский лингвист А. Серебренников опубликовал исследование, озаглавленное «Изучение нымерших индоевропейских языков, соотносимых с балтийским, в центре европейской части СССР». Он приводит слова из финноугорских языков, которые расширяют составленный В. Томсеном список заимствованных балтизмов.
Продолжение постом ниже

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 10-01-2009 05:08
Насколько далеко распространилось балтийское влияние в современной России, подтверждается тем, что многие балтийские заимствования в волжско-финские языки неизвестны западным финнам. Возможно, эти слова пришли непосредственно от западных балтов, населявших бассейн верхней Волги и во время раннего и среднего бронзового века постоянно стремившихся продвигаться все дальше на запад. Действительно, примерно в середине второго тысячелетия фатьяновская культура, как говорилось выше, распространилась в низовьях Камы, верховьях Вятки и даже в бассейне реки Белой, расположенных в современных Татарии и Башкирии.

На протяжении железного века и в ранние исторические времена непосредственными соседями западных славян были марийцы и мордвины, соответственно «меря» и «мордва», как отмечено в исторических источниках. Марийцы занимали районы Ярославля, Владимира и восток Костромского региона. Мордвины жили к западу от нижней части Оки. Границы их расселения по территории можно проследить по значительному числу гидронимов финноугорского происхождения. Но в землях мордвинов и марийцев редко встречаются названия рек балтийского происхождения: между городами Рязань и Владимир находились огромные леса и болота, которые в течение веков выполняли роль естественных границ, разделяющих племена.

Как отмечалось выше, огромное количество балтийских слов, заимствованных финскими языками, — это имена домашних животных, описание способов ухода за ними, названия зерновых культур, семян, обозначения приемов обработки почв, процессов прядения.

Заимствованные слова, несомненно, показывают, какое огромное число новшеств было введено балтийскими индоевропейцами в северных землях. Археологические находки не предоставляют такого количества информации, поскольку заимствования относятся не только к материальным предметам или объектам, но также к абстрактной лексике, глаголам и прилагательным, об этом не могут рассказать результаты раскопок в древних поселениях.

Среди заимствований в сфере сельскохозяйственных терминов выделяются обозначения зерновых культур, семян, проса, льна, конопли, мякины, сена, сада или растущих в нем растений, орудий труда, например бороны. Отметим названия домашних животных, заимствованные у балтов: баран, ягненок, козел, поросенок и гусь.

Балтийское слово для названия коня, жеребца, лошади (литовское zirgas, прусское sirgis, латышское zirgs), в финноугорских обозначает вола (финское Ъагка, эстонское bdrg, ливское — arga). Финское слово juhta — «шутка» — происходит от литовского junkta, jungti — «шутить», «подшучивать». Среди заимствований также встречаются слова для обозначения переносной плетеной изгороди, использовавшейся для скота при открытом содержании (литовское gardas, мордовское karda, kardo), названия пастуха.

Группа заимствованных слов для обозначения процесса прядения, названия веретена, шерсти, нити, веренки показывают, что обработка и использование шерсти уже были известны балтам и пришли именно от них. От балтов были заимствованы названия алкогольных напитков, в частности, пива и медовухи, соответственно и такие слова, как «воск», «оса» и «шершень».

Заимствовались от балтов и слова: топор, шапка, обувь, чаша, ковш, рука, крючок, корзина, решето, нож, лопата, метла, мост, лодка, парус, весло, колесо, изгородь, стена, подпорка, шест, удочка, рукоятка, баня. Пришли названия таких музыкальных инструментов, как kankles (лит.) — «цитра», а также обозначения цветов: желтый, зеленый, черный, темный, светло-серый и имена прилагательные — широкий, узкий, пустой, тихий, старый, тайный, храбрый (галантный).

Слова со значениями любви или желания могли быть заимствованы в ранний период, поскольку они обнаружены и в западнофинском, и в волжско-финском языках (литовское melte — любовь, mielas — дорогая; финское mieli, угро-мордовское теГ, удмуртское myl). Тесные взаимоотношения между балтами и угрофиннами отражены в заимствованиях для обозначений частей тела: шея, спина, коленная чашечка, пупок и борода. Балтийского происхождения не только слово «сосед», но и названия членов семьи: сестра, дочь, невестка, зять, кузина, — что позволяет предположить частые браки между балтами и угрофиннами.

О существовании связей в религиозной сфере свидетельствуют слова: небо (taivas от балтийского *deivas) и бог воздуха, гром (литовское Perkunas, латвийское Регкоп, финское perkele, эстонское pergel).

Огромное количество заимствованных слов, связанных с процессами приготовления еды, указывает на то, что балты являлись носителями цивилизации в юго-западной части Европы, населенной угрофинскими охотниками и рыболовами. Жившие по соседству от балтов угрофинны в определенной степени подверглись индоевропейскому влиянию.

В конце тысячелетия, особенно во время раннего железного века и в первые столетия до н. э., угрофинская культура в верхнем бассейне Волги и к северу от реки Даугава-Двина знала производство продуктов питания. От балтов они переняли способ создания поселений на холмах, строительство прямоугольных домов.

Археологические находки показывают, что в течение столетий бронзовые и железные инструменты и характер орнаментов «экспортировались» из Балтии в финно-угорские земли. Начиная со II и вплоть до V века западнофинекие, марийские и мордовские племена заимствовали орнаменты, характерные для балтийской культуры.

В случае, если речь идет о продолжительной истории балтийских и угрофинских отношений, язык и археологические источники предоставляют одни и те же данные, что же касается распространения балтов на территорию, которая теперь принадлежит России, заимствованные балтийские слова, встречающиеся в волжско-финских языках, становятся бесценными свидетельствами.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/3.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 12-01-2009 08:30
Глава 2. Происхождение. История и язык

Dievas dave dantis, dievas duos duonos (лит.) Devas adadat datas, devas datdat dhanas (санскрит) Deus dedit dentes, deus dabit panem (лат.) Бог дал зубы, Бог даст хлеб (русская)

После открытия санскрита в XVIII веке перед исследователями, занимающимися происхождением балтов, открылись новые горизонты. Сопоставление литовских и санскритских слов проводилось до того, как Ф. Бопп создал в 1816 году основу для сравнительного изучения индоевропейских языков. Сходство между литовским и санскритом часто рассматривается как пример широкого распространения индоевропейских языков и их весьма тесного внутреннего родства.

Как один из древнейших живых языков индоевропейской семьи, литовский особенно привлекал лингвистов-компаративистов. В 1856 году А. Шлейхер издал свою грамматику литовского языка, а спустя год — учебник по литовскому языку. Литовские материалы также занимают важное место в его сравнительной грамматике индоевропейских языков (1861 год), а также в трудах других выдающихся лингвистов, таких, как К. Брюг-манн, А. Мейе, Ф. де Соссюр, А. Лескин.

Санскритский и балтийский стали теми лингвистическими полюсами, между которыми располагаются все языки индоевропейского происхождения. Наряду со сравнительной грамматикой появились разнообразные сравнительные исследования индоевропейских древностей. Языковые факты стали главным средством для реконструкции доисторического периода в развитии индоевропейских народов.

Например, прародину названий времен года искали в умеренной зоне, где не было ни тропических, ни субтропических флоры и фауны, островов в море или океане, и даже общего слова для обозначения моря. Для перечисленных выше языковых понятий в той или иной степени подходили континентальная часть Европы и центральная часть Азии как возможное место зарождения индоевропейских народов.

Но столь обширные регионы в качестве предполагаемой исторической прародины обусловили существование совершенно различных точек зрения. Так, например, О. Щрадер (1901 год) отдавал предпочтение Северному Причерноморью, в то время как 3. Фейст рассматривал Центральную Азию как отправную точку индоевропейских доисторических миграций, придерживаясь мнения, что тохарцы, проживавшие в Центральной Азии, являются вероятными потомками первых индоевропейцев.

Учитывая весьма архаический характер литовского и древнепрусского языков, некоторые лингвисты полагают, что их родиной могла быть Литва или территория, расположенная близ нее, где-то между Балтийским морем и западом России или даже на небольшой территории между Вислой и Неманом.

С другой стороны, огромное количество находок в Западной Европе и Восточной Азии, а также реконструкция доисторических культур, существовавших в Западной Европе, Центральной Азии и в Южной Сибири, указывают на перемещения народов из евразийских степей в Европу и Малую Азию и на ассимиляцию или исчезновение местных неолитической и халколитической культур в Европе в конце третьего и начале второго тысячелетия до н. э.

В 2300—2200 годах до н. э. проявились первые признаки экспансии совершенно новой культуры степной зоны Северного Причерноморья и низовий Волги, следы которой можно проследить на Балканах, на побережье Эгейского моря и в Восточной Анатолии, а затем в Центральной Европе и Балтии.

Носители культуры ямных погребений из приволжских и южносибирских степей и Казахстана неутомимо продвигались на восток. Они обладали колесными средствами передвижения, развитым животноводством, в отличие от земледелия, и были организованы в плотно сплоченные патриархальные единства.

Использование колесных средств и расслоение общества на воинов и работников в значительной степени обусловили их мобильность и напор. И хозяйственным укладом, и общественной организацией они выгодно отличались от местных европейских неолитических народов, живших огромными сообществами и скорее матриархатными.

Они заняли территорию носителей балканской культуры расписной керамики, туннельных кубков в Центральной и Северо-Западной Европе и культуры собирательства пищи в западнобалтийской зоне и в Центральной России. Но прошло по крайней мере семь веков, прежде чем все эти древние культуры были поглощены или ассимилировались.

Археологические находки курганной культуры полностью подтверждают картину, которую можно составить на основе анализа общих слов, встречающихся в индоевропейских языках. Упомяну здесь всего лишь несколько примеров, относящихся к экономическим и социальным отношениями, особо отметив балтийские языки.

Носителям курганной культуры не было известно земледелие. Между тем в поселениях и могилах находят горшки, наполненные просом, и пшеничные зерна. Встречаются общие индоевропейские обозначения пшеницы — санскритское yavah, yavo, литовское jаvаT, ирландское eorna; для зерна — древнепрусское syrna, литовское zirnis (сегодня означает «горох»), древнесла-вянское zruno, готское каигп, древнеисландское каигп, латинское granum; для пшеницы или для полбы — литовское piirai, древнеиндийское puros, греческое ттСрс, и древнеболгарское руго; для названия семян — литовское semuo, латинское semen, сеянье — литовское seti, древне-славянское seti, готское saian, древнеирланское sit) — все они индоевропейского происхождения.

Анализ курганных поселений и погребений показывает, что главным занятием жителей было скотоводство — животные служили основой питания. В огромном количестве встречаются кости овец, коз, мелкого скота, собак и лошадей. В языковых источниках присутствуют названия всех домашних животных. Скот в санскритском назывался ради, paquh, в латинском реси, pecus, в древневерхненемецком fihu, в литовском pekus, в древнепрусском рески.

С этим словом связаны и понятия, обозначающие деньги (латинское pecunia, готское faibu и древнепрусское рески), что говорит о важной роли скота в коммерческих сделках. Встречаются общие названия для коровы и быка (санскритское gauh, авестийское gaus, армянское kov, латышское gaus, греческое — $ощ, латинское bos, древнеславянское gove^do); для овцы — санскритское avih, литовское avis, греческое ovc;, латинское avis, ирландское о/, древнеславянское ovinu). Для козла и козы — санскритское aiah, aja, литовское ozys, ozka, армянское aye, греческое aiq); для собаки — ведийское g(u)va, литовское suva или su, авестийское suno (в род. п.) и для лошади — санскритское agvah (ж. р. acva), литовское asva, авестийское aspo, древнеперсид-ское asa.

Нет никакого сомнения в том, что мясо одомашненных животных, продукты животноводства составляли основу пищи носителей курганной культуры, равно как и поздних индоевропейцев. Во многих индоевропейских языках используется одно и то же слово для обозначения мяса: литовское mesa, древнеславянское mqso, тохарское misa, армянское mis, готское mims. Очевидно, что широко использовалась мясная еда с подобием подливки, на что также указывают общие слова: латинское ius, литовское juse, древнеславянское juxa, санскритское yuh.

Народ курганной культуры познакомился с металлом за несколько столетий до конца III в. до н. э. Знание основ металлургии и техники обработки металлов они восприняли от местных, рядом живших племен Ближнего Востока, Закавказья, Анатолии и Трансильвании. Вскоре после этого они развили собственную металлургию и сыграли важную роль в развитии культуры бронзового века в Европе и освоении месторождений меди в горах Центральной Европы.

Наличие транспортных средств можно проследить как по археологическим находкам в период курганной культуры, так и по составу лексики. Почти во всех индоевропейских языках встречается корень veqb, обозначающий средства передвижения.

То, что нам известно по археологическим находкам о естественной среде обитания и социальной структуре носителей курганной культуры, полностью совпадает с лингвистическими сведениями. Холмовые укрепления они устраивали на высоких речных берегах. Самые первые акрополи датируются началом халколитического периода и продолжают существовать на протяжении позднего доисторического и исторического периодов во всех индоевропейских группах.

Литовское pilis, латышское pils или древнепрусское pil соответствуют греческому 7roA.ii;, древнеиндийскому рпг, puris и санскритскому pub, что означает «акрополь», «замок», «город». Встречается также обозначение для постоянного поселения с корнями *wik, *weikos, *wes и другое слово для обозначения группы домов: литовское kaimas, kiemas, древнепрусское caymis, готское bairns, греч. кщщ. Основная часть деревни называлась в литовском vespatis, санскритском vigpatih, авестийском vispati$.

Дома периода курганной культуры были небольшими, представляли собой прямоугольные деревянные строения, состоявшие из одной комнаты или комнаты с сенями, обмазанными глиной стенами и островерхой крышей, поддерживавшейся рядом вертикальных шестов.

Тип и структура домов четко отражается в лексике. Так, для названия дома существовали следующие слова: древнеиндийское ddmas, латинское domus, греческое 56цо<;, древнеболгарское йотъ, литовское namas, для небольшого дома — литовское kletis, латышское klets, древнепрусское clenan, древнеболгарское кШъ, готское hleipra, греческое цДлбш, что соотносится с латинским clivus, «гора», и греческим \xlvoq — «склон».

Корень *wei для «свивать» (литовское vyti, древнеиндийское vayati, латинское vico) соотносится с обозначением стены (древнеисландское veggr, готское waddjus). Существовали общие слова для обозначения подпорки, двери, соломенной крыши и других частей дома и для видов деятельности, связанных со строительством.

Обозначенное в языке разделение на воинов и ремесленников подтверждается раскопками в погребениях курганного типа. С одной стороны, встречается огромное число совсем бедных захоронений, содержащих только кремниевый нож или горшок, а с другой — исключительно богатейшие погребения, скорее всего принадлежавшие племенным вождям.

Могилы указывают также на высший семейный статус мужчины, который, похоже, имел неограниченные права собственности, распространявшиеся на его жену и детей. Часто встречающиеся двойные погребения мужчины и женщины указывают на обычай добровольного приношения жены в жертву умершему. Она должна была следовать за своим усопшим мужем, то есть умереть. Этот обычай вплоть до XX века сохранялся у индусов (вдова сжигала себя вместе с мужем). В Литве он фиксировался в XII и XIV веках.

Лингвисты больше не говорят о единстве индоевропейского материнского языка даже на ранних стадиях его развития; еще прежде, чем начался процесс широкого расселения народа, возможно, он состоял из ряда диалектов. Археологи склонны поддержать эту гипотезу, поскольку, прежде чем курганный народ появился на Балканах, в Анатолии, Центральной и Северной Европе, не наблюдалось смешения культур, существовавших к северу от Черного моря.

Движение началось из района низовьев Волги и территории, расположенной к западу от Каспийского моря, возможно, оно шло по нарастающей. Образовавшиеся после экспансии различные индоевропейские группы вначале были тесно связаны с материнской культурой индоиранского блока и с тохарской родовой культурой. Об этом свидетельствуют и языковые связи между санскритом и греческим, армянским, славянским и балтийским языками — с одной стороны, и между тохарским и греческим, фракийским, иллирийским, славянским и балтийским — с другой.

Благодаря широкому распространению по Европейскому континенту и смешению с местными европейскими культурами курганная культура в Европе распалась на ряд отдельных групп. Мощные объединения поздних славян, балтов, немецких народов появились в первые столетия II века до н. э.

Зарождение многих индоевропейских групп в Европе происходило более или менее одновременно. Правда, мы можем скорее назвать, чем подтвердить, странное сходство между литовским и санскритом в связи с поздними миграциями, поэтому склонны считать, что более 4000 лет тому назад предки балтов и древнеиндийских народов жили в евразийских степях. Балты сохранили архаические формы быта, они вели уединенную жизнь в лесах, поскольку отклонились от основных маршрутов многих последующих миграций.

Как могли прямые предки балтов достичь берегов Балтийского моря и тех территорий, что являются Белоруссией и Великороссией? Движение курганного народа шло от нижнего бассейна Днепра в сторону Центральной Европы и Балтийского моря. Одна часть расселилась вдоль западных берегов Балтии, дойдя до территории Юго-Восточной Финляндии на севере. Другая группа, обладавшая теми же культурными признаками, продвинулась от среднего Днепра к верхнему Днепру, верховьям Волги и территории Оки (Центральная Россия).

Между Данией и Литвой, в Германии, Чехословакии и Польше новые поселенцы обнаружили давно обжитые неолитические сельскохозяйственные угодья. На территории Западной Балтии и покрытой лесами Центральной России им пришлось столкнуться с рыболовами, так называемыми «причесанными под горшок» народами.

Происходивший на протяжении сотен лет процесс взаимного влияния подтверждается и археологическими находками. Весь комплекс находок, который известен археологам как культура шаровидных амфор, представляет собой смешанный тип, состоявший из элементов культур дымового и курганного типов, причем второй преобладал.

За несколько столетий культура трубчатых кубков разделилась. Начиная со второго тысячелетия до н. э. по всей территории, на которой проживали представители данной культуры, и даже и на территориях, расположенных к северу от нее, в Южной Швеции и в Южной Норвегии и на всей восточной балтийской территории обнаруживают общую культуру, обычно называемую культурой шнуровой керамики, или культурой боевых топоров.

Обычно ее считают вариантом курганной культуры, которая развилась на основе своих собственных особенностей в сочетании с элементами, перенятыми от носителей культур узкогорлых кубков и колоколовидных кубков, которые достигли Центральной Европы с юго-востока несколько позже, чем представители курганной культуры.

Отличительными особенностями культуры шнуровой керамики, или боевых топоров, стала керамика с насечками в виде рубчиков, боевые топоры с отверстиями. Эти характерные черты родом с Востока. Было принято украшение горшков насечками, что часто встречается на горшках курганной культуры в южнорусских степях. Каменные боевые топоры являются имитацией кавказских бронзовых топоров. Наблюдаемое археологами поразительное сходство культурных элементов во всей Центральной Европе, на южном и западном Балтийском побережье бесспорно доказывает маршруты распространения курганной культуры по Балтийскому побережью.

Поселения и погребения курганного типа дополняются керамикой с насечками и боевыми топорами, которые встречаются в землях, первоначально занятых охотниками и рыболовами, ярко отличающимися от автохтонного населения данных мест. Археологи совершенно точно установили, что новый народ расселился среди коренного населения охотников и рыболовов. Очевидно, что многие поселения производителей пищи и охотников и рыболовов были одного времени.

Похожая картина распространения новой культуры наблюдается в бассейне верхней Волги, где курганные поселения относятся к фатьяновской культуре (название дано по погребению Фатьяново, расположенному неподалеку от Ярославля). Как на западнобалтийской территории, так и в Великороссии пришельцы расселялись на высоких речных берегах, в то время как местные охотники и рыболовы продолжали селиться возле лесных озер или в низинах рек.

Носители курганной культуры заняли Центрально-Русскую возвышенность и не продвинулись в северном направлении. Их следы зафиксированы только до берегов Ладожского озера и Южной Финляндии, но не смогли здесь долго удержаться. В этих северных районах они частично ассимилировались в течение нескольких столетий с местным населением, а частично отступили на юг.

Начиная с середины второго тысячелетия северная граница распространения курганной культуры проходила приблизительно от севера Латвии к верховьям Волги. Производители пищи остались в самой благоприятной для них климатической зоне. Это более или менее совпадает с территорией листопадных лесов, где климат не слишком отличается от природы индоевропейской прародины. Согласно лингвистическим данным, она, скорее всего, размещалась именно в зоне листопадных лесов, где росли дубы и яблони, а леса населяли белки, зайцы, бобры, волки, медведи и лоси.

Зона дубрав и бобров простиралась на север, к южной части Скандинавии, ее граница проходила вдоль Финского залива до юга, оказываясь у Ладожского и Онежского озер. Северная граница распространения яблоневых деревьев проходила к югу от границы дубрав, приблизительно от Финского залива и севера Эстонии до верхневолжского бассейна. Тот факт, что древние балты проживали на территории листопадных лесов, отражен в словах, общих для названий дуба, яблони, березы, липы, ясеня, клена и вяза во всех балтийских языках.

Однако в них нет общих названий для бука, тиса, плюща, которые граничат с самым южным регионом листопадных лесов и известны, напротив, во всех славянских языках. Это, в свою очередь, указывает, что древние балты проживали к северу от территории древних славян. Во всех балтийских языках встречаются общие названия для белки, куницы, бизона, зубра и лося. Как показывают обнаруженные человеческие останки, физический тип также говорит о том, что произошло вторжение новых людей в район Восточной Балтии и в Центральную Россию. Черепа из могил носителей фатьяновской культуры существенно отличаются по параметрам от тех, что найдены в могилах или поселениях охотников и рыболовов культуры гребенчатой керамики.

Скелеты из погребений носителей курганной культуры длинные и европеоидного типа, люди из поселений охотников и рыболовов были среднего роста или низкорослые, с широкими лицами, плоским носом и высоко расположенными глазницами. Последние особенности в общих чертах схожи с теми, которыми обладали финноугорские народы, вышедшие из Восточной Сибири. Более того, скелеты из поселений охотников и рыболовов в Эстонии говорят о существовании некоего смешанного типа, скорее всего образованного от смешения европеоидного и монголоидного типов. Внешне последние схожи с современными манси, хан-тами, коми и саамами.

Черепа европеоидного типа из погребений новоприбывших в земли Западной Балтии почти точно соответствуют тем, что известны по раскопам, проведенным на севере Польши (бывшая Западная Пруссия), что также подтверждает расселение народов вдоль побережья Балтийского моря.

Похожи и черепа из фатьяновских погребений, примерно тот же самый тип находим в погребениях курганного типа на степной территории, расположенной вдоль низовий Днепра. Скорее всего, смешивание двух типов рас началось стихийно, поскольку нам известно несколько курганных погребений в Эстонии (периода культуры боевых топоров), где находим черепа монголоидного типа.

Археологические раскопки не предоставляют нам сведения, позволяющие сделать вывод, насколько язык курганных людей, поселившихся в западнобалтийском регионе и в лесной части России, отличался от языков представителей других индоевропейских групп. По типу культуры они были тесно связаны с другими людьми курганной культуры, занимавшими соответственно Центральную и Северо-Восточную Европу.

В течение нескольких столетий, последовавших за 2000 годом до н.э., среди носителей курганной культуры произошла дифференциация, это сделало возможным разграничить районы их проживания. Нам неизвестно, происходила ли и языковая дифференциация, но не приходится сомневаться в том, что на нее могли оказывать влияние такие факторы, как расселение по огромной территории и тесные контакты с местным, не индоевропейским населением.

Используя языковые источники и ранние исторические записи, подтверждающие, где проживали балтийские племена, сегодня мы можем проследить развитие самых ранних из сохранившихся культур и сделать вывод, что они относились к прямым потомкам балтийских народов.
Продолжение ниже:

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 12-01-2009 08:32
В течение нескольких сотен лет во время периода, последовавшего за вторжениями, курганная культура Центральной и Северной Европы не претерпела существенных изменений. Она оставалась культурой халколитического уровня, то есть сохранявшей особенности каменного века, несмотря на тот факт, что время от времени использовались и медные предметы: спиралевидные кольца для женских волос, кинжалы и шила.

Основные находки в местах погребений и поселений — горшки, каменные боевые топоры, наконечники для топоров, кремниевые наконечники для стрел, ножи и скребки, инструменты из костей и просверленных зубов животных для ожерелий. Список не очень отличался от перечня находок, датируемых примерно 2000 годом до н. э. и несколько более ранним временем, из погребений курганного типа в южных российских степях.

Период до наступления настоящего железного века в Центральной Европе, скажем до 1800—1700 годов до н. э., был временем приспособления к местным условиям и в некоторой степени разделения на локальные варианты. Культурными разграничителями между всеми вариантами стали только индивидуальные стили керамики с насечками. Небольшие различия указывают на общую тенденцию к индивидуализации.

Образовались явно различные по географическому положению группы: одна к северу от Карпат, другая в центре Европы, еще две на севере Германии и на юге Скандинавии, не говоря уже о тех, что располагались дальше на юг и на восток. К западу от реки Одер, что в Польше, на северо-западе Украины (северной части Волыни), в Западной Пруссии и Литве возникло другое сообщество, имевшее тесные культурные связи дальше на севере, в Латвии, Эстонии и на юго-западе Финляндии, на западе Белоруссии и в Центральной России. Это сообщество имело все основания претендовать на про-тобалтийское происхождение и имело общие корни со всеми культурами бронзового века, развившимися в Восточной и Западной Балтии.

Множество названий использовалось для обозначения культуры шнуровой керамики и боевых топоров, существовавшей между нижним течением Одера, верховьями Вислы и южной частью Финляндии. В верховьях Вислы ее называют злотой, на Волыни — волын-ской шнуровой, на прибрежной северной территории Польши (в Померании), Западной Пруссии и Литве — ржучевской (в Польше) или междузаливной (в Германии); последнее название указывает на ее распространение между Куршским заливом и заливом Фришес-Хаф. На восточнобалтийской территории за ней сохранялось название «культура боевых топоров», поскольку каменные или боевые топоры напоминали о лодках, а в Великороссии она известна как фатьяновская.

Сравнивая все элементы различных групп, в том числе и стиль раскраски керамических изделий, следует признать очевидное сходство между ними. Имеющиеся различия не настолько существенны, чтобы стать основанием для рассмотрения их как отдельных культур. Нельзя ожидать, чтобы на такой огромной территории существовали совершенно одинаковые изделия или орнаменты.

Учитывая сказанное, я все же обнаруживаю на этой территории примечательное сходство инструментов, методик изготовления керамики, а также общее в декоративных мотивах, равно как и единообразие погребений и погребальных обрядов. Перед нами культура, которая, несмотря на наличие отмеченных фактов, в своей основе не очень отличалась от породившей ее курганной культуры. Население держало скот, свиней, овец, коз, лошадей и собак, использовало тщательно отделанные, прекрасно отполированные кремневые серпы, с помощью которых собирали урожай.

Зерна пшеницы и проса, как каменные мотыги и переносные ручные мельницы, указывают на занятия сельским хозяйством. Каменные и кремневые топоры использовались для расчистки леса. Треугольные кремневые головки для стрел являлись основным оружием для охоты на обитателей леса: медведей, волков, лис, рысей и зайцев. Костяное оружие и сети предназначались для речного и морского рыболовства, наиболее часто в Балтийском море для рыбной ловли и для охоты на тюленей (Phoca groenlandica) использовались копья.

Встречались разнообразные каменные и деревянные инструменты для обработки дерева и кожи. От своих предшественников, носителей культуры узкогорлых кубков, эти протобалты научились изготавливать предметы из янтаря и добывать лучшие образцы европейского кремня в верховьях Вислы и вдоль верхнего Буга в Польше. Они изготавливали из янтаря цилиндрические бусы и круглые или квадратные пуговицы с отверстиями в форме буквы V. Протобалты умели выделывать и достаточно разнообразные горшки для приготовления пищи и для ритуальных целей: стаканы для вина, амфоры, горшки шаровидной формы и горшки с широким горлом, огромные сосуды для хранения припасов, некоторые с двумя боковыми отверстиями для подвешивания, глубокие блюда и ковши. Глиняные изделия имели необычайно тонкие стенки, но не всегда хорошо обожжены.

Исключение составляют блюда и отдельная кухонная утварь, верхняя часть которых всегда украшалась горизонтальными и волнистыми насечками или диагональными линиями, образующими очертания рыб, треугольники и ромбовидные рисунки. Если посмотреть сверху на эти горшки, то можно разглядеть изображения солнца с лучами.

На основаниях горшков делались выпуклости или изображались простейшие солярные мотивы. Иногда их можно различить и на боках горшков, высеченные в виде полукруга с точками по краям. Такие находки обнаружены в ряде погребений и поселений. Наиболее примечательные из них были сделаны во время раскопок 1923—1926 годов в Померании и Западной Пруссии, в восточной и западной частях нижней Вислы.

Особенно тщательно изучены прекрасно сохранившиеся поселения в Ржучеве: на дюнах вдоль Балтийского побережья и в Суккасе на берегу залива Фришес-Хаф. В обоих местах население проживало на протяжении сотен лет, о чем свидетельствует несколько культурных слоев. Найдены небольшие дома прямоугольной формы, длиной 8—12 м и шириной 4—5, расположенные друг над другом.

Стратиграфические особенности указывают, что люди стремились жить в постоянных обустроенных поселениях. Обычно их строили на холмах или дюнах; если располагались в низинах, то под домами устраивали специальные насыпи. Примером может служить поселение в Ржучеве, где дома располагались на нескольких террасах, которые специально укрепляли камнями и подпорками из дерева.

Поселение в Суккасе представляло собой деревню из двадцати домов, расположенных рядом, на сравнительно небольшой территории. Большая часть домов состояла из одной комнаты, но часто к одному из торцов пристраивали небольшое крытое крыльцо. В главной комнате находился круглый, подкововидный или прямоугольный очаг, огороженный камнями. Лишь в некоторых случаях дверь находилась в одной из широких стен.

В представленных ниже плане и реконструкции домов обозначен один из них, в котором находится большая комната с прямоугольным очагом и крыльцом. С северо-восточной стороны — крыльцо, возможно служившее и помещением для скота. Стены были построены из вертикально стоящих в два ряда деревянных столбов, пространство между которыми заполнялось глиной.

Остроконечная крыша поддерживалась несколькими толстыми столбами, расположенными вдоль оси дома. Около очага находились деревянные конструкции, напоминавшие кровати или лавки. Под входом в одном из домов обнаружили челюсть человека и ожерелье из бусинок янтаря. Возможно, это были фрагменты ритуального человеческого жертвоприношения при устройстве дома; кроме того, можно предположить, что в таких обрядах янтарь имел особенное значение.

Умерших хоронили в сложенном положении, мужчин на правом боку, женщин — на левом, в ямах, напоминающих по структуре шалаши, выстланных плоскими камнями, стенки были деревянными.

Рис. 7. Многослойный курган в Каупе на Земландском полуострове диаметром ок. 14 м:

I слой— 2000 г. до н. э.; II слой— XVIII—XVI вв. до н. э.;

III слой — ХШ—XI вв. до н. э. Первый и второй слои окружены двумя рядами вертикально стоящих столбов со рвом между ними, вокруг третьего слоя найдены остатки каменного кольца

Курганы огораживали деревянными столбами, на что указывает реконструкция укрепленной погребальной насыпи в районе Фишхаузена (современный Приморск) в Восточной Пруссии. Здесь в XIX веке были раскопаны четыре погребения, располагавшиеся одно над другим. Самое старое из них относится к халколитическому периоду, другие к бронзовому веку. В групповом захоронении в Злоте (Южная Польша) обнаружено несколько погребений скота и собак, в других погребениях животные встречаются редко.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/4.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 16-01-2009 07:33
Глава 3. Приморские балты в бронзовом и раннем железном веке

Около XVIII в. до н.э. произошло значительное улучшение качества обработки бронзы в Западном Прикарпатье и восточноальпийской зоне, но производство металла распространялось в Балтийском регионе медленно. В отношении металлургии он оставался периферийным, видимо, потому, что по всему региону от Балтийского моря до Руси не было местных источников меди. Развитие культуры обработки металлов зависело исключительно от импорта из Центральной Европы к Балтийскому морю, с Кавказа и Южного Урала к металлургическим центрам России.

С началом европейского бронзового века регион, населенный протобалтами, разделился на несколько зон влияния.

Западная зона включала Восточную Польшу, бывшую Восточную Пруссию и западные части Литвы и Латвии и находилась под влиянием европейских металлургических центров на протяжении всего бронзового века, поэтому здесь культура развивалась в таком же ритме, как в Литве, Латвии и в верховьях Волги, с определенным влиянием своих южных соседей, Южной Руси. Это разделение продолжало сохраняться на протяжении всего исторического времени: западные балты, наследники пруссов и куршей, имели ту же культуру, что и жители Центральной Европы — культуру, созданную иллирийцами, кельтами и их западными соседями — германскими племенами. Восточные балты активно контактировали с угрофиннами, киммерийцами, протоскифами и древними славянами.

Следовательно, развитие крупных металлургических центров в Центральной Европе и на Южном Урале привело к некоторой дифференциации материальной культуры, которая была более однородной на протяжении халколитического периода.

В Прибалтике не существовало медных или золотых месторождений, так что же балты могли предложить за металл? Что представляло для жителей Центральной Европы такую ценность, чтобы заставить их менять свои товары? Почему бронзовые клады сконцентрированы вдоль берегов рек Одер и Висла, а также вдоль померанского и восточнопрусских берегов Балтики? Ответ: это янтарь, или северное золото. Не тот янтарь, который мы сейчас используем для украшений. Для наших предков то была солнечная материя — электрон, как называли его греки, сияющее вещество, наделенное магической силой. Янтарь считался таким же ценным, как золото, он привлекал и варваров с севера, и цивилизованный юг. Для прибалтов он стал настоящим «волшебным металлом», metallum sudatieum, как называл его Тацит. Янтарь стал основой процветания, он привлекал и развивающуюся Центральную Европу, и микенскую Грецию.

У нас нет письменных источников периода европейского бронзового века, но прекрасные сказки и мифы отмечают, что вещество было хорошо известно в классической Греции и Риме, и эта известность уходит корнями в эпоху бронзового века. В Гомеровой «Одиссее» упоминается королевский дворец, украшенный медью, золотом, янтарем, слоновой костью и серебром, а также указывается, что Пенелопа получила солнечное ожерелье из янтаря и золота. Представления о связи янтаря с солнцем, нашедшие выражение в древнейших исторических записях, видимо, существовали на протяжении всего бронзового века.

Янтарь — это смола реликтовых сосен, которые росли около 60 млн лет назад на южном побережье Балтийского моря вплоть до северо-западной точки Земландского полуострова (55° с. ш. и 19—20° в. д.).

Берега, где росли эти сосны, постепенно опустились в море, затем поднялись и снова опустились в продолжение нескольких геологических эпох. Со временем смола отвердела, и ее массы вымываются морем на теперешнем юго-восточном побережье Балтики и западном побережье Ютландии. Янтарь также находят в глубоких слоях отложений в Польше, и на западе Земланда, и на северном побережье в районе косы Неринга. Сегодня значительные количества янтаря добывают в районе Куршской косы в Литве и на латвийском побережье. Много янтаря добывается в Данцигском заливе и в Померании. Около 90% лучшего в мире янтаря добывают на юго-восточном побережье Балтийского моря.

В XVI—XVII вв. до н.э. экспорт янтаря еще не был интенсивным. От берегов Балтийского моря его везли в Западную, Центральную и Восточную Европу. Янтарные амулеты в виде колец с дыркой для подвешивания и грубо сделанные бусы были достаточно редкими, потому что глыбами янтарь еще не привозили на юг. Запасов металла в Прибалтике было мало, и там чаще находят костяные украшения, например булавки, имитированные под медные изделия.

Начало межконтинентальной торговли янтарем началось только с наступлением бронзового века и связано с развитием европейской унетицкой культуры. Когда унетичане установили торговые связи с микенцами, около 1600 г. до н.э., торговля янтарем быстро достигла высокого уровня.

В Центр. Европу его возили от балтов и германских племен Ютландии. Установлено, что в 80% унетицких погребений обнаружены янтарные бусы. Период с 1650-го по 1550 г. до н.э. был уже настоящей культурой бронзового века, и ее носители производили огромные количества топоров, кинжалов, долот и украшений. Сферические или немного сплющенные янтарные бусинки находят и в могилах мужчин и женщин и в кладах, спрятанных странствующими унетицкими торговцами.

Некоторые крупные клады, состоящие из замечательных бронзовых изделий, таких, как кинжалы, покрытые металлом, длинные и узкие топоры с двумя лезвиями, алебарды на металлических или деревянных ручках, шейные кольца, С-образные браслеты, булавки и головные кольца, золотая проволока, ушные кольца с янтарными бусинками, были найдены по низовьям Вислы и Одера — рек, ведущих к источникам янтаря. Это свидетельствует о том, что «янтарные» берега были уже известны центральноевропейским торговцам и что они предлагали бронзу и золото в обмен на янтарь местным жителям. Они платили за него самыми ценными в Центральной Европе бронзовыми изделиями и золотыми украшениями, часть из которых импортировали из Ирландии. По всей Прибалтике от Ютландии до Литвы находят бронзовые и золотые изделия этого периода. Одна металлическая алебарда была найдена в Велюоне, близ Каунаса (в Литве). Южнее, в низовьях Вислы и на полуострове Земланд, находят бронзовые кинжалы, буланки, браслеты, головные кольца и другие типичные для унетицкой культуры артеафкты. Столь значительное количество предметов из бронзы в Восточной Прибалтике можно объяснить только продажей янтаря.

Хорошо обработанные янтарные бусинки бронзового века находят в Северной Польше, в Восточной Пруссии и Литве. Их обработку начали на месте добычи, на что указывает огромное количество готовых и разбитых янтарных бусинок в Юодкранте, на косе Неринга, узкой полоске земли между Балтийским морем и Куршским заливом на западе Литвы. Хорошо обработанные янтарные бусинки и подвески экспортировались из Северной Прибалтики в Литву, Эстонию, Финляндию, на северо-запад Швеции и в Норвегию, а затем в Восточную Русь и на Средний Урал, где находят такие же подвески и бусины, как и в местах, где добывают янтарь.

С мест добычи его вывозили по Висле. От ее устья путь держали к югу до изгиба Вислы, затем по реке Нотец, притоку реки Варты, потом поворачивали на запад по Варте и верхнему Одеру — таким образом янтарь доставляли в Силезию, на восток Германии, в Богемию, Моравию, на запад Словакии и в Австрию — центр унетицкой культуры. Отсюда янтарная дорога тянулась вдоль Дуная и Тисы к Балканам, где путь лежал на юг, к Италии, и далее, до Греции, можно было добраться через Адриатическое море или по берегу (о чем свидетельствуют бусы, обнаруженные в Греции), а также через Центральные Балканы.

В Греции янтарные бусинки находим на всем протяжении микенского периода, начиная от ранних групп шахтных могил в Микенах. Большая часть шарообразных бусинок и уплощенных крупных бусин, найденных при раскопках шахтных могил Шлиманом, датируется 1580—1510 гг. до н.э., а из раскопанного позже круга захоронений — и более ранним периодом. Огромное количество специфически уплощенных янтарных бусин и пластинок также найдено в многочисленных могилах XV—XIV вв. до н.э.

Балтийский янтарь отличается высоким (от 3 до 8%) содержанием янтарной кислоты, которое нехарактерно для янтаря из других мест. Проведенный в 1885 г. химический анализ янтарных бусинок из микенских шахтных могил и других находок из Греции и Италии подтвердил их балтийское происхождение.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО И ХРАНЕНИЕ УРОЖАЯ

В то время как собиратели янтаря располагали привозными бронзовыми изделиями, население других районов не имело металлических орудий и украшений, и там на протяжении долгого времени металлические изделия считались редкостью и являлись предметами роскоши. Исключение составляют плоские топоры, которые были распространены очень широко. Для возделывания пашни балты использовали каменные мотыги с просверленными отверстиями для ручки. Такие орудия сохранялись даже в раннем бронзовом веке.

По форме мотыга напоминала голову змеи и соответственно именовалась «мотыгой со змеиной головой», восточнобалтийской, или литовской мотыгой, потому что подобные изделия находят только в Прибалтике. Камень, кремень, кость, оленьи рога и дерево были основными материалами для изготовления орудий труда и оружия на протяжении всего раннего бронзового века в Центральной Европе. Уникальной и очень значительной находкой стал загон для животных в поселении близ озера Бискупин, в Северной Польше, который позволяет понять, как в поселениях содержали животных. Загон, окруженный канавой шириной 1,5 и глубиной 1,8 м и небольшой насыпью, располагался в середине ровного поля и занимал 90 м в длину и от 36,6 м в ширину. Укрепление имело два входа с южной части, около широкого рва, где стояли 2 небольших жилища или шалаша из жердей, возможно построенные для пастухов. Около них обнаружены и другие следы жилья: черепки горшков, расщепленные кости животных, остатки рыбы, раковины пресноводных мидий, рога и кости, куски охры, глиняные грузила для сетей и фрагменты бронзовых булавок.

Находки датируются примерно 1500 г. до н.э. Кости животных принадлежат коровам, овцам, свинье, лошади, собаке, оленю, косуле, зубру. В загоне могли содержать 500 голов крупного рогатого скота, овец и других животных, когда их пригоняли с пастбищ для доения и стрижки. Укрепленная ограда служила защитой от диких животных.

ЗАПАДНЫЕ БАЛТЫ И УНЕТИЦКАЯ КУЛЬТУРА

На основе сравнительного анализа балтийской и унетицкой керамики можно определить примерную границу этих культур между Центральной Европой и северобалтийскими странами. Унетичане не украшали изделия орнаментом, а балты наносили глубокие линии вокруг горлышка. В XV в. до н.э. кувшины превратились в горшки с тюльпанообразными горлышком, солярным мотивом вокруг него и несколькими рядами линий. В Северной Польше эту керамику называют ивненской (от захоронений близ селения Ивно, недалеко от Шубина). Другим критерием для установления границы культур является различие погребальных сооружений и обнаруженных в них предметов. Унетицкие могилы располагались под низкими курганами, имели продолговатую каменную гробницу, построенную из камня. В балтийских могилах был каменный пол и деревянные столбы по периметру. Тела умерших находились внутри деревянных гробов.

В раннем и среднем бронзовом веке территория распространения балтийской культуры достигла наибольших размеров. На западе она охватила всю Померанию до устья Одера и весь бассейн Вислы до Силезии на юго-западе, но ее пределы влияния постепенно уменьшались. В то же время в Центральной Европе унетицкая культура постепенно распространялась, пока не охватила большую часть континента. Около 1400 г. до н.э. она достигла среднего течения Дуная и Трансильвании, и ее носители контролировали большую часть Европы.

В XIV—XV вв. до н.э. балтийская культура не утратила своих особенностей, хотя и находилась под влиянием Центральной Европы. Захоронения и керамика имеют четкие местные черты, указывающие, что западные балты, жившие на месте современной Северной и Восточной Польши, не были ни оккупированы, ни истреблены. Торговля янтарем не прерывалась.

Примерно в четырехстах поселениях от Померании на севере до Волыни на юге находят одинаковую керамику, каменные и бронзовые изделия. В более чем сотне поселений, расположенных на песчаных дюнах, обнаружены почти одинаковые тюльпанообразные кубки, украшенные горизонтальными насечками вокруг горлышка. Эти изделия, датируемые XIII—XIV вв. до н.э., являются воспроизведением более древних аналогов и известны как тшинецкая культура по названию селения Тшинец близ Люблина.

В XII в. до н.э. вопреки сильному центральноевропейскому влиянию прибалтийская культура развивалась без больших изменений. Только около 1200 г. до н.э. она подверглась разрушению. Затем ее юго-западная часть (современная Центр., Вост. и Южн. Польша) была временно занята пришельцами из Центр. Европы.

БАЛТИЙСКАЯ КУЛЬТУРА КЛАССИЧЕСКОГО БРОНЗОВОГО ВЕКА

В позднем бронзовом веке балтийская культура начала усиленно сопротивляться влиянию своих соседей. В конце XIII в. на всем пространстве от Восточной Померании до Рижского залива и до Варшавы на юге начинает развиваться собственная культура обработки металла. Руды ввозили в больших количествах, и местные мастера успешно освоили производство нового оружия и украшений.

Топоры, булавки, браслеты и другие украшения приобретают местный характер. Типично балтийскими являются удлиненные боевые топоры, украшенные горизонтальными волнами и бороздами, рабочие топоры с широкими, иногда полукруглыми лезвиями, булавки со спиральными и цилиндрическими горизонтальными головками. Они являются самыми характерными изделиями между XIII и XI вв. до н.э. В начале первого тысячелетия широко используются местные формы наконечников и топоров. Продолжавшийся ввоз изделий из Центральной Европы, в основном из Лаузица в современной Восточной Германии, сосредотачивается в низовьях Вислы и в Земланде, как в районах развитой торговли янтарем.

На Земландском полуострове обнаружено множество находок конца позднего бронзового века, в которых представлена как медная руда, так и бронзовые изделия различной степени обработки. В начале XX в. в Литтаудорфе близ Фишхаузена найдено 118 предметов: серпы, наконечники, головные подвески и браслеты. Некоторые сломаны, другие с дефектами. Серпы большей частью такие, как у унетичан востока Германии. Это свидетельствует о том, что местные кузнецы путешествовали или что торговцы из Центр. Европы добрались до Земланда. Торговые связи продолжались и с родственными германскими племенами. В земландских курганах найдено несколько наконечников и острых зубил южноскандинавского и западногерманского типов, а балтийские топоры находят в Дании и Южной Швеции.

ПРИМОРСКИЕ БАЛТЫ В БРОНЗОВОМ ВЕКЕ

После поглощения микенской культуры центральными европейцами торговля янтарем сокращается, но не прекращается. В IX в. янтарь вновь появляется на Востоке. На берегу реки Тигр была найдена янтарная статуэтка Ашшурнасирпала, царя Ассирии (885—860 гг. до н.э.), высотой 20 см. Как показал химический анализ, она сделана из прибалтийского янтаря. Неизвестно, как привезли янтарь для статуэтки: по восточному пути через Россию и Кавказ, или через Центральную Европу, или по финикийским торговым путям в Средиземном море.

Погребальные сооружения позднего бронзового века в прибрежной зоне и частично в Земланде окружались двумя или тремя каменными кольцами. Эти курганы насыпали над могилами, перекрытыми сферическим каменным сводом. В захоронениях XIII в. до н.э. тела умерших располагались в деревянных гробах. Иногда в XII в. ингумация уступала место кремации, хотя западные прибалты начинают кремировать своих умерших только в самом конце бронзового и начале железного века.

Эти обычаи, как и многое другое, постепенно пришли из Центральной Европы. Кремация впервые появляется в Померании, а затем в Восточной Пруссии, Литве и Южной Латвии.

Курганы располагаются группами иногда до сотни в одном месте. Они являются главным источником наших знаний о культуре конца бронзового века. К сожалению, мы не можем воссоздать полную ее картину до тех пор, пока не будут исследованы все могилы. Захоронения находились неподалеку от поселений, и курганы располагались в беспорядке или в один ряд.

Большие курганы высотой 3 м предназначались обычно для вождей или других важных членов общины и членов их семей, меньшего размера — для тех, кто их обслуживал. От этой части бронзового века известны погребения в Рантау близ Фишхаузена в Земланде. Тело умершего с бронзовым мечом располагается внутри гроба, поставленного в середине площадки из обточенных камней. В Прибалтике мечи обнаруживаются реже, чем в Центральной Европе, и скорее всего являются знаком отличия. В этих могилах также находят балтийские боевые топоры, янтарь и голубые стеклянные бусины, а также бронзовые браслеты и булавки. Сочетание мечей с другими предметами сохраняется в Центральной Европе в XIII в. до н.э. Могилы вождя были покрыты полусферическим каменным сводом, под которым затем хоронили других людей. Нередко эти вторичные погребения относятся к более позднему времени, например к концу бронзового и раннему железному веку. Изучение этих курганов позволяет выделить несколько хронологических периодов.

В Земланде классическая традиция сводов и кругов существовала в течение длительного времени. В обширной прибрежной зоне Восточной Померании до Западной Литвы обнаруживаются одинаковые курганы. На юго-востоке Пруссии и в Южной Латвии открыты кладбища, подобные мавзолеям, содержащие сотни погребений, компактно расположенных одно над другим. Хорошим примером является курган в Воркейме близ Лиц-барка Варминского (бывший Хейлеберг). Высота его 1,8 м и диаметр 13 м, там около 600 могил. Находки позволяют отнести курган к периоду 1000—600 гг. до н.э. Другой подобный «мавзолей» найден в Резне, на юго-западе от Риги. Высотой 2 м, он содержит более 300 могил, относящихся к позднему бронзовому и раннему железному веку. Древнейшие ингумационные погребения датируются XIII и XII вв. до н.э., а затем были кремационные погребения без урн, относящиеся ко второму и первому тысячелетиям до н.э.

Над ними располагаются кремационные захоронения в маленьких каменных урнах, относящиеся к концу бронзового и началу раннего железного века, за которыми следует еще один ряд кремационных могил. Это значит, что одно и то же погребальное сооружение использовалось на протяжении нескольких сотен лет. Такое было возможно только в случае, если оно являлось фамильным или клановым местом погребения.

Топор, лошади и быки приносились в жертву во время погребальных обрядов. В кургане в Резне лошадиные зубы были найдены только в 128 местах. Ритуальные топоры находили не только в мужских захоронениях, но и у столбов или на стенах погребения.

ЗАПАДНЫЕ БАЛТЫ ВО ВРЕМЯ СКИФСКИХ И КЕЛЬТСКИХ ВТОРЖЕНИЙ

Железо появилось в Центральной Европе во II в. до н.э., но только к VIII в. в жизни людей произошли заметные изменения, хотя железные орудия уже были известны по всей Северной Европе. И в Прибалтике до нач. X в. железо встречается крайне редко, и там сохраняется культура бронзового века. Изменения в культуре в конце VIII в. до н.э. связаны не с развитием технологий, а с происходившими историческими событиями.

Это был период скифской экспансии из Причерноморья в Центральную Европу. Всадники, которые появились в Румынии, Венгрии и на востоке Чехословакии, принесли с собой восточные типы конской упряжи, «звериный» стиль в искусстве, ингумационные погребения в деревянных гробах. И тогда носители культуры бронзового века смещались на запад. Перед вторжением в Центральную Европу они завоевали киммерийцев, живших на северных берегах Черного моря и на Северном Кавказе, и заставили их уйти.

Ассирийские и греческие источники сообщают, что киммерийцы ушли на Ближний Восток, тогда как скифы стали доминировать в Сев. Причерноморье. Они впитали многое из кавказской и киммерийской культуры и, продвигаясь на запад, несли с собой понтийско-кавказские культурные влияния. Это воздействие материальной культуры Востока изменило Центральную Европу.
Продолжение ниже

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 16-01-2009 07:35
Прибалтийские и германские культуры на севере Европы не были затронуты скифским влиянием, но в них проникли новые черты из-за интенсивных торговых связей с центром Европы. Лужицкая культура урновых полей в Вост. Германии и Силезии стала частью европейского культурного сообщества и сохранилась на протяжении первых столетий раннего железного века.

Торговля янтарем не прекратилась, лужичане оставались посредниками между районами добычи янтаря и гальштадтской культурой в Вост. Альпах, а начиная с VII в., этрусками в Италии. Нововведения, как бронзовые удила и упряжь, орнаментированные подвески и первые железные предметы, поступали в Прибалтику от лужичан. Снова, как и в бронзовом веке, в районах добычи янтаря (на Земланде и в низовьях Вислы) появляются захоронения с богатым содержимым.

Период VIII—VII вв. до н.э. - время ориентализации, т.к. у добытчиков янтаря появляются новые предметы - большие конические булавки, поясные застежки в виде спиралей и колец, подвески в виде дисков, прототипы которых обнаружены на Центр. Кавказе. Влияние Востока могло прийти в Балтию через Венгрию и по Висле. Особенно обогатилась культура западных балтов. Хотя большинство названных выше украшений и бронзовых удил были привозными, в большей части находок заметны черты, указывающие на их местное происхождение.

Могилы и клады также включают бронзовые изделия, которых не находят ни в Центр. Европе, ни в Понтийском регионе. Форма янтарных бусин и подвесок становится разнообразной: круглые, прямоугольные, треугольные, ромбовидные, треугольные с обрезанными концами.

Типично балтийскими, точнее прусскими или земландскими, являются ожерелья с большими расплющенными концами — их находят в земландских погребениях с янтарными бусинками, браслетами, булавками и перстнями.

Находки из металла VIII и VI вв. до н.э. в Померании, Вост. Пруссии и Зап. Литве указывают на продолжение связей с лужичанами в Центр. Европе и германскими племенами. Многие клады, обнаруженные в прибрежной зоне между Одером и Земландом, содержат такое же оружие, конскую упряжь и украшения, как на СЗ и в центре Европы.

Из Германии доставляются золотые трубчатые браслеты, найденные на севере Пруссии вместе с мечами центральноевропейского типа, цветными стеклянными бусинами и тонкими бронзовыми цепочками. Излюбленными балтийскими украшениями являются булавки с большими спиральными головками, спиральные ручные кольца, сделанные из плоских лент с геометрическим узором, шейные кольца из тонкой круглой или расплющенной медной проволоки, украшенной штрихами или точками.

Заметно возрастает торговля янтарем с Альпийским регионом, вост. берегом Адриатического моря и Италией. Огромное количество янтарных бусинок и булавок с янтарем было найдено в гробницах этрусков в центр. части Италии. Янтарь часто находят в могилах, расположенных вдоль торговых путей, идущих от мест добычи, например в бассейне Вислы, Одера и Эльбы. Особенно большое количество янтаря для изготовления украшений доставлялось во 2-м тысячелетии до н.э., в период укрепления микенско-унетицких культурных связей.

Погребальные сооружения бронзового века не менялись, за искл. нового обычая располагать урны в небольших каменных гробницах. На месте, где был костер, выкладывали круглую платформу из плотно пригнанных камней, в ее центре, окруженная каменным кольцом, располагалась заостренной формы урна, помещенная в прямоугольную гробницу, сделанную из плоских кусков камня. Самые значительные находки сделаны в Земланде, где в кон. XIX в. было исследовано более 12 курганов.

На кладбище VI—VII вв. в Друскининкай найдены курганы, окруженные от 6 до 11 кольцами из камня. Курганы использовались на протяжении веков, находятся они в лесу, поэтому все кольцевые структуры сохранились полностью. Исследованный в 1940-х гг. курган в Курмайчяе в Западной Литве датируется VI—V вв. до н.э. и содержит обычное число концентрических каменных колец.

Внутреннее каменное кольцо диаметром 5 м окружает круглую платформу, мощеную камнями, на которой обнаружено ингумационное погребение женщины, содержащее большие височные украшения в виде спиралей, первоначально прикрепленных к шерстяной шапочке, а также шесть урновых погребений. Примерно в конце VII и VI в. до н.э. в Восточной Померании гробницы устанавливали раскрашенную могильную плиту, иногда приподнятую на каменных топорах, место для подношений. Гробницу огораживали круглой стеной из нескольких рядов камней размером примерно с человеческую голову или покрывали каменным сводом, а само погребение было обнесено кольцами из камней и покрывалось земляной насыпью. Такие курганы найдены на всей территории от Вост. Померании и Литвы, но Вост. Пруссии каменные погребения увеличились: появился коридор, ведущий в центральное помещение кургана, внутри которого располагались урны всех членов семей.

Развитие торговых связей повлияло на погребальные обычаи. В регионе Эльба—Заал, в Богемии, Померании, Шлезвиг-Гольштейне, Дании и Южной Швеции появляются урновые домики. В Померании они имели прямоугольную форму и стояли на подпорках, напоминая настоящие дома. Ряды горизонтальных линий на передней стенке могли имитировать бревна деревянных домов.

Возможно, идея подобного домика пришла из Италии, где такие урны были известны с VIII в. до н.э. Центральноевропейские, германские и балтийские урновые домики приобретают собственные характерные особенности гораздо позже, только в VIII в. до н.э. В Померании урновых домиков не так много, и они не вытеснили местный тип круглых или заостренных урн.

Около 600 г. до н.э. с юга на север по янтарному пути распространяется еще одна особенность, надолго оставшаяся в балтийской культуре: появление человеческих лиц на горлышках погребальных урн. Такие изображения распространились в Вост. Померании, в низовьях Вислы, где получили название «культура лицевых урн».

Вначале очертания лиц только грубо намечены двумя небольшими отверстиями, изображающими глаза, вертикальной линией носа и горизонтальной линией рта. Иногда в таких урнах обнаруживаются изогнутые булавки, позволяющие связать их с гальштадтской культурой типа С, то есть с периодом 620—225 гг. до н.э. в Центр. Европе. У этих ранних лицевых урн имеются продолговатые горлышки и закругленная нижняя часть, несомненно указывающие на их местное происхождение. Обычно их находят в каменных погребениях на западе Прибалтики, где в урновых домиках содержался прах множества членов семьи или рода.

Около V в. до н.э. урны приобретают классическую завершенность. Изображения лиц становятся более четкими, появляются украшения, изображения оружия и символических сцен, покрывающие горлышко и тулово урны. Художественное и информационное значение этих лицевых урн возрастает, благодаря тому что на них процарапаны рисунки предметов, которые невозможно обнаружить при археологических раскопках. Это прежде всего силуэты мужчин и женщин, фасоны их одежды, деревянное оружие, такое, как щиты и копья, деревянные кибитки, а также культовые и ритуальные сцены.

Некоторые урны имеют ушки-кольца, сделанные из бронзовых спиралей или обвешанные стеклянными или янтарными бусинками, прикрепленными к ушкам — небольшим ручкам с отверстиями с каждой стороны горлышка. На женских урнах часто изображены ожерелья в виде рядов горизонтальных и вертикальных линий, а на задней поверхности — резной орнамент. Они имитируют плоские ожерелья, которые были обнаружены в Померании и восточнопрусских погребениях. Иногда на горлышки наносили ряды точек, изображающих стеклянные или янтарные бусины. На корпус нанесены изображения больших булавок с головками в виде колец или гребней с левой или правой стороны тулова урны. Видимо, в них хранился прах женщин. Урны, богато украшенные символическими сценами, были характерны для мужских погребений.

Все урны закрыты крышками с отверстиями и солярным орнаментом, мотивы которого четко делятся на 2 группы: к 1-й относят орнаменты с натуралистическими мотивами, ко 2-й — изображения людей, лошадей, повозок, щитов, копий, дисков на стелах, солнца, елей и другие геометрические узоры и фигуры. Интересные символические сцены найдены на урнах из Восточной Померании и особенно из р-на Данцига. Четко выраженный местный стиль указывает на то, что они могли изготавливаться одной и той же группой племен. Лицевые урны с Земландского полуострова и запада Мазурии изредка украшались геометрическим узором и символическими сценами, без какого-либо орнамента.

Общие особенности символики лицевых урн позволяют соотнести их с южноскандинавской резьбой по камню конца бронзового и начала железного века и изделиями из долины Камони, севера Италии. Бронзовые сосуды, лезвия, оружие и глиняные фигурки этого времени распространены по всей территории от Италии до Северной Европы.

Изображение солнца чаще всего встречается на крышках урн, оно окружено звездами или лошадьми. Тяжелые овальные диски украшаются линиями и точками — это солнце с лучами, расположенное между двумя фигурками. Всадники, держащие в руках копья, и повозки, запряженные двумя лошадьми, а также 2 перекрещивающихся копья.

Лучшие изображения обнаружены на урнах из Грабова и Старогарда, к западу от низовьев Вислы. Возможно, эти фигуры изображают богов неба и солнца с их атрибутами: лошадьми, рогатыми животными, топорами и копьями, но нет реалистического воспроизведения сцен охоты или похорон.

Изображения всегда выполнены прямыми линиями, обрамленными точками или короткими штрихами. Человеческие фигуры или животные схематичны, люди на грабовских урнах напоминают тех, что бывают на пряниках: с расставленными ногами и разведенными руками, головами в виде кругов, усыпанных точками. Человек на грабовской урне с копьем, длинношеий, руки едва намечены, всадник на спине лошади лишен ног, руки разведены. Одни фигуры похожи на детские рисунки, а другие отличаются большей пластичностью.

Возможно, урны для знаменитых людей украшались более умелыми мастерами. Лицевые урны отражают древнее представление о том, что умерший продолжает существовать в своем изображении, которое должно сохранять его черты. На лицевых урнах мы не находим одинаковых изображений, орнаментов или символов, практически нет двух похожих. Каждая из них точно соответствует личным качествам и общественному положению умершего, и именно поэтому урны представляют большой интерес. Возможно, описанная выше урна из Грабова принадлежала вождю, тогда как остальные практически не украшены.

Другая особенность грабовских урн заключается в том, что символические сцены занимают только верхнюю треть урны, а оставшаяся поверхность заполнена вертикальными линиями, поверх которых нанесено от 4 до 9 диагональных. Возможно, они изображают плащ из шкур животных.

По этим и другим урнам мы можем установить, что вожди и другие важные лица племени носили специально сшитые плащи, украшенные символическими изображениями. Существование кожаных плащей и накидок подтверждается находками, сохранившимися в погребениях на болотистой местности. К времени лицевых урн относится хорошо сохранившееся тело 12- или 14-летней девочки, найденное в 1939 г. в гробнице близ Остроде, запад Мазурии (Вост. Пруссия), возможно принесенной в жертву. Ее тело завернуто в плащ, сшитый из четырех бараньих шкур, шерстью внутрь, швы очень хорошо обработаны. К верхней части пришит капюшон, складки и потертости на шкурках показывают, что плащ несколько раз ремонтировался, к плащу на вязаном шнуре прикреплен костяной гребень, похожий на изображения с лицевых урн. Это погребение особенно интересно тем, что подтверждает: кроме обычной кремации умерших, в болотистых местах совершались и ингумационные погребения, хорошо известные в германской культуре. В кишечнике девочки обнаружены остатки мяса, жира, муки и пыльца диких растений.

Пока западные балты спокойно жили в течение периода лицевых урн, Центр. Европа испытала новые вторжения скифов. Следы скифских набегов в VI и V вв. до н.э. были найдены на западе и юге Польши, на востоке Германии, в Чехословакии и на западе Украины. Более чем в 50 поселениях обнаружены типичные скифские наконечники стрел, удила, мечи и украшения. Много скифских наконечников найдено в лужицких укреплениях, что указывает на постоянные нападения с востока. Укрепления лужичан показывают, что их культура находилась на грани уничтожения. Добравшись до южной границы западнобалтийских земель, скифы прекратили движение на север. Только в Вост. Пруссии и Южн. Литве были обнаружены единичные наконечники скифского типа. За исключением некоторых наконечников скифского типа, найденных в Вост. Пруссии и Сев. Литве, присутствие скифов ничем не подтверждается.

Возможно, цепочка западнобалтийских укреплений в Сев. Польше и Ю-В Пруссии была построена для сопротивления скифскому вторжению с юга.
Тщательно построенные укрепления располагались на островах или озерных протоках. Такое укрепленное поселение на столбах было найдено на озере Арис в Восточной Пруссии. Его окружало несколько рядов деревянных столбов, и хотя дома не сохранились, но видно, что оборонительная стена была такая же, как в лужицких укреплениях в Бискупине. В настоящее время известно около двадцати укрепленных поселений вдоль нижнего течения Вислы в Мазурии и на Земланде. Археологические раскопки датированы VI и VII вв. Эти укрепленные поселения располагались на стратегически важных возвышенностях и с двух сторон окружены водой. Обычно такие поселения были огорожены земляным валом высотой 2—3 м и шириной около 10 м, усилены вертикально и горизонтально расположенными бревнами, а иногда и каменными стенами с площадками для стрелков. Интересно поселение V—IV вв., раскопанное близ местечка Старжиково Мале в низовьях Вислы. Состоящее из 8-ми домов и нескольких дополнительных строений типа амбаров и конюшен, оно располагалось на полуострове, укрепленном двумя каменными насыпями и еще двумя рядами столбов и деревянных башен около главного въезда. Прямоугольные жилища с очагом располагались концентрическими кругами. Возможно, последнее принадлежало вождю или старейшине. Все дома маленькие, размером 5х3 м, а некоторые чуть больше — 8х5 м. По этому и другим поселениям видно, что они были небольшими, на 40—60 человек. По размерам и характеру укреплений они соответствуют раннему бронзовому и железному векам и напоминают центральноевропейские поселения эпохи лицевых урн.

Проникновение скифов в северную часть Европы было кратковременным. С IV в. до н.э. следы скифов отсутствуют, и, возможно, будущие раскопки помогут установить причину, по которой они не продвинулись в Зап. Балтию. Пока ясно одно: люди культуры лицевых урн успешно сопротивлялись власти скифов и даже продвинулись к югу, ибо территория распространения их культуры охватывает весь бассейн Вислы в Польше и часть Зап. Украины вплоть до верховьев Днестра на юге.

Их появление на рубеже 400—300 гг. до н.э. принесло перемены. Лицевые урны постепенно утрачивают человеческие очертания и превращаются просто в декоративные сосуды. Сохраняются только бисерные ожерелья вокруг горлышка и солярные символы на крышке; украшенные урны покрывали небольшим орнаментом и изображали символические сцены. В погребальных ямах на украшенных урнах стояли один над другим небольшие горшки, иногда сосуды. Такие погребения стали называться абажурными, или колокольчатыми. В IV в. горшки, покрывавшие урну, все еще помещали в каменную гробницу, но постепенно они исчезают, уступив место только крышкам, опирающимся на столбы.

Возможно, подобные перемены наступили после распространения этой культуры среди лужичан, которые покрывали свои урны горшками. Более логичным является предположение, что лужичане испытали влияние культуры лицевых урн. Сходство между урнами периода покрытых и лицевых урн показывает, что они не исходят из стиля лужицкой керамики. Мы можем также установить ее тесную связь с керамикой, изготавливавшейся другими пленами Вост. Пруссии. Культура покрытых урн, конечно, не является той древневосточной германской культурой, о которой сообщал Петерсен в 1929 г., описывая погребения и находки по всей довоенной восточной части Германии.

Основными памятниками этого периода являются погребения, хотя найдено более 400 поселений, от которых сохранились только черепки. Эти поселения расположены в Польше на берегах рек или на песчаных дюнах. Часто в могилах находят бронзовые или железные булавки с «цветком подсолнуха» или маленькой спиральной головкой, а также булавки в виде лебединой шеи, бронзовые браслеты или железные кольца, стеклянные бусины, железные ножи и лезвия. Некоторые предметы, например, железные заколки и поясные пряжки, явно кельтского типа и датируются IV в. до н.э. Застежки и пряжки латенского типа появляются в погребениях покрытых урн начиная с IV в. до н.э. Появление латенских изделий в погребениях верховьев Днестра показывает южную границу проникновения культуры покрытых урн к IV в.

Также следы латенской культуры обнаруживаются в Силезии. Ее влияние постепенно возрастает, и в III в. до н.э. кельтские предметы появляются в Южн. Польше и Зап. Украине. Продвижение культуры покрытых урн к югу было остановлено благодаря кельтскому влиянию. Среднелатенские погребения (300—100 г. до н.э.), поселения и отдельные изолированные находки на ЮЗ Польши и на зап. Украины указывают, что эта культура существовала там по крайней мере несколько веков. В III и II вв. до н.э. число погребений с покрытыми урнами в южной и центральной частях Польши постепенно сокращается, и в I в. до н.э. они исчезают полностью.

Южное побережье Балтийского моря к востоку от Одера постепенно заселяется германскими племенами. В IV в. до н.э. германское поселение Ясторф появляется в низовьях Одера, а в течение III в. подобные кладбища обнаруживают в низовьях реки Пярсета (Вост. Померания). Появление германцев привело к полному исчезновению лужицкой культуры в низовьях Одера, достигшего границы культуры покрытых урн.

В I в. до н.э. погребения ясторфского типа исчезают. Вместо них появляется т.н. комплекс «оксивия», узнаваемый по преобладанию ингумационных погребений Некоторые ученые связывают его с готским или славяно-венедским влиянием. В первые века нашей эры Вост. Померания и низовья Вислы были заняты готами, приплывшими в устье Вислы из Скандинавии, возможно в поисках лучших земель и лучшего климата. Их появление отмечено в письменных источниках (Плиний, Страбон, Тацит, Птолемей), и их кладбища и погребальная утварь резко отличаются от погребений пруссов, живших от востоку от готов.

Пока сильнейшее племя западных балтов сохраняло относительную независимость и культура лицевых и покрытых урн исчезла благодаря кельтскому и готскому влиянию, другие балтийские племена, где влияние извне было меньшим, сохранили местные особенности. Потомки зембов, нотангов и галиндян продолжали и в раннем железном веке строить каменные гробницы, в которых помещали урны целого семейного клана, а сверху насыпали земляной курган, защищенный каменным покрытием сверху и каменным кольцом по окружности.

Классическим примером такого погребения является курган IV—III вв. до н.э. в Зеленице, близ Прейсиш-Эйлау (совр. Багратионовск), на юге Земландского полуострова. Прусские племена щедро украшали керамику геометрическим орнаментом, узором из точек или линий в виде ромбов, треугольников, зигзагов и других фигур. Кроме геометрического орнамента, прусские урны IV и III вв. до н.э. сохранили некоторые древние черты лицевых урн: заостренные или округлые крышки и 2 отверстия, изображающие глаза. На урнах из Земланда иногда встречаются изображения человеческих фигур или жилищ. Кроме керамики, в погребениях обычно находят железные иголки, шила, серповидные лезвия, стеклянные и белые фаянсовые бусинки.

Ввозятся и имитируются среднелатенские изделия. Интересно, что в отличие от кельтских и германских захоронений в погребениях балтов редко встречается оружие. Это означает, что оно было редкостью, и во внутренней Пруссии продолжалась обычная мирная жизнь.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/5.htm

великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 3753
 Добавлено: 16-01-2009 19:04
Выделяю материал о балтах в отдельную тему форума.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 11-02-2009 03:58
Глава 4. Восточные балты в бронзовом и раннем железном веке

Фатьяновская культура

После открытия фатьяновского могильника на Нижней Волге, около Ярославля, в 1903 году, культуру каменного и раннего бронзового века, развивавшуюся в лесистой части России, стали называть фатьяновской и выделять как отдельный этап. По распространенности балтийских названий рек в Белоруссии и Центральной России и ряду корней балтийского происхождения, обнаруженных в языке поволжских угров, фатьяиовскую культуру можно считать восточной ветвью протобалтийской культуры, входящей в группу индоевропейских культур, развивавшихся в Центральной России на протяжении первых двух четвертей второго тысячелетия до н.э.

В течение бронзового века носители фатьяновской культуры распространились на восток вплоть до Волги и ее притоков. Кроме верховьев Волги, фатьяновские поселения обнаружены в низовьях Оки, Суры, Вятки и нижнем течении Камы.

В третьей четверти второго тысячелетия зона распространения этой культуры достигла реки Белой и вплоть до Южного Урала. Носители фатьяновской культуры вклинились узкой полосой между финноугорскими охотничьими племенами на востоке центра России и протоскифами на юге.

Они строили свои небольшие деревни на высоких берегах рек, обычно укрепляя их рвами и валами с внутренней стороны. Эти укрепленные поселения заметно отличались от неукрепленных деревень охотников на побережьях озер и рек. В верховьях Волги и низовьях Оки фатьяновсюк поселения расположен около жилищ охотников, культура которых в Центральной России в начале второго тысячелетия до н.э. называлась ямной, а со второй четверти того же тысячелетия именуется волынской. Носители фатьяновской культуры разводили овец, коз, коров, свиней, лошадей и собак. Кроме того, они занимались рыболовством и охотой. В мужских погребениях обнаружены костяные щитки для защиты запястий при стрельбе из лука. В детских погребениях найдены маленькие глиняные колесики, указывающие на возможное использование повозок.

Количество металлических предметов возрастает в XVIII—XVII веках и сохраняется вплоть до конца бронзового века. Бронзовые топоры и наконечники стрел постепенно вытесняют костяные и каменные. По названию большого кладбища, раскопанного в 1933—1937 годах, содержащего большое количество бронзовых топоров, наконечников стрел, пружинных и спиральных подвесок, культуру раннего бронзового века, развивавшуюся на востоке Западно-Центральной России, именуют балановской, и некоторые ученые выделяют ее в отдельный тип культуры.

Сходство металлических изделий с находками на юге России указывает, что ее носители искусно обрабатывали металл и пришли с юга одновременно с поступлением медной руды из месторождений Южного Урала. Также есть основание для предположения, что носители фатьяновской культуры в верхнем течении Волги могли контактировать с народами Центральной Европы.

В нескольких поселениях обнаружены замечательные ручные браслеты, напоминающие унетицкие изделия раннего бронзового века из Центральной Европы. Ингумационные погребения расположены в глубоких ямах, укреплены деревянными рублеными конструкциями, перекрыты бревнами, на которые насыпали низкие земляные курганы. Погребальные обряды и орнаменты на керамических изделиях указывают на почитание огня, солнца и животных. Иногда на кладбищах обнаруживают отдельные погребения овец, коз или медведей, причем этих животных хоронили с соблюдением таких же обрядов, как и людей. В погребениях часто находят кости домашних животных, древесный уголь, красную охру, трут и куски кремня, иногда в могилах, иногда в горшках. Может ли это свидетельствовать о культе огня? Радиально расположенный штриховой орнамент на основаниях сосудов, горлышки и тулова горшков, украшенные зигзагообразными линиями, крестами, вертикальными и горизонтальными штрихами, нацарапанными, выдавленными или выпуклыми, без сомнения являются символами солнца, как и у других индоевропейских народов. Отметим, что данные мотивы не встречаются на керамике финноугорских охотников и рыболовов.

В раннем бронзовом веке носители фатьяновской культуры постоянно соперничали за владение землями с угрофиннами и протоскифами, которые двигались с юга. Постепенно они распространились на северо-запад, вплоть до бассейна Оки. Земли, занимаемые фатьяновцами, неуклонно сокращались, однако перед полным исчезновением в Чувашии, Татарии и Башкирии носители этой культуры смогли выйти на восток вдоль верховий реки Белой и Южного Урала. Другие их поселения обнаружены к востоку и северу от Казани. Эту последнюю стадию развития фатьяновской культуры, относящуюся примерно к 1500—1300 годам до н.э., обычно называют абашевской по названию могильника, открытого в 1925 году близ деревни Абашево на севере Чувашии. Возможно, появление абашевских поселений на Южном Урале объясняется наличием в этих местах месторождений меди. В этих поселениях обычно обнаруживаются большие количества местной руды, шлака и орудий для металлургического производства и инструментов для обработки металла.

Металлургия на Южном Урале достигла высокого уровня развития и странствующие кузнецы расходились оттуда по всему Нижнему Поволжью, что видно по находкам бронзовых украшений инструментов и орудий производства. Теперь люди умели делать не только топоры, наконечники стрел, шила и бронзовые спирали, но и кинжалы, ножи, подвески, браслеты, серпы и такие сложные украшения, как подвески, кольца, пояса, покрытые тонким слоем серебра с орнаментом в виде розетки или концентрических кругов и листьев. Об искусстве мастеров свидетельствуют кожаные изделия с орнаментом из тонких медных проволочек и кусочков медной фольги. Сохранились фрагменты головных, нарукавных и наплечных украшений из кожи, богато украшенных маленькими бронзовыми кольцами, спиралями и розетками. Женские костюмы были изящны и тщательно отделаны. А балтийские кузнецы многому научились от металлургов Южного Урала, так называемых андроновских людей, культура которых родственна протоскифской культуре деревянных погребений, с которыми абашевцы поддерживали тесную связь.

Богато украшенная абашевская керамика свидетельствует о более высоком уровне развития по сравнению с ранней стадией фатьяновской культуры на востоке Центральной России и андроновской культурой. Горшки теперь приобретают плоское дно, и их округлая коническая поверхность тщательно полируется и обжигается. Зубчатым или царапающим инструментом наносится орнамент в виде горизонтальных, зигзагообразных, волнистых линий или листовых узоров. Погребальный абашевский обряд полностью тождествен раннему фатьяновскому. Умерших хоронили в ямах, над которыми насыпали небольшие круглые курганы, размещая под каждым одну или несколько могил. В некоторых чувашских могильниках обнаруживаются погребения, обнесенные деревянной оградой прямоугольной, круглой или эллиптической формы. Каждая могила представляет собой рубленую конструкцию, укрепленную вертикальными бревнами и перекрытую досками.

Нам неизвестны ни кладбища, ни поселения последних веков новой эры, подтверждающие существование фатьяновской культуры. Это показывает, что в середине Поволжья и в бассейне реки Белой она внезапно исчезает вследствие новой экспансии с юга носителей культуры деревянных погребений.

Бронзовый век в районе между востоком Литвы и Латвией и бассейном реки Оки в Центральной России исследован слабо. По фрагментам керамики из укрепленных городищ видно, что в конце второго—первом тысячелетии до н.э. и перед началом раннего железного века там сформировалось несколько местных разновидностей. Одну из них — так называемую гребенчатую керамику — изготавливали на востоке Литвы, юге Латвии и северо-западе Белоруссии. Другая сформировалась в Южной Белоруссии и на северных окраинах Западной Украины и была тесно связана с милоградской, а третья —- так называемая гладкая керамика — в бассейне Десны, верховьях Днепра, Оки и Дона. Последний тип культуры — в бассейнах Десны и верховьях Дона — именуется бондариховской по названию деревни Бонда-риха, или юхновской (в раннем железном веке и первых веках нашей эры).

Несмотря на некоторые местные различия, общий уровень развития культуры: организация поселений, керамика, изделия из камня и кости — отличается очевидным единообразием и постоянством форм по всей территории. Бронзовые топоры и украшения встречаются достаточно редко. Булавки, шила, иголки и наконечники стрел обычно делались из кости, тогда как удила с бронзовыми и серебряными накладками позднего гальштадтского и раннего латенского типов известны в милоградской группе. Ручная керамика имеет простую форму, горлышко и края сосудов округлые, а боковые стенки уплощенные или слегка округлые и покрыты волнистым или процарапанным узором вокруг горлышка, такие же способы декорирования сосудов распространены в позднем бронзовом веке и даже в первых веках нашей эры (рис. 31).

Культура холмовых поселений на возвышенностях в восточной части Литвы, в Латвии, Белоруссии и на западе Руси, вплоть до района Москвы, верховьев Оки и Дона, существовала на протяжении нескольких тысячелетий. На ее балтийское происхождение указывают множество археологических находок и названия рек, которые четко соотносятся с распространением гребенчатой, милоградской и культурой плоской керамики с конца VIII века до н.э. до первых письменных источников, проливающих некоторый свет на события, связанные с распространением скифов и киммерийцев в Северном Причерноморье, а со времен Геродота и на их северных соседей, то есть славян.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/6.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 11-02-2009 04:01
Геродотовы невры

В конце II тысячелетия протоскифская культура деревянных погребений распространилась с низовьев Волги к берегам Черного моря, а в конце VIII века до н. э. скифы завоевывают киммерийцев, которые почти тысячу лет жили в Северном Причерноморье. Под напором скифов исчезает большинство славянских племен в этом регионе, тогда как балты, жившие в лесистых районах, остаются вне скифского влияния. Проходят века, и скифы исчезают после вторжения в Причерноморье персов. Описания в четвертой книге «Истории» Геродота являются древнейшим письменным источником сведений о том, что происходило в восточной истории Европы в конце VI века до н. э. Геродот, писавший около 450 года до н.э., сообщает о походе персидского царя в 515 году и перечисляет названия и положение пограничных народов, называя невров, андрофагов, меланхленов, будинов, живших на севере от скифов. Мы не можем ожидать от него достаточной точности, но само сообщение заслуживает внимания. В частности, о неврах он пишет: «Северные части Скифии, простирающиеся внутрь материка, вверх по Истру, граничат сначала с агафирсами, затем с неврами, потом с андрофагами и, наконец, с меланхленами» (IV, 100).

«Истр — первая река Скифии, за ней идет Тирас. Последний начинается на севере и вытекает из большого озера на границе Скифии и земли невров. В устье этой реки живут эллины, называемые тиритами» (IV, 51).

«Ближе всего от торговой гавани борисфенитов (а она лежит приблизительно в середине всей припонтийской земли скифов) обитают калиды — эллинские скифы; за ними идет другое племя под названием ализоны. Они наряду с каллипидами ведут одинаковый образ жизни с остальными скифами, однако сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом. Севернее ализонов живут скифы-земледелыды. Они сеют зерно не для собственного пропитания, а на продажу. Наконец, еще выше их живут невры, а севернее невров, насколько я знаю, идет уже безлюдная пустыня. Это — племена по реке Гипанису к западу от Борисфена» (IV, 17).

«За Борисфеном (Днепром) со стороны моря сначала простирается Гилея, а на север от нее живут скифы-земледельцы. Их эллины, живущие на реке Гипанис, называют борисфенитами, а сами себя эти эллины зовут ольвиополитами. Эти земледельцы-скифы занимают область на три дня пути к востоку до реки Пантикапа, а к северу — на одиннадцать дней плавания вверх по Борисфену. Выше их далеко тянется пустыня. За пустыней живут андрофаги — особое, но отнюдь не скифское племя. А к северу простирается настоящая пустыня, и никаких людей там, насколько мне известно, больше нет» (IV, 18)1.

Сведения, которые сообщает Геродот, позволяют установить местоположение невров. Во-первых, река Днестр, впадающая в большое озеро на севере, является границей между Скифией и землей невров. Поскольку Днестр вообще не связан с озерами, мы можем только предполагать, что под «большим озером» Геродот подразумевает припятские болота, которые вполне могли стать естественной границей между скифами и неврами. Во-вторых, поселения невров находятся на растоянии трех дней плавания на восток или одиннадцати дней — вверх по Днепру от города Гилы на берегу Черного моря. Отсюда следует, что земли скифов-земледельцев располагались в Нижнем и Среднем Поднепровье. В археологическом плане эта территория связана с распространением чернолесской культуры в XVII— XV веках до н. э., которая развивалась под влиянием скифов и существовала в Среднем Поднепровье, а также с белогрудовской культурой позднего бронзового и среднего железного века, комаровской и белопотоцкой культурами раннего бронзового века.

Эти культуры существовали за тысячу лет до того, как их разрушили скифы. Несомненно, что, говоря о «скифах-земледельцах» и их предшественниках, Геродот имел в виду древних славян. Тогда по Геродоту выходит, что невры составляли отдельный народ, живший к северу от скифов-земледельцев или от славян.

В-третьих: Геродот упоминает, что соседями невров были андрофаги, то есть людоеды, которых обычно отождествляли с мордовскими племенами, жившими в Центральной России к востоку от низовьев Оки. В начале XX века чешский ученый В. Томашек, предложивший расшифровку названия «андрофаги» в своих лекциях в Венском университете, считал, что это греческий перевод иранского наименования мордвинов — мардха-вар (от корней mard — «человек», xvar — «пожирать»).

Геродот описывает невров как отдельный народ, заимствовавший скифские обычаи. Различие между неврами и андрофагами обусловлено разницей между индоевропейцами и финноугорскими народами. Упоминания о неврах встречаются до IV века, причем римские историки пишут, что невры жили «у истоков Днепра».

Национальная принадлежность невров долгое время была предметом обсуждения между славянскими и балтийскими лингвистами. Корень «nep/nop/nur» есть и в славянском, и в балтийских языках, поэтому лингвистические сведения сами по себе не дают ответа на этот вопрос. Действительно, названия рек, озер и деревень с корнем «нер» или «нор» достаточно часто встречаются и в балтийских землях, и в Пруссии, и в Латвии, и в Литве, и в Белоруссии, и на западе Руси. Слово nerti — «нырять, погружаться» и сейчас существует в латышском и литовском языках. В «Повести временных лет», составленной Нестором в XI веке, упоминается народ или племя нерома, платившее дань русским князьям. Обычно историки считают, что так называлось племя латгалов, жившее в восточной части современной Латвии. Возможно, это наиболее древнее наименование балтийских племен было дано финноуграми. Слово «неромаа» включает финноугорский корень «маа», обозначающий «земля».

С археологической точки зрения культура Восточной Латвии и бассейна Даугавы во времена Геродота была идентична культуре Смоленского, Московского, Тульского, Калужского и Брянского регионов. Как показано на карте раннего железного века, в этом районе бытовала культура гладкой керамики. Со времен Нестора, после переселения славян на территорию современной России, археологические находки показывают существование тесных связей между верховьями Оки и Днепра. Вполне возможно, что упоминаемые Геродотом невры и нерома из русской летописи являются одним и тем же народом.

Невры в большой степени идентифицируются со славянами. С 1900 года лингвисты также стали считать невров славянами, поскольку балтийская культура была практически неизвестна по археологическим находкам. Предполагалось, что балтийские племена могли жить в Белоруссии или на западе Белоруссии, к северу от при-пятских болот, в верховьях Днепра, Десны и Оки. Это соответствует свидетельству Геродота о расположении земли невров по соседству со скифами-земледельцами и мордвинами-андрофагами и является главным доказательством, что именно балты были западными соседями мордвинов до перемещения славян на северо-восток, которое произошло тысячу лет спустя.

Таким образом, весьма вероятно, что упомянутые Геродотом невры были восточными балтами. Восточно-балтийские земли могли называться «нерова» или «нерова, неурова», то есть типично для балтийских провинций. Древние названия Латвии и Литвы (Latuva и Lietuva) содержат тот же суффикс и, видимо, происходят от гидронимов Лата и Лейта.

За исключением замечания, что невры придерживаются скифских обычаев, Геродот не дает никаких других сведений об их жизни или происхождении. Он больше говорит о финноуграх, восточных и северных соседях невров, и андрофагах, которых считает самыми дикими, ибо у них нет закона и правосудия. Они кочевники, у них не было постоянных жилищ, одевались как скифы, их язык никто не понимал. Меланхленов, которых можно считать поволжскими уграми, он описывает как людей, носящих черные плащи. Будины (предположительно вотяки) голубоглазы и рыжеволосы. Этот свободолюбивый и властный народ занимается скотоводством. Дальше Геродот пишет, что скифы обратилась к своим северным соседям за помощью для отражения нападения персов. Вожди невров, андрофагов, меланхленов, агафирсов и тавров вступили в союз со скифами. Из сообщения Геродота неясно, насколько земли невров пострадали от вторжения, но он рассказывает, что меланхлены, андрофаги и невры не оказали сопротивления скифам и персам.

Это все, что Геродот говорит о неврах и их соседях. Видно, что эти племена жили к северу от скифов, на тех территориях современной России, которые хорошо знали персы, скифы и греки.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/7.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 11-02-2009 04:03
Глава 4. Восточные балты в бронзовом и раннем железном веке

Ранние холмовые поселения раннего железного века

Обратился к археологическим находкам, отражающим культуру верховьев Оки, Днепра и Немана. Много сотен укрепленных холмовых поселений, известных в этом районе, устраивали на высоких берегах рек и протоках между озерами, у мест впадения небольших ручьев в крупные реки. Обычно они были расположены группами, примерно на расстоянии 5 км друг от друга, чтобы с самой высокой точки одного поселения можно было видеть одно-два других. Видимо, группа из 5—10 поселений составляла племенной союз, контролировавший определенный район. Этот тип размещения холмовых поселений продолжал существовать в течение долгого времени после каменного и бронзового веков. Здесь нет следов больших поселений или городов.

Такие скопления деревень известны в верховьях Оки и возле ее притоков: Жиздры, Угры, Упы, Нары и других. Я нахожу, что эти гидронимы балтийского происхождения. Холмовые поселения располагались также на реке Протве, к юго-западу от Москвы, вокруг Смоленска, Витебска, Минска, Гомеля и других белорусских городов. Их много в Восточной Латвии и в Литве. Для раннего железного века и первых веков новой эры укрепленные холмовые поселения являются главным археологическим источником. В отличие от ранних периодов и Западнобалтийского региона здесь почти неизвестны кладбища, поэтому мы гораздо больше знаем об устройстве поселений, их экономическом укладе, чем о погребальных обычаях, культах и общественных отношениях.

Деревни, где находились десятки домов, укрепляли валами и рвами, они занимали площади от 30—40 х 40—60 м. Валы высотой 1—2 м сооружали из камня, земли или глины. Очень часто их укрепляли обожженной глиной и усиливали бревнами. Это были самые прочные и долговременные сооружения. Некоторые из недавно вырытых укреплений упоминаются во множестве легенд. Рвы, расположенные перед валами, достигали глубины 3—7 м и ширины 10—15 м. Дома в поселении располагали по эллипсу, в форме треугольника и даже прямоугольника, в зависимости от очертаний берега реки или озерного залива. Перед постройкой домов площадь выравнивали, в низких местах насыпали грунт. Валы обычно устраивали со стороны суши для защиты от врагов и диких животных. Иногда они окружали всю деревню или защищали ее с нескольких сторон.

При раскопках холмовых поселений нередко находят множество культурных слоев различного времени, показывающих, что в данном месте жили на протяжении нескольких веков, причем характер культуры менялся очень медленно. В 1957 году в городище Николо-Ленивец на берегу реки Угры, притока Оки, Т.Н. Никольской была обнаружена деревня из десяти домов, датируемая III веком н.э. Наземные и деревянные дома, ориентированные с северо-востока на юго-запад, располагались в два ряда. Дома были прямоугольной формы размерами от 9 х 3 до 6 х 3 м, и в большей части из них находились большие очаги. Дома без очагов обычно использовали для хранения урожая и припасов. В жилых домах было два или три помещения. Бревенчатые стены укрепляли вертикальными деревянными столбами, поставленными по углам и в середине каждой стены. Пространство между столбами заполняли горизонтальными бревнами или прямоугольными прутьями, после чего стены обмазывали тонким слоем глины. Крыша опиралась на высокий столб в середине дома. Полы укреплялись глиной, а открытые очаги, располагавшиеся выше уровня пола, окружала глиняная стена.

Железные серпы и отпечатки зерен на керамике, найденные во множестве деревень, указывают на занятия сельским хозяйством. Рядом с поселениями обнаружены остатки полей и загонов для содержания животных, которые иногда окружали валами, как в холмовых укреплениях Свинухово. Зерно хранилось в круглых ямах диаметром около метра. Более 70% костей животных, обнаруженных в большей части холмовых поселений, принадлежит домашним животным и лишь 30% — диким. В некоторых случаях обнаружено заметное увеличение числа лошадиных костей, указывающее, что лошадей употребляли в пищу. Домашних животных разводили для еды, а диких — для получения меха и шкур, поэтому в одних поселениях преобладают кости лисы, зайца, белки, куницы, бобра, а в других — косули, медведя и волка. Рыбная ловля также была важным источником пищи. Найденные небольшие грузила для сетей говорят о том, что плавучие сети и неводы использовали параллельно с костяными и железными крючками, костяными гарпунами.

Рис. 34. Листовидные булавки из укрепления в Свинухове из городища Николо-Ленивец

Об уровне обработки бронзы можно судить по каменным линейным формам и тигелям. Браслеты, булавки и украшения из бронзы или меди изготавливали в разных местах. В поселениях, датированных IV—II веками до н. э., обнаружено большое количество бронзовых булавок со спиральными головками и булавок в форме листа. Под листом одно или два отверстия — видимо, для прикрепления цепочки. Выпуклые пластинки с несколькими дырочками использовали для прикрепления к одежде или поясу. Браслеты украшали различными узорами в виде выпуклых кривых линий. Большая часть находок из холмовых поселений — предметы из костей и керамики. Кости использовали для наконечников стрел, шильев, иголок, рукояток для ножей и удочек, пуговиц; глину в качестве грузил для сетей, различной формы пряслиц, игрушек и керамических фигурок лошадей. Горшки сделаны из серой глины, покрытой слоем глазури.

О том, что в поселениях занимались выплавкой железа, свидетельствуют находки железных ножей, рыболовных крючков, серпов, у некоторых из них лезвия недоделаны или сломаны. Железную руду добывали из местных болот, заливных лугов и озерных берегов, которых много в лесистой части Восточной Европы. Руду надо было выкапывать летом, осенью и зимой; ее мыли, сушили, обжигали и разбивали на мелкие кусочки. После этого переносили в небольших мешках и укладывали слоями, перемежая древесным углем, для плавления. Железные изделия, производство которых началось примерно в середине первого тысячелетия до н.э., но не ранее I века н.э., вытеснили изделия из камня и кости.

Рис. 35. Костяные наконечники стрел, гарпуны, игла и глиняные пряслица из городищ в верховьях Оки
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/8.htm

вступающий
Группа: Участники
Сообщений: 4 		Добавлено: 30-03-2009 11:34
Многие историки языка считают, что и балтийские, и славянские языки выделились из общего праязыка, либо предки балтов и славян составляли т.н. балтославянский континуум, внутри которого не было четкой границы между диалектами славян и балтов. Хотя концепции общего праязыка и балтославянского континуума и не являются общепризнанными, с большой степенью достоверности можно считать, что предки балтов и славян в первой половине I тыс. до н.э. говорили на очень близких языках, с большими или меньшими диалектными отличиями.

У меня есть неопровержимые свидетельства существования балтийских гидронимов вплоть до севера Тимана (Ненецкий округ) и предположительные – до Урала и даже Западной Сибири.

Текст статьи полностью:
http://www.hrono.info/statii/2006/vyatka_uhov.html

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 22-04-2009 05:27
Глава 4. Восточные балты в бронзовом и раннем железном веке

Зарубинцы: первая славянская экспансия на Север

Спокойная жизнь восточнобалтийских племен в бассейне Днепра была нарушена во II веке до н. э. появлением зарубинцев, возможно являющихся славянами (название «зарубинцы» происходит от раскопанного в 1899 году Зарубинецкого кладбища, расположенного к югу от Киева, на берегу Днепра). Носители этой культуры заняли земли, принадлежащие носителям мило-градской культуры, расположенные вдоль реки Припять, в верховьях Днепра и его притоков, а также южные территории, заселенные носителями культуры гладкой керамики. Зарубинцы были земледельцами, с такой же культурой, как у восточных балтов, но археологические находки в их поселениях резко отличаются от таковых древнего населения. Поселения зарубинцев были большего размера, они жили не в землянках, а в домах, аналогичных жилищам милоградцев и носителей культуры гладкой керамики. Их урновые поля резко отличаются от ингумационных и кремационных могил в горшках или в курганах, принятых у милоградцев. Зарубинецкие урны и другие горшки хорошо обожжены, имеют выраженный угловой профиль, часто снабжались ручками и украшались орнаментом, расположенным вокруг горлышка.

Их прототипы найдены в поселениях высоцкой и чернолесской культуры на западе Украины (Подолия и Южная Волынь), относящихся к VII—V векам до н. э., и их наследников в течение последующих веков. Чаще всего в могилах находят фибулы, соотносящиеся со средним и поздним латенским типом Центральной Европы.

Вторжение зарубинцев необходимо интерпретировать как первую славянскую экспансию к северу, на земли ближайших соседей. Их движение могло быть вызвано проникновением в IV и III веках до н. э. западнобал-тийских племен — носителей культуры покрытых урн, сопровождающим кельтскую экспансию в Восточную Европу. Милоградская культура постоянно соседствует с зарубинецкой на протяжении с II—I веков до н. э., а некоторые упоминания есть и в III—IV веках до н. э., когда милоградские поселения снова появились на Днепре вокруг Киева. Датированные примерно III веком, находки зарубинецкого типа исчезают примерно в IV—V веках, вытесняясь культурой других славянских племен, пришедших на Днепр с юга.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/9.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-04-2009 05:01
Глава 5. Золотой век Балтии
Период со II до V века до н. э. считается «золотым веком» балтийской культуры. Не только Западная Пруссия, но и сама Пруссия, и Литва теперь превратились в аванпосты активной и разносторонней торговли между провинциями Римской империи и Свободной Германией. Благосостояние стран росло благодаря расширявшемуся промышленному производству и более развитому сельскому хозяйству, превращая Балтию в сильный культурный центр, влиявший на весь северо-запад Европы.

Никогда ранее балты не получали такого удовлетворения от разнообразия металлических изделий. В бронзовый и ранний железный века бронзовые артефакты являлись предметами роскоши и их находили вблизи источников добычи янтаря и основных торговых путей. Теперь массовое производство изделий из металла привело к тому, что бронзовые и железные предметы стали использоваться повсеместно, даже на территориях, удаленных от Балтийского моря.

Шедшие на север и запад к финноугорским племенам (северное побережье Балтики), в Финляндию, на север и запад Руси торговые пути пересекались на территории, занятой балтийскими племенами. Таким образом балты становились самыми значимыми посредниками в распространении культуры железного века в северные и западные районы. В географическом плане зона их влияния оказалась самой большой в Европе за пределами Римской империи.

ПОГРЕБЕНИЯ: ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ И РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

За исключением прусских племен, балты до нашей эры использовали кремацию и предпочитали предавать усопших земле. В некоторых племенах постепенно сложились собственные погребальные обряды. Так, например, зембы, земгалы, латгалы, литовцы и другие балтийские племена насыпали земляные курганы над одиночной или семейными могилами и вокруг по краю выкладывали камни. Судовяне сооружали каменные курганы, курши располагали своих умерших внутри каменных кругов или обносили эти места каменными прямоугольными стенами. Их соседи в центре Литвы использовали плоские могилы, обкладывая гробы, выдолбленные из стволов деревьев, камнями.

Возникшее со II века до н.э. различие в местных погребальных обрядах позволяет дифференцировать отдельные балтийские племена. И эти особенности сохранялись на территории вплоть до начала исторического периода. Устойчивый характер погребальных обрядов, заметный по величине кладбищ — в некоторых из них содержались сотни могил, образовавшихся в течение нескольких веков, — подтверждает наше основное предположение о стабильности жизни балтийских племен в продолжение железного века.

Рис. 37. Могила воина в выдолбленном из ствола дерева гробу. По обе стороны щит и копье, горшки с провизией размещены в изголовье (II или III в. до н. э.), погребение Виекау. Земланд

Строящиеся на месте уже имевшихся новые поселения говорят о длительном безмятежном существовании. Нет свидетельств о переселениях, передвижениях людей или вторжениях в балтийские земли. На протяжении «золотого века» балты владели теми же самыми землями, что и во времена раннего железного века: от низовьев Вислы на востоке до бассейна Оки на западе, от бассейна Даугавы-Двины на севере до верховьев реки Великой на северо-востоке России и до болот Припяти на юге. Находки свидетельствуют об удивительных переменах: росте населения, расширении сельскохозяйственных угодий, производстве металлов и торговле, а также о сосредоточении богатства в одних руках, то есть образовании индивидуальной собственности.

ДЕРЕВНИ И ХОЛМОВЫЕ УКРЕПЛЕННЫЕ ПОСЕЛЕНИЯ

Холмовые укрепленные поселения считаются типичными балтийскими образцами раннего периода. Но они уже не отвечали требованиям растущего населения и изменившейся материальной культуре. Начиная с I века и позднее люди начали расселяться по склонам и на прилегающей территории, иногда охватывающей от 10 000 до 20 000 кв. м.

Холмовые укрепленные поселения продолжали существовать, но с увеличением численности людей стали складываться более крупные поселения, ради своей безопасности размещавшиеся поблизости от небольших земляных укреплений. Относительно меньшие, чем территория, окружавшая деревенскую коммуну, земляные укрепления имели более высокие крепостные валы, более глубокие рвы и склоны в виде террас, выстланных камнями.

В ширину крепостные валы составляли 20 м и до 5 м в высоту, они строились из прекрасных толстых длинных деревянных столбов и засыпались землей и камнями. В ряде мест земляное укрепление окружалось крепостными валами и деревянными стенами. Внутренняя площадь укреплений была невелика, обычно не более 100 кв. м.

В некоторых случаях внутри укреплений обнаруживаются следы одной или двух деревянных структур, скорее всего предназначенных для защиты. Холмовые укрепленные поселения первых столетий нашей эры стали прототипами феодальных замков, вокруг которых также вырастали деревни арендаторов или городки для обслуживавших замки.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

В «Германии» Тацит пишет, что эсты сеяли зерно и выращивали другие плоды, «трудясь более прилежно, чем ленивые германцы». Неудивительно, что балтийские племена, заселившие плодородные восточнопрус-ские земли, произвели на него более благоприятное впечатление своей деятельностью, явно отличаясь от активных германских племен, живших на южном Балтийском побережье.

Насколько слова Тацита подтверждаются археологическими находками? Когда он писал, балтийская культура все еще находилась на стадии раннего железного века, период расцвета культуры металла начнется примерно после 100 года. Археологические находки отражают развитие сельского хозяйства в II и III веках, когда в погребениях появляются многочисленные железные топоры, тяпки, серпы и косы.

В 1961 году была вскрыта могила земледельца, датируемая II или III веком, в ней обнаружены железные лемехи, фрагменты железных накладок на деревянные плуги, огромный серп («нож для кустов» с зазубренным лезвием), ножи, топоры, долота, шилья, кресала. Могила находилась на кладбище в Швайкарии близ Сувалки на территории, заселенной племенем судовян.

Как предполагают, железные лемехи прикреплялись горизонтально или с помощью небольшого угольника к деревянному плугу. Находки обнаружили на лесистой и холмистой территории, скорее всего, плуг использовался после того, как деревья выкорчевывали и сжигали, чтобы очистить пашню от корней и других остатков. Эти лемехи оказались самыми ранними находками такого рода не только в балтийской зоне, но и во всей Северо-Западной Европе.

Деревянные плуги, изготовленные из верхних частей деревьев, продолжали использоваться в Средние века и позднее. Наверняка применялись деревянные бороны — об этом свидетельствуют ранние заимствования из фин-ноугорского в балтийский для названия этого орудия труда. Железные мотыги обнаружены в тяжелых глинистых почвах бассейна реки Лиелупе, в Центральной Латвии и в Северной Литве.

Наряду с большими и маленькими железными серпами, известными еще с раннего каменного века, постепенно входила в обиход коса, распространяясь к востоку от равнин Восточной Пруссии в Восточную и Центральную Литву и Латвию. В этих районах она заменяла серпы, тогда как на возвышенностях Западной Литвы, в Латвии, Белоруссии и Центральной России продолжал использоваться серп.

География использования серпа и косы в зависимости от равнинного или холмистого характера местности осталась той же и на протяжении последующих столетий. Даже сегодня на песчаных возвышенностях и приозерных территориях моренной зоны литовцы и латыши по-прежнему используют серпы, как и живущие в болотистом Полесье белорусы. В доисторические и исторические времена умение работать косой было прерогативой мужчин, а серпом — женщин.

Кроме пшеницы, проса и ячменя, известных достаточно давно, в амбарах деревень со II века и позднее появились рожь и овес. Пшеница, просо и ячмень обнаружены в огромных количествах. Как и в бронзовый, и ранний железный век, среди пшеничных зерен были распространены Triticum diccocum, spelta, vulgare и compactum, наиболее распространенными считались diccocum и spelta.

Обычно хранилища устраивали на территории жилищ. Одно из самых интересных обнаружено в холмо-вом укрепленном поселении Гуркальнис в Центральной Латвии, оно представляло облицованную камнями и покрытую берестой яму диаметром 2 х 2,5 м и глубиной 30 см, вмещавшую около 20 кг зерна всех упомянутых выше сортов. В яме найдены остатки обгоревшего хлеба, бронзовые украшения, железный наконечник для копья и шесть потертых римских монет. Одна из монет относится к периоду правления Марка Аврелия (161 — 180), другие не поддаются расшифровке. Различное зерно перемешано, — вероятно, таким образом оно и хранилось, — а затем из смешанного зерна получалась мука и выпекался хлеб.

Рис. 38. Могила судовянина из погребения в Швайкарии близ Сувалки. В ногах лежат железные обломки плуга и нож для резки кустарников, у изголовья — топор, наконечник копья, три ножа, долото и шило

На протяжении веков продолжали использовать одни и те же места погребения, в которых образовывались огромные захоронения. Больше всего их обнаружено на самых плодородных территориях, таких, как Мазурия, Земланд, Нотангия, глинистый бассейн рек Прегеле и Исрутис, в аллювиальной депрессии низовьев Немана, в нижнем течении Лиелупе и Даугавы. Все это указывает на постоянное использование одних и тех же пахотных земель в продолжение длительного периода.

Обнаруженные среди ржи семена райграса английского указывают на применение двупольной системы севооборота. В то же самое время, прежде всего в гористых и лесистых территориях, простиравшихся от Восточной Мазурии и Восточной Литвы до западной части Латвии и Белоруссии и Центральной России, земледелие продолжало оставаться подсечно-огневым.

Огромный железный серп, использовавшийся в качестве инструмента для срезания кустарников и молодых деревьев, также распространен на этих территориях.

В менее плодородной зоне восточнобалтийских земель образцы зерен менее разнообразны. В деревнях верхнего бассейна Двины, к западу от Великих Лук, обнаружены зерна только мягкой пшеницы (Triticum vulgare) и ржи. Широко были распространены лен и конопля, хотя их семена из-за своих свойств сохранялись только в редчайших случаях.

Порядок ухода за домашними животными незначительно отличался от раннего периода. В восточнобалтийских холмовых укреплениях сохранилось такое же процентное соотношение костей животных, как во время раннего железного века: костей домашних животных было вдвое или втрое больше, чем костей диких животных. Преобладал крупный скот, затем овцы, лошади и свиньи.

Поселения судовян и литовцев изобилуют значительным числом костей лесных лошадей тарпанного типа (Equus gmelini), которые также встречались в поселениях периода раннего бронзового века. На лесистых возвышенностях (территория современных Полоцкой, Витебской, Смоленской областей) отмечается большое количество костей местных пород некрупного тонконогого скота. Эти животные выживали благодаря питанию растительностью на пастбищах, где находились основную часть года. Кости поросят и боровов также относятся к частым находкам в балтийских деревнях.

Во многих селениях обнаружены железистые шлаки и сводчатые глиняные печи для выплавки железа, здесь искусные кузнецы, видимо, составляли отдельный класс людей, не занятых фермерским хозяйством. Найдены и запасы орудий труда кузнецов, включая наковальни, молотки, долота и напильники.

Железные топоры с соединениями или просверленными дырками (с соединениями — на востоке, с отверстиями для рукояток — на западе), молотки, долота различаются своими формами, характерными для данных местностей. Любое оружие или инструменты ориентировались на общие прототипы (в основном кельтские и германские), известные в Центральной Европе еще до рождения Христа и принявшие чисто балтийские черты примерно в 200 году.

До начала обработки железа значительно развилось производство изделий из бронзы, серебра и меди, которую получали путем длительного пережигания железа, вступавшего во взаимодействие с древесным углем. Из этого металла в V веке изготавливали топоры с соединениями. Использовались все металлургические процессы: литье, ковка, клепка, изгибание, волочение, гравировка, инкрустация, оксидирование.

Балтийская культура оказалась связанной в единое целое с находившимися вне имперских границ так называемыми «варварскими» культурами, рост которых несомненно был связан с влиянием Римской империи и ее провинций. Благодаря изменениям в торговых отношениях, произошедшим во II и III веках, эта культура стала неотделимой от общего ритма развития культуры в Европе.

И снова именно янтарь приковывал внимание к югу и приносил оживление на протяженные торговые маршруты, связывающие Балтийское море с Адриатикой. От классических авторов нам известно, как высоко ценился янтарь, насколько он был желанным, откуда его отправляли на кораблях.

По крайней мере пять греческих и римских авторов, писавших в первые два века нашей эры, упоминают или описывают берега Балтийского моря, называвшиеся в древние времена Северным, или Свейским, океаном: Страбон, Помпоний Мела, Плиний Старший, Тацит и Птолемей. Однако источники поступления янтаря были известны гораздо раньше, о чем свидетельствует Плиний при описании путешествия Пифия из Массалии, которое состоялось примерно в 320 году до н.э.

В «Естественной истории» (23—79) Плиний сообщает: Пифий говорит, что германский народ гутоны населяет берега устья Океана, называемые Ментономом, их территория простирается на шесть тысяч стадиев. В одном дне плавания от него лежит остров Абалус, на берегах которого волны выбрасывают из моря янтарь во время весенних бурь. Этот янтарь, который является порождением морских глубин, местные жители используют как топливо, а также продают его тевтонам. Тимей сообщает о том же, но называет остров «Базилия».

В конце пространного рассказа о происхождении янтаря Плиний пишет о том, что янтарь «настолько обычен, что импортируется ежедневно». И далее утверждает: «Янтарь, который германцы называют глезум, несомненно вывозят с островов Северного океана. По этой причине Германик Цезарь, командовавший римским флотом, назвал Глезарией один из островов, который варвары зовут Остеравией».

Очевидно, что «остров Глезария», который Пифий называет Абалом, Тимей — Базилией, Ксенофонт Лампсакийский (также упоминаемый Плинием в «Естественной истории») — Балкией, а местные жители — Остеравией, на самом деле был Земландским полуостровом. Его принимали за остров, потому что древние путешественники достигали его с востока морским путем.

Тацит ясно пишет о собирании янтаря: «На правом берегу Свейского океана живут эсты (затем он описывает их язык, хозяйство и обычаи), кроме того, они ищут в море янтарь, который на их языке называется глезум, находя его среди прибрежной гальки».

И снова обратимся к Плинию Старшему, чтобы узнать о торговле янтарем и о страсти римлян к этому минералу: «Германцы привозят янтарь в Паннонию, откуда его привозят венеды (которых греки называют энеты), живущие на берегах Адриатического моря. От Карнунта в Паннонии до Германии, откуда привозят янтарь, расстояние шестьсот миль. Командир гладиаторов Юлиан недавно побывал там по приказу императора Нерона, привез с собою янтарь, которого там столько, что его добывают сетями».

Затем он описывает несколько разновидностей янтаря: «Белый янтарь имеет приятный запах, но ни он, ни восковой янтарь высоко не ценятся. Красный янтарь стоит дороже, особенно если он прозрачен. Лучший янтарь сияет как огонь, но не горит. Самый дорогой янтарь называют фалернским, потому что он имеет цвет фалернского вина. Он совершенно прозрачен, и на просвет видно сияние. Другие виды ценятся за чистоту их цвета, напоминающего темный мед. Известно, что янтарь можно окрашивать в любой цвет, вплоть до пурпурного. Если потереть янтарь рукой, то он нагревается и начинает притягивать сухие листья и мелкую пыль, как магнит притягивает железо. Если кусок янтаря смазать маслом, то он горит так же долго, как шерсть.

Он стоит так дорого, что статуэтка, сделанная из янтаря, стоит дороже взрослого здорового раба».

Описания Плиния, в которых говорится о том, что янтарь экспортировался в Римскую империю, подтверждаются многочисленными находками янтарных изделий, полученных посредством подобной торговли: множество бус, вазы, сосуды для косметических веществ, лампы, человеческие фигурки, эротические изображения, бюсты вакханок, фигурки львов, пантер, собак, козлов, черепах, дельфинов, змей, птиц, разнообразных фруктов и бесчисленное количество других предметов. Одна из наиболее красивых коллекций предметов из янтаря найдена в мастерской в Аквилее и относится к I и II векам.

Торговые пути, по которым перевозили янтарь по Центральной Европе, контролировали местные жители. Основной поток с Земланда морем направлялся к устью Вислы, затем шел в том же самом направлении, как и в микенские времена: вверх по Висле до реки Варты, затем вверх по Варте и ее притоку Прошне до верховий Одера в Силезии, отсюда в Моравию и вниз по реке Мораве до Дуная (современный Петронел, расположенный близ Хейнбурга в Австрии). Как упоминает Плиний, путь проходил по Паннонии, провинции Римской империи (в настоящее время Восточной Венгрии и Северной Югославии), к берегам Адриатического моря.

Плиний пишет, что жившие по берегам Адриатики венеты везли янтарь из Паннонии в Италию. В Аквилею, главный римский город на северном побережье Адриатики, можно было добраться по хорошим дорогам через провинцию Норикум (современная территория Австрии).

Для местной торговли янтарем использовались также другие многочисленные водные пути. В Германии они вели по реке Эльбе в Богемию. В последующие века, в III и особенно в IV и V столетиях, когда в Северном Причерноморье закрепились готы, янтарь повезли по Висле, Западному Бугу и Днепру. Могли использовать и днепровский маршрут через Белоруссию и Литву. Готы, сарматы и гунны часто использовали янтарь для украшений, поэтому его находят далеко на востоке от мест добычи, вплоть до киргизских степей.

Очевидно, что в то время балтийские народы сами не перевозили янтарь на юг. Они продавали янтарь германским племенам, населявшим устье Вислы, которые тогда были их непосредственными соседями. Центрами торговли янтарем были Земландский полуостров, устье Немана (район современной Клайпеды или Тильзита), а также Галиндия и Судовия, где сосредоточены основные предметы импорта римлян.

Поддержание торговли на таких огромных расстояниях, практически через всю Германию, было достаточно сложно, поскольку приходилось мириться с многочисленными поборами. Поэтому можно согласиться с Уилером, что путешествие рыцаря Юлианиуса по поручению Нерона имело целью упростить и удешевить торговый процесс.

Торговля с германскими племенами велась и ради получения металла, который занимал в торговле второе место. Тацит упоминает, что жители равнинной Германии с гордостью щеголяли в одеждах, украшенных мехом, который они получали из-за океана. Скорее всего, торговый путь шел из Западной Балтии.

Основные торговые пути через балтийское побережье вели к северным лесистым зонам, и именно этот маршрут использовали для перевозки мехов. Иначе трудно объяснить, что поддерживало такие протяженные торговые пути в действующем состоянии. В этих сделках балты выполняли роль посредников между финноугорскими и германскими племенами, хотя и перевозили меха из собственной страны.

При раскопках финноугорских поселений обнаружено значительно большее количество костей пушных животных, чем в балтийских поселениях. Кроме того, из Прибалтики на юг также везли лошадей, скот, шкуры, гусиные перья, мед, воск и другие товары, которыми торговали в ранние исторические времена.

Не менее широк перечень римских товаров, ввозимых в Восточную Пруссию, Западную и Центральную Литву, а также на запад Латвии: тысячи римских монет, глиняные сосуды, украшения, стеклянные бусы, бронзовые сосуды, лампы для масла и бронзовые статуэтки.
Продолжение ниже.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-04-2009 05:04
Как и следовало ожидать, основные предметы найдены вокруг мест добычи янтаря, в основном на Земланде, в Мазурии и в Западной Литве, на морском побережье и вдоль речных берегов. Только в Восточной Пруссии известно более 250 подобных мест — погребений и кладов с римскими монетами. В некоторых кладах содержатся сотни или даже тысячи серебряных или бронзовых монет. Так, клад, обнаруженный около Остероде, в Прейсиш-Герлитце, включает 1134 динария, в другом кладе из Ольштына в Мазурии обнаружили 6000 динариев. Обычно в кладах число серебряных динариев колеблется от 100 до 400.

В Литве сегодня известно порядка 60 таких мест, в основном погребений, всего в них обнаружено примерно 1000 римских монет; клады группируются вдоль морского побережья и нижнего течения Немана, число их уменьшается к притокам. В Латвии известно не менее 42 мест, клады находят также вдоль морского побережья, некоторые вокруг Риги и вдоль реки Даугавы. Дальше, к востоку и северу, монеты и предметы импорта встречаются гораздо реже. Так, в Белоруссии известны лишь единичные находки римских монет в районе Минска.

Места нахождения римских монет указывают на главные торговые центры и позволяют установить торговые пути по территории Балтии. Огромное количество монет показывает, что янтарь обменивался именно на них, а не на драгоценности или другие предметы торговли. Скорее всего, они высоко ценились местным населением. С начала III века в Земланде или Куронии практически нет погребений, где бы не находили римские монеты. В мужских погребениях наряду с другими ценными предметами всегда клали римские монеты за изголовье, обычно в берестяном коробе, рядом с миниатюрными глиняными горшочками, железным топором, косой и двумя копьями.

Однако монеты не имели хождения как средства расчетов. Они даже использовались для украшений, их прикрепляли к цепочкам и носили как ожерелья. Серебряные динарии использовались как исходный материал для изготовления серебряных фибул или плашек, служивших для украшения бронзовых фибул, серег и браслетов.

Датируемые от II до IV века бронзовые монеты и серебряные динарии в огромном количестве встречаются начиная с периода между правлениями Траяна и Коммодия, самые поздние находки датируются 375 годом. В основном монеты поступали из римских провинций Паннония и Норикум при посредстве германских племен, живших в землях Рейна и в Центральной Европе, через юг России.

Начиная с 100 года из тех же самых источников через Паннонию и Рейнланд поступали другие римские предметы: желобчатые стеклянные сосуды и стаканы для вина, бронзовые вазы, ведра и решета, глиняные горшки, рога для питья и наборы застежек, включая прекрасные ажурные крыловидные фибулы, мощные профилированные гнутые фибулы с треугольными ножками и щитками, украшенные рядом небольших треугольничков из голубой и красной эмали, и дисковые фибулы с эмалевым узором.

Стеклянные и фаянсовые горшочки известны только по результатам раскопок, проведенных в Восточной Пруссии, но некоторые украшения увозили на значительное расстояние от мест, где добывали янтарь. В погребении богатой женщины из Каунаса, датируемом IV веком, найден изготовленный в подобной манере бронзовый сосуд. В Капседе (Западная Латвия) обнаружена римская масляная лампа из обожженной серой глины. Аналогичные лампы, обнаруженные в Крыму и в нижней части бассейна Днепра, датируются II веком. Эта лампа является одним из немногих известных предметов импорта, поступивших через Южную Русь. Если она поступила в Восточную Прибалтику до нашей эры, то относится к одним из самых ранних предметов римского экспорта.

Бесспорно, что торговля со Свободной Германией и провинциями Римской империи сыграла решающую роль в развитии местной культуры обработки металла. Фибулы из римских и германских провинций дали толчок для появления новых форм. Однако разнообразие форм в ювелирном искусстве, начавшееся между II и IV веками, поддерживалось не только римскими и германскими образцами.

Многие типы изделий восходят к местным формам раннего железного века, и некоторые отражают более поздние взаимовлияния с ювелирным искусством кельтского латена. Наиболее значительным фактором в формировании стиля «золотого века» была жажда созидания. Заимствованные предметы не становились образцами для подражания, формы не копировались, а переосмысливались.

Созданные местными мастерами новые варианты воплощали «балтийский стиль». Некоторые исследователи видят его истоки в культуре бронзового и раннего железного веков, считая, что и в то время уже полностью проявились его особенности, хотя металл еще не был широко распространен и использовались непрочные материалы. Теперь, когда вдохновение местных мастеров соединилось с южным влиянием и общим подъемом благосостояния, балтийский стиль приобрел свои собственные черты.

В дальнейшем я попытаюсь рассказать о бронзовых, серебряных, стеклянных и золотых украшениях, правда, не вдаваясь в излишние подробности при их описании или датировке, — это детально рассмотрено в специальных работах. Хронологию, а также быстроту изменений и распространений местных форм орнамента можно установить на основе римских монет и других предметов, обнаруженных в тех же погребениях, датируемых на основе стратиграфии.

Однако датировка все равно остается приблизительной, с точностью до 50 лет. На римских монетах, к сожалению, не было даты выпуска, поэтому приблизительно устанавливают тот промежуток времени, когда монеты совершили свое путешествие в балтийские земли и вошли в обиход местных народов.

На протяжении четырех столетий, составивших «золотой век», мы находим постоянное изменение типов украшений. Некоторые стили существовали короткий период времени, другие насчитывали четыре или пять столетий. Следует рассмотреть как единое целое тот период, серединой которого является примерно 300 год, когда балты стали особенно искусны и оригинальны в изготовлении ювелирных украшений. На иллюстрациях мы показываем типичные женские украшения. Они выбраны из изделий центральных балтийских племен, в основном куршей, литовцев и судовян.

Женский головной убор украшали височные кольца в виде бронзовых спиралей или пластин. Они относятся к характерным образцам балтийского ювелирного искусства и изготавливались с начала раннего железного века.

В первые столетия нашей эры украшения начинают отличаться разнообразием форм. Кроме спиралей, изготовленных из круглой проволоки, обернутой четыре или пять раз (прототипы восходят к V веку до н. э.), в обиход вошли бронзовые пластины с орнаментом в виде концентрических кругов, рельефных линий или узоров. По краям они украшались небольшими круглыми «пуговицами», плетеными зигзагами или небольшими округлыми пластинками также с концентрическим рисунком. В середине располагалось круглое отверстие с одной стороны, скорее всего, для волос, как свидетельствует реконструкция.

В могилах височные кольца всегда находят парами, по одному с каждой стороны черепа. Небольшие остатки волос и вязаной ткани на их внутренней стороне указывают, что они прикреплялись к волосам или к вязаным головным уборам. Височные украшения получают особое распространение во II и III столетиях, но используются вплоть до VI века. Их обнаружили в огромных количествах в западной и центральной частях Латвии.

Видимо, височные украшения и небольшие вязаные шапочки носили девушки и молодые незамужние женщины. Головные уборы замужних и зажиточных женщин были более строгими. Они носили головные платки, поверх которых надевали небольшие тканые или вязаные шапочки, украшенные небольшими круглыми бронзовыми пластинками и двойными спиралевидными подвесками или похожей на диадему вязаной или тканой лентой, украшенной небольшими круглыми или четырехугольными бронзовыми пластинками. Иногда и края головного убора украшались подобным образом. Чем богаче была женщина, тем изысканнее ее наряд. Во всех известных могилах, богатых находками головных уборов, в огромном количестве встречаются и другие украшения: фибулы, ожерелья, шейные кольца, браслеты, перстни, кольца для пальцев ног, цепочки, прикрепленные к булавкам. В 1951 году в Курмайчяе, около Кретинги, в Западной Литве, обнаружили одно из ранних захоронений, в котором находился изысканный головной убор знатной дамы. Находка датируется II веком.

Широкая женская диадема была украшена двумя вертикальными рядами квадратных декоративных дисков, повязкой с перемежающимися пластинками круглой или четырехугольной формы. Концы головного покрывала, 70 см длиной, также украшали квадратные диски. Платок удерживался на голове двумя круглыми щитковидными фибулами, две другие фибулы прикреплялись к верхней части платья. Две бронзовые булавки в форме бочонка соединялись с бронзовой цепочкой, прикреплявшейся к тканому плащу.

В изголовье умершей находилась берестяная коробка с украшениями: шейным кольцом с бочкообразными концами, переплетенное ожерелье с застежками наподобие пуговиц и массивный круглый браслет, украшенный изображениями колес. Кроме того, обнаружили катушку с хорошо сохранившимися шерстяными нитками.

В течение II века до н. э. появились стеклянные ожерелья, импортированные из Италии, они отличались разнообразием цветов и форм. Прозрачные ожерелья в основном были голубого или зеленого оттенка, сферической, конической, цилиндрической, ребровидной или выемчатой формы. Также обнаружили ожерелья из эмалевых бусинок, в основном темно-красного цвета, перемежающихся с черными, желтыми и зелеными, или с белыми, желтыми, коричневыми, или с серыми бусинками. В огромном количестве нашли позолоченные бусинки, сферические, конические или в форме орнамента и на спиралях.

Самое большое количество бус нашли в регионах, где обнаружили в изобилии римские монеты, например в Мазурии и в нижнем бассейне Немана. На последней территории примерно в 300 году сложилось местное производство стекла, национальная специфика проявилась в изготовлении фибул и ожерелий с голубыми полусферическими бусинками. Среди местных образцов отмечались также бронзовые и янтарные бусинки.

Заслуживает внимания тот факт, что янтарные бусинки редко находили в местах добычи, но в огромном количестве — за пределами зоны добычи сырья. Для собирателей янтаря материал казался настолько ординарным, что они стремились сделать более экзотические украшения. В земландских поселениях янтарь обычно находили в природном или полуобработанном виде.

Ожерелья изготавливали также из бронзовой проволоки, на которую нанизывали круглые бусины с прикрепленными подвесками, где были изображения луны или солнца. Прочные или ажурные «лунные» подвески состояли из трех частей, соединяясь в двух точках; находили подвески круглой формы или в виде розеток, треугольных или четырехугольных дисков. Подобные типы украшений чаще всего встречались начиная со II века примерно до 400 года.

Цепочки с подвесками прикреплялись к фибулам или — чаще всего — к одной или нескольким булавкам с бочкообразными, дискообразными, круглыми, кольцевидными или в форме розеток с головками, прикрепленными к плащу спереди на уровне плеч.

Подвески закрывали всю грудь женщины. Их число колебалось от двух до шести, и крепились они на полукруглых или четырехугольных узорных держателях. Как нагрудные использовались и другие украшения: из спиралевидной проволоки, из бронзовых прутьев с бороздками или выемками, с дисками в сеточку и подвесками.

Искусные образцы узорной ажурной работы по бронзе, отличающейся от цепочек-подвесок, можно обнаружить на поясах или на разделителях —- там видны разнообразные геометрические трафареты, в некоторых случаях схематические фигурки людей и птиц.

Самые изящные орнаменты обнаружили в конце III и на протяжении всего IV века. Именно к этому периоду можно отнести фибулу в виде розетки и головки булавок, завершающие серебряные диски, выполненные в виде концентрических колец. Подобные же фибулы и булавки относятся к характерным особенностям племени куршей. Фибула в форме розетки известна в разнообразных стилевых вариантах, ее прототипы встречаются в провинциях Дуная Римской империи. Но те, что были изготовлены в балтийских землях, обрели исключительно местные особенности

Рис. 43. Нагрудные украшения:
а - причудливое переплетение дисков и подвесок, прикрепленных к булавкам. Бронза, 300 г. Лаботакай, район Клайпеды, Западная Литва; 5— изготовленные из бронзовой проволоки застежки для цепочки и подвески с посеребренными розетками, прикрепленные к булавкам (300 г.). Аугштакиемис близ Клайпеды, Западная Литва.
Раньше находились в Прусском музее в Кенигсберге

Среди предметов, характерных для данной местности, наиболее часто встречаются ожерелья. Отметим пять доминирующих типов: с воронкообразными концами, с «пуговичками» или коническими застежками; с одного конца в форме ложки и крючком — с другой, переплетенные и заканчивающиеся огромными петлями; с круглым диском или приплюснутой частью и крючком с противоположной стороны, обычно по концам обматывали проволокой.

Все ожерелья изготавливали только из бронзовой проволоки, самые искусные были покрыты на концах серебром и украшены голубыми стеклянными бусинками. Красивую коллекцию ожерелий четырех типов обнаружили в уже упоминавшейся выше могиле богатой женщины в Вершвае, пригороде Каунаса, вместе с римским бронзовым сосудом и другими украшениями.

Заканчивавшиеся своеобразной воронкой ожерелья часто встречались во II и III веках, восходя к местному железному веку и, безусловно, к среднелатенским прототипам из Центральной Европы. Значительное количество украшений обнаружили в Земланде, Литве и Латвии, меньшее — в Эстонии и Финляндии.

Ожерелья с пуговичными застежками на концах также относятся к эпохе до Рождества Христова. В III и IV веках концы были в основном коническими. Эти украшения положили начало разновидностям, характерным для отдельных племен, прежде всего они были популярны у куршей и племен, живших в Литве и Латвии. Шейные кольца с ложковидными концами встречаются в Центральной и Восточной Литве, впервые появившись примерно около 300 года и закончив свое бытование примерно около 600 года.

Рис. 44. Поясные бляшки с переплетением. Бронза (IV в.). Страгна близ Приекуле, Западная Литва

Поздние образцы из Западной Литвы и из Белоруссии отличаются значительным весом, их часто изготавливали из серебра. Переплетенные ожерелья с расплющенными концами чаще встречаются в восточно-балтийских землях, расположенных между Центральной Литвой и Центральной Россией, и относятся к IV веку. На концах — крючок и петля или диск, иногда концы оплетены проволокой. Такие украшения были широко распространены в рейнских землях, в Скандинавии, центральной и южной частях России. Балты, и прежде всего пруссы, освоили их изготовление. Возник ряд вариантов, в основном декорированных кольцами и прутиками на концах, но уже в III и IV столетиях.

Своеобразная серия украшений получилась путем сочетания подвесок и шейных колец с ребристыми и коническими концами. К ним прикреплялись резные украшения в форме полумесяцев, полукругов, треугольников или четырехугольников, концы переплетались или изгибались, встречались и ажурные пластинки на концах ожерельев. К висячим подвескам добавлялись подвески округлой формы — символы солнца, они заканчивались проволокой, скрепленной петлей, спиралевидная проволока располагалась в центре полумесяца. Очевидно, что подвески связаны с солярной и лунарной символикой.

Влияние местного стиля или склонность к подражанию ему проявились в тысячах изогнутых фибул, распространенных на территории от Вислы до Финляндии.

Рис. 45. Шейное кольцо с коническими концами и прикрепленными подвескамЯ (300 г.). Плешкуйчяй близ Приекуле, Западная Литва

Среди первых оказался плоский стиль с «глазным» орнаментом и несколько вариантов с четьсим вертикальным сечением фибул. Они достигли западных балтов через нижнюю Вислу.

В I веке изготовление украшений сосредоточилось в руках пруссов, населявших Земланд и Мазурию, откуда далее распространилось по всей Литве, Латвии и в земли западных финнов. В III и IV веках проявились местные особенности. Фибулы с горизонтальными выступами в начале, в середине сгиба и в конце превратились в особый ступенчатый стиль, центром изготовления таких изделий стала Мазурия.

В III и IV веках они оказались наиболее распространенными типами фибул в прибрежном регионе, расположенном между Восточной Пруссией и Финляндией, встречались и местные разновидности — в Куронии и на севере восточнобалтийской территории.

Вторыми по количеству найденных оказались фибулы в форме арбалетов, повторившие элегантную и причудливую форму этого оружия. Чаще всего их изготавливали из серебра или бронзы, украшали бороздчатыми серебряными кольцами, расположенными группами над древками со спиралевидными и серебряными дисками между ними. Наиболее красивые, изящные образцы фибул с подобными орнаментами прикрепляли на грудь вождю.

Ряды изображенных пунктиром колесиков или концентрических кругов, небольших солярных знаков, горизонтальные, вертикальные или диагональные бороздки; сеточка, зигзаги, кресты, ромбы, шнуровые мотивы и чеканка — все типы рисунков украшали ожерелья, фибулы, массивные или изящные браслеты, подвески, упряжь для лошади, горшки и предметы из кости. Эти незатейливые и строгие, но удивительно тщательно отделанные и богатые деталями украшения отличают балтийское орнаментальное искусство на протяжении пяти столетий. И в более поздние времена продолжали изготавливать подобные изделия, они различались только вариациями, мотивы оставались теми же.

Встречались зоо- и антропоморфные мотивы, но они не были так распространены. Пруссы изготавливали фибулы в форме полумесяца с изображением рогатых животных. Полоски орнамента на керамике содержат символы коня и солнца. Найденная в той же могиле покрытая серебром накладка от детали конской сбруи была украшена стилизованными изображениями человеческих лиц, кругами и розетками и инкрустирована голубыми стеклянными бусинками. Техника и способы украшения упряжи указывают на их местное происхождение.

Необходимо отметить высокий уровень изготовления изделий из эмали. Их местное производство началось во II веке, вскоре после того, как были завезены первые предметы с эмалью из дунайских провинций Римской империи и из рейнских земель. Эмалевая фибула в виде диска и непосредственно техника изготовления показывают, что местные ремесленники овладели этим искусством, изучив образцы привозных изделий. Грубо говоря, балтийские племена заимствовали процесс изготовления эмалей и адаптировали орнамент к особенностям местного стиля.

Первые фибулы в виде подковы с красным и зеленым эмалевым покрытием обнаружили на территории Вильнюса и Каунаса в Литве, они датируются II веком. К тому же времени, или примерно к 200 году, относится эмалевая фибула в форме диска из Северной Мазурии, земли древних галиндян.

На этих двух территориях, в Галиндии и Восточной Литве, обнаружены самые большие количества эмалевых предметов. Среди них ажурные или цельные подвески в форме полумесяца и фибулы в форме подковы, украшенные изображениями полумесяца. Особенно интересны образцы, которые обнаружили на востоке Литвы и в Восточной Латвии, представляющие собой поразительные примеры балтийского искусства III—V веков. Эмалевые покрытия также использовались для украшения ожерелий и браслетов. Самый ранний браслет датируется II веком, его обнаружили в Западной Литве, на него нанесены эмалевые квадратики, с железными прутиками между ними. Другие эмалевые браслеты представляют собой широкую ленту с выступающими концами и расширяющуюся к середине. На браслете причудливые переплетения квадратиков, цельные части покрыты слоем красной, оранжевой, белой и зеленой эмали.

Украшены эмалью даже расплющенные концы ожерелий и фибулы в форме лука. Самыми искусными образцами изделий с эмалью оказались длинные цепочки, изготовленные из множества ажурных пластин с эмалевым покрытием в виде квадратов, кругов, полумесяцев или треугольников. Очевидно, они прикреплялись в качестве декоративных элементов к рогам для питья.
Продолжение ниже.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 23-04-2009 05:07
Использовались темно-красные, красные, зеленые, голубые, светло-голубые, оранжевые и белые эмали. Эти выдающиеся образцы относятся к IV веку и обнаружены в Галиндии (юг Восточной Пруссии), они имеют близкое сходство и, можно сказать, идентичны тем образцам, что находили в Центральной России и на территории Киева.

В IV веке балтийский эмалевый орнамент распространился по всей Северо-Западной Европе: на севере в Эстонию и Финляндию и затем в Швецию. Через Восточную Латвию и верхний Днепр они достигли территории Киева и Украины вдоль русла Десны, Угры, Оки, Волги и.Камы вплоть до Восточной России и почти до Среднего Урала.

Не приходится сомневаться в том, что они распространялись через восточнобалтийские земли, из центра их производства. Скорее всего, основной центр изготовления эмалевых орнаментов находился в Галиндии, около Мазурских озер.

Великолепное собрание эмалевых украшений найдено в кладе, спрятанном в деревне Мощины, расположенной на небольшой реке Пополта, притоке Угры (Центральная Россия). Здесь описана лишь небольшая часть узорных эмалевых плашек, украшений рогов для питья, подвесок в виде полумесяца с выступающей частью, использовавшейся для нанизывания шариков ожерелья, и широких браслетов.

Кроме того, здесь же обнаружили многочисленные ожерелья, стеклянные бусы и украшенные орнаментом пластинки. Восемьдесят пять предметов, найденных в погребении, занимают сегодня стеклянную витрину в Историческом музее Москвы. Скорее всего, шестнадцать веков тому назад коллекция принадлежала торговцу, путешествовавшему из прусской Галиндии через Восточную Литву и Белоруссию в Московию.

Возможно, он приобрел несколько ожерелий и браслетов в Восточной Литве, где известны точно такие же образцы. Клад указывает, что Московия была одним из перевалочных пунктов на пути, доступном восточно-балтийским племенам, по которому они перемещались вдоль рек Угры и Оки в земли поволжских угров.

Прогресс в сельском хозяйстве, торговле, вооружении, искусстве и ремеслах сопровождался расслоением общества. Уже начиная со II века известно несколько совершенно необычно украшенных женских могил. В IV и V веках увеличилось количество захоронений, принадлежащих представителям самых богатых слоев общества, эти могилы существенно отличались от погребений бедняков.

Особенно впечатляющи различия в месте больших захоронений, где среди сотен могил встречаются несколько, явно превосходящих остальные своим богатством. Очевидно, что зажиточные женщины носили самые разнообразные украшения: браслеты, ожерелья, фибулы и цепочки.

Женщины, погребенные в двойной могиле близ Вершвая, относящейся к IV веку, не только имели собственные украшения, но и в изголовье у них были найдены ожерелья, браслеты, стеклянные бусы, цепочки и даже бронзовый горшок, в то время как в находящейся рядом могиле мужчины обнаружили только железный топор и булавку.

У каждой женщины из двойной могилы в Ипуте (Латвия) было по шесть браслетов на каждой руке, серебряное ожерелье, серебряная фибула в виде колеса с цепочками и подвесками, три длинные цепочки и бронзовая булавка, а подол и рукава платья украшены бронзовыми спиралями. В находящейся рядом могиле мужчины нет никакой погребальной утвари.

В IV и V веках серебряные фибулы, золотые плашки и бронзовые орнаменты с накладками из серебра считались обычными атрибутами высокопоставленных чиновников. Хотя мужские погребения не изобилуют предметами ювелирного искусства, все же в некоторых могилах вождей обнаружены прекрасные образцы серебряных или золотых застежек, дисков, украшенных эмалевым орнаментом, а также рога для питья, щиты, копья и уздечки для лошадей.

Великолепные погребения вождей племени судовян, датируемые IV или началом V века, были обнаружены на огромном кладбище в Швайкарии, расположенном на территории современной литовской границы возле Сувалок, во время варшавской экспедиции 1956—1957 годов, возглавляемой Г. Антоневичем.

Могильные холмы над захоронениями вождей оказались самыми большими в погребении, составив 18 м в диаметре, в то время как другие курганы — в среднем от 8 до Юм. Правившийся в IV веке вождь захоронен под песчаной платформой, расположенной под курганом. Ему было примерно 55 лет, возраст других людей из того же погребения оказался значительно меньше, колеблясь между 30 и 40 годами.

Среди погребальной утвари в могиле вождя были найдены железная сабля длиной 85 см, щит, копья, топор, железные ножницы, костяная расческа, пара клещей, уздечка для лошади, серебряная фибула, серебряные и золотые плоские диски и серебряная фигурка оленя. Особой отделкой отличается упряжь, специально изготовленная для лошади вождя и представляющая собой серебряную плоскую переднюю часть с голубыми стеклянными бусами, резными розетками и стилизованными изображениями человеческих лиц.

Только огромные железные ножницы немного выпадают из общего ряда. Очевидно, нельзя говорить о том, что вождь на досуге стриг овец. Назначение ножниц иное: их положили около головы вождя, чтобы защитить его от злых духов.

В центре погребения, датируемого началом V века, правителя из Швайкарии лежат останки лошади, захороненной в слое песка на расстоянии 2 м от ее кремированного хозяина. Ноги лошади тесно сжаты — это позволяет предположить, что они были связаны веревкой еще до погребения. Среди останков кремированного вождя находится сабля длиной 94 см, серебряная арбалетообразная фибула, круглая эмалевая плашка с узлом посередине, бусы из янтаря и пара железных ножниц.

Сабля изготовлена в технике ковки булата, когда слои железа и стали нагревались вместе при высокой температуре. Именно способ ковки позволил отнести этот предмет к объектам импорта из Рима. Похожую саблю обнаружили в Нидаме на Ютландском полуострове. На территории Балтии найдено всего три экземпляра сабель подобного рода: две из Швайкарии и одна (длиной I м) из другого погребения — могилы вождя в Крикштонисе на реке Неман в южной части Литвы. Вероятно, все три сабли принадлежали судовянским вождям.

Декоративный диск с концентрическими кругами голубоватой и белой эмали относится к тем типам украшений, которые не характерны для местных эмалей. Он был изготовлен в первой половине III века в Рейн-ланде. Похожие диски ввозились в Скандинавию, возможно, они достигли судовянских земель в IV веке и были помещены в могилу вождя примерно в начале V века. Такая поздняя датировка подтверждается временем распространения серебряной перекрестной фибулы именно в V веке.

Скорее всего, «золотой век» начался одновременно с феодальной системой, которая достигла вершины развития до начала исторического периода. Существование нескольких могил вождей внутри границ одного племени свидетельствует о существовании местных групп, каждая из которых управлялась своим вождем.

Одно из подобных погребений находилось около вышеупомянутого захоронения в Швайкарии. Здесь располагалось огромное поселение и небольшое холмовое укрепление на расстоянии 1 км от погребения, где размещались могилы вождей разного времени. В пяти других современных захоронениях в радиусе примерно 5 км от центра могил правителей не обнаружили.

Могила вождя в Крикштонисе в Южной Литве, находящаяся примерно в 50 км от Швайкарии, обозначает другой тип землевладения и указывает на центр другого административного объединения. Когда обнаружат все могилы вождей, тогда окажется возможным подсчитать количество групп внутри границ одного племени. Но те немногие, что известны в настоящее время, уже говорят о порядке распределения земли.

Приблизительно тот же самый образец племенного правления и владения землями могущественным вождем известен нам со времен начала исторического периода. Единственное различие заключалось в том, что в первые столетия нашей эры земляные укрепления и замки были невелики по размерам, а города только начинали образовываться.

Во время «золотого века» возникли предпосылки для формирования экономики феодализма, системы расселения жителей, развития культуры. В ближайшие столетия все эти элементы культуры продолжали развиваться.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/10.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 26-04-2009 06:02
Глава 6. Балтия в среднем Железном веке

В период с V до IX века, или среднего железного века, в Балтии происходят два важнейших события: примерно около 400 года началось распространение славян в земли западных славян, а около 650 года на западнобалтийском побережье появились шведы (викинги). Однако основная масса балтийских племен смогла устоять против завоевателей и продолжала развивать собственную культуру.

Пруссы и курши продолжали играть ведущую роль среди балтийских племен. Как только готы покинули низовья Вислы, пруссы заняли его, прочно закрепились и оставались там вплоть до прихода Тевтонского ордена в XIII веке.

На своих исконных территориях смогли удержаться только судовяне и литовцы. Их украшения и керамику, датируемые периодом с «золотого века» до X века, обнаруживают на территории современной Северной Польши вплоть до нижнего Буга (на юге) и в верховьях Припяти. К VI—VII векам латгалы распространились по всей Северной Латвии, которая до этого была занята восточными финноугорскими племенами.

Во всех балтийских землях, не затронутых славянской экспансией, непрерывно развивается культура, которая начала складываться в первые столетия нашей эры. Сохранялось и сложившееся племенное деление. Каждое балтийское племя отличалось собственным типом погребений и погребальных обрядов. Пруссы кремировали своих умерших и размещали кремированные кости в урнах или горшках в плоских могилах.

В первые четыре столетия нашей эры судовяне хоронили умерших под покрытыми камнями курганами, кремационные обряды появились у них в V веке. В этих курганах находилось по нескольку могил, возможно принадлежавших одной семье.

Литовцы начали кремировать в V и VI веках, но по-прежнему хоронили прах своих умерших в земляных курганах, окруженных каменной изгородью. Земгалы продолжали ингумационные погребения умерших, но их семейные курганы, распространенные в первые столетия нашей эры, начали исчезать примерно в V веке, уступив место большим кладбищам с индивидуальными могилами.

Куршские ингумационные погребения вплоть до VII века обносили прямоугольными каменными изгородями, одна могила примыкала к другой наподобие сот. Начиная с VII, VIII веков и позже изгороди исчезли, постепенно появились кремационные погребения. Вначале нерегулярные, но к X и XI векам они распространились повсеместно. Только земгалы и латгалы остались верны ингумационным погребениям.

У подножия холмовых укреплений постоянно разрастались деревни, некоторые из них увеличивались настолько, что хронисты IX века описывают их как «города». Активные земляные работы на высоких берегах рек и озер, примыкавших к большим деревням или «городам», привели к появлению мощных укреплений.

Изменения фортификационных сооружений, связанные с использованием деревянных конструкций и глинобитных бастионов, наблюдаются с V века. Холмовые укрепления подобного рода известны на основании раскопок, проведенных в землях куршей, земгалов, латга-лов и литовцев. После проведения земляных работ территория таких укреплений могла достигать 1 га.

С 500-х до 800-х годов в городах появляются центральные укрепления, аналогичные феодальным замкам, хотя они строились как центры обороны и защиты растущих городов, но постепенно начали превращаться в центры огромных административных объединений. Возможно, образование феодальной системы завершилось до IX века, что, впрочем, подтверждается и письменными свидетельствами.

Англосаксонский путешественник Вульфстан, посетивший прусские земли примерно в 880—890 годах, увидел множество «городов», каждый из которых имел своего правителя. Римберт, автор «Жития святого Ансгара», епископа бремен-гамбургского диоцеза, называет пять «государств», существовавших в земле куршей, указывая, что в каждом из них был свой правитель. Описывая столкновения 85 года между шведами и куршами (к этому мы еще вернемся), Римберт упоминает о двух городах Саэборге и Апулии, которые, как рассказывали, во время войны обороняли тысячи воинов, укрывшихся в крепостях: 7000 человек в Саэборге, 15 000 — в Апулии. Конечно, приводимые им цифры преувеличены, но очевидно, что в то время существовали значительные по величине города, из которых при необходимости могли набрать большое количество воинов.

Города еще не обнаружены, но следы поселений вокруг огромных земляных укреплений известны на значительной территории. В IX веке и в последующие столетия поселение вокруг замка Иппултис, расположенного близ Кретинги, занимало площадь не менее 50000 кв. м.

В землях древних пруссов огромные торговые города появились не позже 600 года. Одним из них был Трусо, расположенный к югу от залива Фришес-Хаф и к северу от озера Друзине. Это самый первый город на Балтийском побережье. В описании Вульфстана говорится, что «город Трусо» расположен на реке Эльбинг, которая течет из озера в Восточное море (залив Фришес-Хаф).

При проведении в этом районе археологических раскопок обнаружены многочисленные находки в нескольких поселениях и погребениях, датируемых периодом от VII до XII века. Город Трусо рос, возрастала и его роль в последующие столетия. Для Западной Пруссии Трусо играл ту же самую роль, что и Хаитабу для Северо-Восточной Германии или славянская Винета для Померании.

Другой торговый центр находился в Вискаутене, в юго-восточной части Куршского залива, на севере Земланда; отсюда начинался путь на восток через нижний бассейн Немана. Находки, относящиеся примерно к 800 году, указывают на торговлю с викингами, а начиная с XI и XII веков — и на развитое местное производство множества изделий, которые были предметами обмена.

Хотя после падения Римской империи торговля с югом сократилась, но не прекратилась. И в V и в VI веках продолжали использоваться «янтарные пути». Многочисленные римско-византийские монеты по-прежнему находили вдоль нижней Вислы, прусского побережья и к югу от залива Фришес-Хаф и куршской лагуны. Одна из последних находок — золотой солид периода правления императора Анастасия, который датируется 491—518 годами.

На севере монеты обнаружили даже в Латвии и Эстонии. Теперь предметы импорта из государства готов достигли земель пруссов, прежде всего галиндян, заменив предметы импорта из провинций Римской империи. В женских погребениях в изобилии встречается множество готских фибул, датируемых периодом с начала V века до примерно 600 года.

Некоторые образцы отчасти напоминают лангобардские фибулы, встречающиеся на юго-востоке Германии и в Северной Италии, некоторые — находки в Южной Руси. В Стробьенене, на Земланде, обнаружили золотое ожерелье с изображением сценки из охотничьей жизни, напоминающей об искусстве скифов; возможно, это ожерелье достигло «янтарного побережья» также через Южную Русь.

Археологические находки наглядно подтверждают существование отношений между остготами и пруссами на протяжении столетия или даже более длительного времени, после смерти готского правителя Эрманариха. В древних текстах обнаружено много интересного о «янтарном пути» в Италию. В начале VI века австрийцы проложили свой путь к янтарю, чтобы в конечном счете достичь Равенны, столицы Италии при готах. Об этом нам известно из письма короля готов Теодориха (оно датируется 454—526 годами) к правителю эстов, в котором он благодарит за подарки из янтаря. Основываясь на описаниях Тацита, он выказывает свое собственное суждение о достоинствах янтаря.

Это письмо Теодориха стало последним источником, где упоминается янтарь. Оно интересно с нескольких точек зрения. Прежде всего оказывается, что торговля янтарем между Восточной Пруссией и Италией продолжалась по крайней мере еще сто лет после падения Римской империи.

Это письмо подтверждает, что готы признавали эстов как реальную силу и обменивались с ними подарками. Поощрявшаяся в VI веке торговля янтарем, скорее всего, нарушилась в ходе восточнославянского вторжения в Богемию и Моравию и последующих перемещений германских племен на восток и на юг. Более поздние археологические раскопки не подтверждают, что балты занимались торговлей с отдаленными странами с VII до IX века.

Среди предметов, ввозимых в послеримские времена, выделяются прекрасные готские фибулы, но они не оказали значительного влияния на последующее развитие декоративного искусства в Балтии. Вплоть до VII и VIII столетий, когда в предметах искусства появляются отдельные скандинавские элементы, развивались традиции «золотого века», хотя и женские и мужские украшения стали менее изысканными.

Практически такая же ситуация сложилась и в стиле одежды. Женские головы украшали диадемами, изготовленными из бронзовых спиралей и трубок, разделенных рядами бус, шею — ожерелья из стеклянных и янтарных бусин. Бронзовые цепочки, прикрепленные к бронзовым или серебряным фибулам или булавкам, украшали грудь. Девушки до конца железного века продолжали носить тканые или вязаные шапочки, обильно декорированные бронзовыми спиралями и подвесками.

Наибольшее распространение получили крестовидные фибулы. Они оказались более массивными, чем в IV веке, часто изготавливались из серебра, украшались серебряными кольцами и золотыми пластинками с сеточкой. На основе таких образцов создавалось множество вариантов, самые красивые те, на которых были полукруглые или в форме звезды зубцы, покрытые серебряными накладками, выгравированными точками, кругами, небольшими солнышками и звездочками.

В VI и VII веках серебряные украшения отличались особой изысканностью. Неизвестно, откуда поступало серебро для их изготовления. Слитки могли привозить по Днепру, по «янтарному пути» через Центральную Европу или через Балтийское море и Швецию. Выделяются массивные круглые серебряные браслеты, утончавшиеся к концам, и ожерелья, изготовленные из серебряной проволоки, с совмещающимися концами, равно как и другие с находящими друг на друга прищипленными концами.

На местное происхождение изделий указывает характерный декор: полоски, круги, полукруги, спирали, точки, крошечные треугольники и ромбы. Серебряные чехлы для рогов изготавливали из серебряных пластин с горизонтальными лентами с выгравированным орнаментом, иногда состоявшим из ряда схематично изображенных человеческих фигурок или оленей.

Вдохновленные образцами скандинавского искусства, курши добавили новые формы и декоративные мотивы. В VII веке на концах огромных крестовидных фибул появились головки змей, и с тех пор схематические изображения оставались мотивом народного искусства Балтии вплоть до XII века. Так называемые фибулы с головой совы были распространены у куршей в VIII и IX веках и продолжали развиваться путем имитации на фибуле щитов, полумесяцев и треугольных зубцов. Они часто встречаются в VI—VII веках в Готланде.

Поражает количество серебра, которым владели богатые люди. Некоторые из ожерелий отличались особой величиной — одно из них из западной части Латвии весило около 1 кг, другое было сделано из переплетенной проволоки длиной 130 см. Его длина вполне позволяла обернуть голову лошади. Склонность к роскоши притупила чувство изящного, и изделия VII—VIII веков стали отличаться определенной примитивностью.

Перемены проявились и в значительном увеличении производства оружия. Изменения в вооружении и возраставшая роль кавалерии наблюдались прежде всего у тех племен, которые подвергались нападениям агрессивных соседей.

В погребениях литовских и судовянских воинов часто встречаются щиты с круглыми железными выпуклостями полусферической или конической формы в середине, железные сабли длиной примерно 50 см с широким лезвием и деревянной рукояткой, железные наконечники копий ромбовидной или листовидной формы, стремена, части уздечек и другие детали конской упряжи.

Рис. 49. Фибула в форме головы совы.
Бронза с серебряным напылением (IX в.). Лубана, Латвия

Возможно, хорошо вооруженная кавалерия этих племен остановила постоянные набеги со стороны славянских народов и помешала проникновению на свои племенные территории. Жившие у Балтийского моря курши сталкивались с возраставшей опасностью со стороны Скандинавии, их могилы говорят о том, что это было беспокойное время.

Тут же, в погребениях воинов, обнаруживаем шпоры, фрагменты уздечек, наконечники для копий и щиты, равно как и косы, топоры с соединением, ножи и украшения. Часто вместе с павшим воином хоронили и его лошадь. В болоте Тиры около Руцавы (запад Латвии) обнаружили неповрежденный деревянный щит, обтянутый с обеих сторон кожей, в центре которого сохранился полусферический железный выступ. Щит относится к началу или середине IX века, то есть к периоду ожесточенных битв между куршами, датчанами и шведами.

СЛАВЯНСКАЯ ЭКСПАНСИЯ
Славянское движение к северу было внешним проявлением нестабильности в Южной Руси и отразило перемены в этнической структуре. Вторжение гуннов в 375 году сокрушило власть готского государства. Освободившись от влияния готов, славянское племя антов заняло Северное Причерноморье от низовьев Дуная до Азовского моря.

Постоянные вторжения печенегов, булгар и особенно аваров, которые в первой половине VI века доходили до границы густых лесов, расположенных вдоль реки Десны и верховьев Оки, завершились проникновением славян в земли западных балтов и финноугров, где они практически не встретили должного отпора.

К 400 году н. э. интенсивная торговля между балта-ми и финноуграми, достигшая расцвета в IV веке, прервалась. Некоторые холмовые поселения и укрепления, находившиеся в Прибалтийском регионе, были покинуты, в других видны разрушения, вызванные пожарами. Сохранившиеся остатки поселений свидетельствуют об упадке материальной культуры, являясь косвенными свидетельствами тех невзгод, что обрушились на балтийские племена.

Первые признаки славянской экспансии на север пока еще не подтверждены в достаточной степени археологическими находками. Слишком незначительным оказалось количество погребений и поселений. Однако здесь и там появлялись единичные курганы и поселения, аналогичные тем, что встречались в районе Киева и на Волыни и даже в славянских землях Центральной Европы, которые нельзя считать балтийскими. Похоже, что территория между Киевом и Новгородом между V и VIII веками последовательно занимали различные племенные группы.

Поселения, состоявшие из полуподземных жилищ (землянок) с глиняными полами и стенами, погребальные принадлежности в круглых, конических или продолговатых курганах, деревянные конструкции, расположенные внутри курганов, грубая и полированная керамика, похожая на изделия из района Киева и Волыни, а также из Богемии и Моравии, стали отличительными элементами славянской культуры, распространившимися в землях, расположенных к северу от Киева и Воронежа.

Ряд сходных погребений и поселений обнаружены на Волыни, в среднем Поднепровье и в районе верхнего Дона близ Воронежа, они датируются от VI до IX века и бесспорно признаются славянскими. Они обозначаются как «поселения пражского типа» в Волыни, «холмистые укрепления роменского типа» (расположенные вдоль низовьев Десны), вдоль рек Сейм, Сула и Ворск-ла и «холмовые укрепления борщевского типа» на верхнем Дону и верхней Оке.

Отдельные различия в типах погребений указывают, что они могли относиться к нескольким западным племенам, древлянам, полянам и вятичам. Сведения о них сохранились со времен первых исторических записей. Датировка ранних погребений и деревень основывается исключительно на сопоставлении их керамики с той, что известна по находкам в Богемии и Моравии, и позволяет отнести эти захоронения и поселения к VI—VII векам. Если некоторые из курганов и холмовых укреплений могут быть датированы даже V веком, то очевидно, что необходимы и дальнейшие разыскания. Ведь в погребениях не обнаружены металлические предметы соответствующего времени.

Ранние признаки пребывания славян на севере обнаружены на территории Пскова, на востоке Эстонии и Латвии и к югу от Чудского озера, в бассейне реки Великой. Здесь найдены длинные, узкие погребальные курганы с кремационными могилами и весьма редкой погребальной утварью, определяемые как принадлежащие племени кривичей.

Датировка V веком основывается на находках круглых и выпуклых орнаментированных бронзовых пластин, щипчиков и браслетов, утончающихся к концам. Аналогичные образцы встречаются в финноугорских каменных курганах в Эстонии. Скорее всего, первые кривичи заняли холмовое поселение в Пскове, и их культура наложилась на финноугорский слой так называемого дьяковского типа, а неукрепленные поселения, расположенные вдоль верховьев реки Великой, сменили балтийские холмовые поселения с гладкой и шершавой керамикой. В этих поселениях встречаются керамика и металлические предметы такого типа, какие находят в длинных курганах.

Странно, что первые курганы и поселения, приписываемые этому племени, расположены так далеко на севере, а не в верхнем течении реки Двины и на территориях Смоленска и Полоцка, где кривичи отмечаются с VII и вплоть до XIII столетия. Очевидно, что во время своих экспансий они не использовали днепровский маршрут, скорее всего приходя через верховья реки Неман и через земли носителей балтийской гребенчатой керамики.

И все же немногочисленные археологические находки не позволяют говорить о заселении кривичами современной Восточной Белоруссии. Однако имеются определенные лингвистические свидетельства, позволяющие предположить, что именно отсюда распространялись кривичи. Скажем, это ранние славянские заимствования из балтийских языков (например, название реки Мерец из литовского Меркис, притока верхнего Немана, которое лингвисты относят к IX веку) и отношения между ранними псковским и польским диалектами.

В современных районах Смоленска и Полоцка длинные курганы кривичского типа датируются начиная с VIII века, и только некоторые относят их к более раннему периоду. Многие курганы в этих районах содержат исключительно балтийские находки латгальского типа. Они датируются V—XII веками. Даже южнее Смоленска, Москвы и Калуги вдоль притоков реки Жиздры и верхнего течения Десны ряд раскопанных курганных погребений и холмовых укреплений балтийского типа содержит находки сходные с теми, что встречаются в Восточной Латвии, или идентичные им. Датируются эти
объекты даже XII веком.

С помощью археологических находок можно совершенно определенно подтвердить существование потомков балтов к востоку от Москвы, на территории, расположенной между Смоленском, Калугой и Брянском вплоть до XII века. Более того, их можно соотнести с племенем галиндян, известным по Лаврентьевской и Ипатьевской летописям. В них описываются войны между русскими местными правителями и галиндянами на реке Протве, происходившие в XI—XII веках.

Вторжения славян не смогли стереть балтов с лица земли. Они продолжали существовать в виде огромных и небольших объединений еще многие столетия. Весьма вероятно, что до того, как славянские племена кривичей, дреговичей и радимичей стали преобладающими в верхнем бассейне Днепра, на этом месте существовало балтийское население, чья культура оказалась близкой латгалам, проживавшим на востоке Латвии.

Нам очевидно, что начиная с момента славянского вторжения вплоть до образования трех славянских княжеств: Новгородского, Рязанского и Киевского — в IX веке, и даже спустя несколько столетий, на территории современной Белоруссии и на западе Великороссии продолжало проживать значительное число балтов.

Процесс славянизации начался в доисторические времена и продолжился вплоть до XIX столетия. Белорусы заимствовали множество слов, большей частью из обиходного языка, в основном из крестьянского словаря литовцев. Этнография районов Калуги, Москвы, Смоленска, Витебска, Полоцка и Минска вплоть до середины XIX века явно говорит о ее балтийском характере. Действительно, славянизация западных балтов захватила большую часть населения современной территории Белоруссии и часть Великороссии.
Продолжение ниже

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 26-04-2009 06:04
ОТНОШЕНИЯ СО СКАНДИНАВАМИ

Взаимодействие соседей, проживавших вдоль побережья Балтийского моря, на острове Готланд и в Центральной Швеции, до VII века не было регулярным и ограничивалось торговой сферой. На острове Готланд обнаружили некоторое количество балтийских украшений, датируемых V—VI веками. Их происхождение приводит в районы современной Клайпеды или Восточной Пруссии. Свидетельства сказанному находим в ряде известных книг, где говорится, что норвежцы настойчиво исследовали восточнобалтийское побережье в V—VI веках и что в VI веке их группа поселилась в устье Даугавы, что подтвердили и археологические находки. И только после 650 года балтийские курши были разбиты в ходе шведского вторжения. Раскопки, проведенные в 1929 году около Лиепаи, Латвия, Биргером Нерманом, позволили обнаружить три погребения с могилами кремационного типа, оружие и украшения скандинавского типа.

Предметы из двух погребений имеют четкие аналогии с находками на острове Готланд и предметами III века из раскопок в долине Мелар в Центральной Швеции. С I половины VIII века и позже следы скандинавских поселений появились в нескольких других местах: Саслаукас близ Дурбе, запад Латвии, Апуоле, северо-запад Литвы и район Эльбинга (Трусо). После 800 года количество скандинавских предметов в находках снова уменьшается, за исключением поселений в Гробине, которое продолжало существовать примерно до 850 года, и Эльбинге, где скандинавские находки относятся даже примерно к 900 году.

В ирландских и норвежских сагах, записанных в XIII столетии, хотя они восходят к более ранним текстам, отмечается успех шведских правителей Ивара и Харальда. Первый умер около 700 года и, как говорят, завоевал «Курляндию, Саксландию и Эйсландию», а также все восточные страны вплоть до Гардарики, расположенной в Карелии («Сага о Херваре»).

После его смерти династия прервалась, но сын его дочери, Харальд младший, снова восстановил шведское правление в тех же самых землях. Вторжения шведов на территории вдоль Балтийского побережья в 650—750 годах подтверждаются соответствующими археологическими находками следов поселений. Дальнейшие события запечатлел Римберт в «Житии святого Ансгара», где содержится подробное описание войн датчан и шведов с куршами в середине IX века.

Когда Римберт впервые упоминает о куршах, он замечает: «Племя, называемое кури (курши), жившее далеко от них [шведов], ранее было захвачено шведами, но это было давно, потому что они восстали и освободили себя от ярма». Затем он упоминает, что в то время, когда Ансгар посетил Швецию во второй раз, примерно после 850 года, датчане предприняли военную экспедицию по морю к куршам, но потерпели сокрушительное поражение. Половина датчан была убита, половина их кораблей была захвачена, и курши получили огромную военную добычу, состоявшую из золота, серебра и оружия.

Получив известие об этом разгроме, шведский король Олаф собрал мощную армию и двинул ее на куршей. Первая внезапная атака была направлена на город Свеаборг (возможно, находился в районе Гробина), который защищали 7000 воинов. Шведы разграбили город и сожгли его дотла. Вдохновившись успехом, они вышли из лодок и после пяти дней ускоренного марша напали на Апулию, город, который обороняли 15 000 воинов.

После восьмидневной осады шведы поняли, что город взять не удастся. В отчаянии они совершили общую молитву, после которой предприняли последний штурм. Но в этот момент курши прислали гонца и объявили, что готовы сдаться. В качестве добычи они отдали шведам золото и оружие, которые сами отобрали у датчан годом ранее, обещали платить налоги, подчиниться шведскому королю и отдали 30 человек в качестве заложников.

В ходе земляных работ на плато было найдено примерно 150 железных наконечников для стрел, многие оказались сломанными или погнутыми, впрочем, чего еще следовало ожидать после битвы... Наконечники относятся к скандинавскому типу IX—X веков.

Вскоре заложники из Апулии были отпущены. Последующие вылазки шведов в землю куршей были менее успешными. Сопротивление оказалось слишком сильным, и одолеть противника оказалось им не под силу. Попытки колонизации Балтийского побережья продолжались в течение двух последующих столетий, с 650-го по 850 год, но не привели к существенным результатам. Археологические находки второй половины IХ и X века немногочисленны. К тому времени викинги сосредоточились на западных славянских и финноугорских землях, расположенных к северу от балтийских территорий.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/11.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 27-04-2009 04:43
Глава 7. Балты на заре истории

За несколько столетий до того, как в письменных источниках появились сообщения о рождении Литовского государства и последующих войнах с тевтонскими рыцарями, балтийские племена наслаждались своим «золотым веком». Их земли сохраняли единство, развивалась экономика и торговля, процветали искусство и ремесла. Приморские племена, прежде всего курши, перешли к активным наступательным действиям против Скандинавских стран.

В этот период курши превратились в балтийских «викингов», они оказались самыми активными и богатыми из всех балтийских племен. Совершавшиеся в период правления норвежского короля Харальда Смелого (1045—1066) постоянные нападения на датчан и викингов, живших на западе, описаны С. Стурлусоном в книге «Круг земной».

В «Саге об Инглинде» Стурлусон пишет, что в 1049 году при короле Свейне и в 1051 году при короле Магнусе в датских церквах даже произносили специальную молитву: «О Всемогущий Господь, защити нас от куршей». Из хроник начала XIII века нам становится известно, что курши постоянно нападали на Данию и Швецию, разрушали поселения, увозили церковные колокола и другие предметы.

Следовало ожидать, что куршское оружие и украшения можно найти вдоль всего восточного Балтийского побережья вплоть до Дании. О том, что курши еще до начала войн с датчанами добирались до Готланда, свидетельствуют находки куршских булавок, фибул и мечей, датируемых началом X века. Подобные предметы находили в различных местах вдоль побережья Готланда. Некоторые представляют собой отдельные находки, другие встречаются в составе погребений.

В Хуглейфсе близ Сильте обнаружено женское погребение, в котором найдены типично

куршские украшения, включающие фибулу, сходную с той, что приведена на рисунке. Среди других находок на Готланде представлены булавки с треугольными головками или головками в виде арбалета, огромное количество которых найдено на западе Литвы, прежде всего вокруг Клайпеды и Кретинги, а также мечи. Трудно установить, были ли отдельные предметы просто импортированы или являлись следами куршской колонии в Готланде. Однако присутствие определенного количества куршей на острове очевидно.

Другие балтийские находки на Готланде, Оланде и в Центральной Швеции указывают на наличие торговых связей на протяжении X—XI веков. В Ботерсе, на Готланде, обнаружили фрагмент серебряного ожерелья с седловидным концом, такой тип украшения был широко распространен в центральной и восточной частях Литвы и Латвии. Их находили наряду с арабскими, византийскими, германскими и англосаксонскими монетами. Другое ожерелье того же типа обнаружили на Оланде.

С той или иной степенью интенсивности торговля и мелкие стычки между балтами и скандинавскими викингами продолжались в течение X—XI веков. Алчные викинги из Швеции, Дании и даже из Исландии нападали на богатые куршские поселения, но и сами страдали от набегов куршей, разорявших их земли. Обоюдные пиратские набеги уравновешивали силы сторон. Вот почему в источниках нет упоминаний о длительных военных действиях.

Подобные нападения совершались бандами мародеров численностью не более 30 человек, обычно нападавшие стремились не уходить далеко от побережья, обеспечивая тем самым пути для легкого отступления. Поэтому поселения на обоих берегах Балтийского моря располагались на значительном расстоянии от побережья. Почти все крупные куршские города и деревни размещались на расстоянии от 5 до 25 км от побережья.

Яркое изображение набегов викингов и жизни куршских землевладельцев начала X века содержится в исландской «Саге об Эгиле». Здесь подробно описано, как Торльф и Эгил совершали набеги в Куронию примерно около 925 года. Они перемежаются ярким описанием жизни куршского феодала. Мы читаем о поединках: стрельбе из лука, сражениях на мечах и копьях, об одеждах, набрасываемых на оружие врага, о том, как плененных врагов годами содержали в погребах (ямах) в течение многих лет или убивали после пыток.

Феодальные замки состояли из множества домов и амбаров, окруженных оборонительными валами и стенами. Дома строились из толстых бревен, жилые комнаты располагались на первом этаже, а лестница вела в чердачные помещения. Стены комнат обшивались деревянными панелями. Господин спал на специальном ложе, прислуга стелила себе постели на лавках. Обедали в «зале», возможно, самой большой комнате в помещении. Вот и все, что нам известно о куршах от скандинавских рассказчиков, о других фактах можно узнать из обследований погребений.

В настоящее время известно не менее 30 огромных захоронений, расположенных на западе Литвы и западе Латвии. В них обнаружены богатые погребальные атрибуты, встречается множество изделий из серебра, бронзы и железа. Опишем одну из могил феодала в захоронении, обнаруженном в Лаивиае около Кретинги на западе Литвы, датируемую примерно 1000 годом: кремированные кости обнаружены в выдолбленном из дерева гробу, явно предназначенном для мужчины, судя по величине; здесь же найдены прекрасная фибула, кожаный пояс, украшенный бронзовыми и янтарными бусинками, три копья, железный боевой топор с широким лезвием и топор с отверстием, железное кресало для высекания огня, серп, железный ключ, бронзовые весы, седло и железные фрагменты уздечки.

Тут же находятся несколько миниатюрных копий инструментов и оружия, возможно символизирующих обладание ими в ином мире или указывающих на принадлежность слугам и рабам. В женских могилах было найдено огромное количество бронзовых и серебряных украшений. На основании находок из погребений можно зрительно представить, как все эти предметы заполняли сундуки с сокровищами, хранившиеся в доме землевладельца.

Похожие, наполненные разнообразными предметами могилы также встречаются по всему побережью Балтики от Вислы, расположенной на юге, до Латвии и Эстонии на севере. Очевидно, это служило одной из причин того, почему скандинавы постоянно «шарили» вдоль западных балтийских берегов.

На существование торговых связей между куршами, пруссами, шведами и датчанами указывают находки в центрах торговли: Трусо — в устье реки Неман, Виска-утай — на Земланде и Гробине, близ Лиепае, и в устье Даугавы. Кроме торговли и набегов, скандинавские викинги выполняли и миссионерские функции, но скорее всего считали их второстепенным занятием, не накладывавшим никаких обязательств. Отмечено, что, стремясь завоевать расположение датского короля Свена Эстриксона (ум. 1076) один купец построил в земле куршей церковь и оставил в ней богатую утварь, но скоро она была заброшена и забыта.

УКРАШЕНИЯ, ИСКУССТВА И РЕМЕСЛА

В конце IX века культура куршей и других балтийских племен переживает период расцвета. Под влиянием искусства викингов в ней появляются новые мотивы, например изображения змей, голов животных. Однако основная масса украшений, инструментов или оружия представляет собой усовершенствования местных изделий более раннего периода или новые, исключительно балтийские формы. Особого совершенства балты достигли в геометрических орнаментах и ювелирных украшениях, отличавшихся большим разнообразием. Но верно и то, что во всех стилях наблюдалась преемственность начиная с «золотого века» (фото 68, 69).

Широкая популярность украшений в виде подвесок и цепочек привела к появлению огромных булавок и брошей. В богатых женских погребениях найдены булавки с треугольными и крестовидными головками и держатели для цепочек, покрытые серебром и украшенные голубыми бусинами. Обнаруженные в куршских землях головки булавок отличались невероятным разнообразием форм: имели крестовидные, дисковидные концы, спиралевидные головки, лепные или ромбовидные головки, украшенные мелким геометрическим орнаментом в виде треугольника с розеткой в середине.

Самые изящные булавки использовались для поддержки головных уборов женщин. Также обнаружен ряд бронзовых или серебряных ожерелий, переплетенные шейные кольца с плоскими перекрученными или седловидными концами, круглым или трехгранным концом — с одной стороны и орнаментированным плоским — с другой.

Некоторые шейные кольца изготовлялись из расплющенной проволоки, к которой прикреплялись треугольные или продолговатые подвески. Эти подвески считаются самыми характерными украшениями земгальских женщин. Шейные кольца с закругленными или седловидными концами встречаются на всей территории Литвы, Латвии и древней земле судовян.

Кроме бронзовых или посеребренных крестовидных фибул со ступенчатыми зубцами встречались гигантские крестообразные фибулы с концами в виде головок змеи и орнаментом в виде головок мака по обеим сторонам дужки. Их продолжали носить модницы вплоть до XI века.

После IX века получили распространение подковообразные фибулы, встречавшиеся во всей северной части Европы. Самые ранние датируются начиная с VII века, они имеют спиралевидные концы. В IX и X веках их форма отличается необычайным разнообразием: у одних концы утолщенные или расплющенные, на других — головки мака, животных, звезд, прямоугольные плоскости или восьмиугольные концы.

В погребениях мужчин и мальчиков от 10 до 20 фибул были прикреплены к льняным блузам, покрывая таким образом всю грудь, или к одежде по всей длине от шеи до колен. Отдельные разновидности фибул изготавливались из круглых или прямоугольных плашек, обычно лепных, с изображениями крестов, розеток или свастики.

Иногда на концах свастики изображали головки животных, напоминающие «звериный» узор викингов. Встречается широкое разнообразие форм браслетов, многие из них имели кайму и богато украшены геометрическими узорами. Для древней Пруссии и земли кур-шей, равно как и для племен прилегающих территорий, наиболее характерны украшения со стилизованными головками животных (очевидно, под влиянием викингов), но их окантовка выполнена исключительно в балтийском стиле: в виде линий с точками, образующих прямоугольники, кресты, круги, крошечные треугольники, ромбы или полоски. Мужские браслеты были широкими и массивными. На них мы находим тщательно выполненный геометрический узор в виде каймы из зигзагов и ромбов, имитирующих тканые узоры.

Рис. 52. Бронзовое ожерелье с плоскими перекрывающимися концами и прикрепленными подвесками (X—XI вв.). Айзезаре близ Сакстагалса, Латгалия

Похожие декоративные мотивы применялись и на сплющенных частях ожерелий, на фибулах, браслетах, поясах, рукоятках сабель, на копьях, на покрытых бронзой кожаных ножнах для ножей, на бронзовых уздечках. Большие по размеру поверхности членились горизонтальными или вертикальными полосами. Это можно увидеть, например, на бронзовой накладке кожаного футляра для ножей, традиционном для воина оружии в X и XI веках.

Нам неизвестно, когда появились эти высеченные, выгравированные или вычеканенные в бронзе или серебре мотивы, но одежда, тканые головные уборы и платки украшались именно бронзовыми плашками. Благодаря подобному декорированию практически без изменений сохранились некоторые тканные из четырех видов нити платки, концы которых завершаются переплетенной тесьмой.

Встречалось несколько вариантов отделки: либо изделия покрывали сплошным рядом прямоугольных плашек с несколькими рядами спиралей по краям, тут же прикрепляли подвески; в другом случае их украшали крошечными бронзовыми плашками, образующими множественные узоры в виде свастики, треугольников и тому подобных элементов.

Таким образом украшенные тканые платки составляли часть национального костюма земгальских и латгальских женщин. Он дополнялся кожаным поясом, украшенным круглыми, коническими или треугольными плашками из бронзы или посеребренного свинца, зигзаговидными, треугольными или ромбовидными лентами из бронзовых проволок. Иногда по обеим сторонам бронзовых или серебряных пряжек свешивались кисточки из бронзовых проволочек с янтарными бусинками на концах.

Подобные фрагменты одежды из льняных и шерстяных тканей указывают на разнообразную технику ткачества. Некоторые изделия изготавливались с применением четырех, а другие — трех рам основы. В последнем случае использовались, скорее всего, горизонтальные станки. В эти столетия изготавливались также пояса из переплетенных белых и красных шерстяных ниток. Они считаются предшественниками юостос — современных поясов, носимых как мужчинами, так и женщинами. Тесьма с особым балтийским орнаментом применялась для украшения подолов и краев рукавов. В могилах девочек-подростков X—XI веков часто находили приспособления для тканья поясов.

Женские и мужские костюмы последних веков доисторического периода реконструируются практически полностью. Хотя у каждого племени были свои детали и для отделки использовались местные специфические орнаменты, общий тип костюма был одинаковым во всем Балтийском регионе. Девушки продолжали покрывать головы шерстяной шапочкой, украшенной бронзовыми плашками и подвесками, женщины использовали головное покрывало, прикрепленное с помощью диадемы или булавки.

У льняных блузок был высокий закрытый ворот, сверху надевалось несколько рядов бронзовых или серебряных ожерелий со стеклянными или янтарными бусинками, бронзовыми спиралями или подвесками. Шерстяная юбка доходила до икры ноги, сверху надевали шерстяной фартук, нижняя часть которого украшалась рядами бронзовых спиралей, правда более коротких.

Платок, накидывавшийся на плечи, изготавливали из относительно толстой шерстяной материи. Спереди его застегивали с помощью массивной бронзовой или посеребренной фибулы или огромной булавкой, с одной или несколькими цепочками. На каждой руке носили от двух до шести браслетов.

Мужчины одевались в льняные блузы, укреплявшиеся булавками, шерстяные брюки, длинный шерстяной жилет, подпоясанный кожаным поясом, и шерстяную накидку, скреплявшуюся массивной фибулой. Чем богаче мужчина, тем более изысканным был его пояс, а вместо бронзы использовались серебряные украшения: ожерелья, фибулы, браслеты и кольца.

Одеяние воина дополняли прикрепленный к поясу нож в кожаных ножнах, украшенных бронзовыми или серебряными плашками, железное кресало и футляр для трута, а также шлем, щит, длинная железная сабля, копье, боевой топор, лук и стрелы с железными наконечниками, шпоры.

С держателей для цепочек или брошек свешивались треугольные или трапециевидные бронзовые пластинки, бубенчики, фигурки лошадей и водных птиц, пинцеты, расчески и зубы диких животных. Подобный набор подвесок позволяет предположить, что они использовались не только как украшения, но и в практических целях. Когда человек шел, все предметы позвякивали — считалось, отпугивая злых духов.

Наш краткий обзор предметов ювелирного и прикладного искусства не может быть завершен без упоминания об особом мастерстве, которым отличались украшения для лошадиной упряжи. В своем почитании этого животного балтов можно сравнить только со скифами. Ни в одной другой европейской стране, не входившей в индоевропейскую группу, лошадь не пользовалась таким большим уважением на протяжении веков.

Только в Литве XII—XIII веков находят специальные кладбища для погребения лошадей. Обычно там хоронили только верховых лошадей воинов (zirgas— от лит. zergti— «шагать»). Лошадь считали преданным другом воина, поэтому в полной упряжи ее хоронили вместе с хозяином.

Головная и седельная упряжь выполнялась из кожаных ремней, украшенных свинцовыми посеребренными пластинами с орнаментом из розеток, зигзагов и др. В ряде случаев сбруя украшалась изысканным набором золотых плашек с узором в виде головок животных и геометрических фигур. По обе стороны головы лошади или со лба свисали колокольчики или цепочки с бронзовыми или серебряными подвесками. Кожаные ремни соединялись круглыми или крестообразными вставками из бронзы с инкрустацией из посеребренного свинца или железа.

Удила и нащечные пластины обычно изготавливали из железа. У лошадей знатных людей нащечные пластины покрывали серебром и изгибали в барочном стиле, концы в форме стилизованных лошадиных голов украшали бронзовой инкрустацией или чеканкой. Попоны были с треугольными и ромбовидными плашками. Железные стремена обычно покрывали серебром; известны изделия XII века, украшенные стилизованными головами животных и растительными орнаментами. Украшали даже хвосты лошадей

В начале исторического периода искусство и ремесла достигли особенных высот. Изделия из металла, кожи, стекла, янтаря, керамику изготавливали ремесленники, имевшие свои мастерские в больших городах, в замках феодалов и в деревнях. Только ткачество, прядение и вышивание оставались семейным делом, и именно в семьях, занимавших более высокое положение, скорее всего сохранялись собственные швеи, прядильщицы и ткачи, которые всегда могли выполнить требуемую работу.

Благодаря тому что примерно в X веке появился гончарный круг, вытеснивший древнюю ручную керамику, различия между изделиями отдельных племен стали постепенно стираться. Форма керамики унифицировалась, ее украшали волнистыми и горизонтальными линиями, иногда помечали клеймом мастера. К тому же времени мельничные жернова (подобные по принципу действия вращающимся ручным мельницам) заменили примитивные ручные мельницы.
Продолжение ниже.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 27-04-2009 04:46
ИЗМЕНЕНИЯ В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ

Технические усовершенствования заметны во всех областях жизни. Совершенствовались инструменты. Железные топоры приобрели широкие лезвия, что сразу же отразилось на качестве строительства домов и укреплений, скорости расчистки лесных территорий, которая осуществлялась быстрее, чем топорами с узкими лезвиями. Косы также удлинились, серпы стали более изящными, у некоторых появились зубцы на конце. Шире распространились железные лемеха. Где-то между IX—XII веками двупольное земледелие было заменено трехпольным, что подтверждается преобладанием в ряде поселений зимних зерновых культур над пшеницей и ячменем. Также часто сажали горошек и бобы. Среди обнаруженных костей домашних животных второе место по количеству занимают кости свиней.

СРЕДСТВА ДЕНЕЖНОГО ОБРАЩЕНИЯ И ТОРГОВЛЯ

До X века деньги не вытеснили обмена скотом, мехом, янтарем, серебром и другими предметами мены. Новые потребности увеличивавшегося населения, рост городов, новые торговые пути и многоступенчатый уровень торговли требовали введения более удобных форм расчета. Местные средства расчета, ходившие в обращении с X до начала XV века, — это удлиненные кусочки серебра весом 100 или 200 г с одной плоской стороной. Они характерны для Литвы на раннем историческом этапе и обнаружены в богатых погребениях наряду с серебряными украшениями или в огромных кладах.

При расчетах куски серебра и редких металлов взвешивали на небольших складных весах, представлявших собой два бронзовых диска, подвешенные к поперечине на бронзовых цепочках. Гири в форме брусочков разной величины помечали одним или пятью кружочками или треугольниками и одним крестом или крестом с кружочками между поперечинами. Весы и гири широко использовались в X и XII веках. Обычно их обнаруживают в богатых мужских погребениях.

В течение X—XII веков балты вели активную местную и международную торговлю с русскими, шведами и жителями восточной части Европы. О торговых маршрутах свидетельствуют многочисленные обширные клады, состоявшие из кусков литовского серебра, балтийских и привозных из Киевской Руси серебряных украшений, а также арабских, византийских, датских, шведских, немецких и англосаксонских монет. К ним же относятся найденные в могилах прусских феодалов мечи викингов и мечи ульфбетского типа, которые поставлялись из Рейнланда, русские шлемы.

Все территории близ Трусо (Эльбинг), на побережье Земланда, в устье Даугавы (на территории современной Риги) и эстонского побережья были связаны морскими маршрутами со шведскими торговыми центрами, расположенными в Висбю (Готланд) и в Бирке (Швеция).

Путь Даугава—Двина оказался важным связующим звеном между Скандинавией и восточной частью Европы, балтийскими землями, Русью и Византией. Вдоль ее берегов в изобилии встречаются арабские (куфические) серебряные дирхемы, византийские золотые, серебряные и медные монеты, англосаксонские серебряные динарии, шведские и датские монеты, балтийские кусочки серебра и серебряные ожерелья, русские украшения.

Очевидно, что это был один из оживленнейших торговых маршрутов. От верховьев Двины по континентальному водному пути отправлялись на север, в Новгород и Ладогу, на юг, в Киев и к Черному морю. Продукция из Киевской Руси достигала земель южных пруссов через Волынь, реки Припять и Буг. Другой важный торговый путь пролегал по реке Неман и ее притокам. На территории Каунаса и Вильнюса маршрут разветвлялся, вел в Земгалию, Латгалию, Псков и Новгород и через Восточную Литву в Полоцк, Смоленск и Новгород.

Среди товаров, направлявшихся в Западную Европу, теперь преобладал не янтарь, а меха. Сохранились живые описания Адама из Бремена 1075 года: «Они [пруссы] в изобилии имеют странные меха, в запахе которых гордость соединена со смертью. Но сами они придают им не больше внимания, чем отходам, хотя мы, верно это или нет, страстно жаждем обладать ими как символом достижения высшего счастья. Поэтому они отдают свои совершенно бесценные меха куницы за тканые одежды, называемые фалдоне».

ЗАМКИ, ПОМЕСТЬЯ, АДМИНИСТРАТИВНЫЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ

Почти все раскопанные объекты, относящиеся к X—XIII векам, говорят о значительной перестройке и усилении укреплений. Бастионы, находящиеся со стороны поля или опоясывающие со всех сторон замок, стали необычайно высокими. Так, замок Импилтис около Кретинги, в земле куршей, был окружен валом, высота которого достигала 10 м, а ширина составляла почти 40 м.

Столь мощные бастионы, возвышающиеся над крутыми берегами протоки, реки или озера, выглядели как несокрушимая твердыня высотой более 30 м. По верху вала размещали деревянные укрепления: высокие стены, частоколы, башни и бревенчатые постройки с отвесными стенами с наружной стороны. В подобных постройках жили воины замкового гарнизона, те, кто ухаживали за животными и посевами.

По углам размещались деревянные или каменные башни. В центре или с одной возвышающейся стороны, выстроенной из камней или бревен, размещались замковые строения. Они были прямоугольными в плане, в основном деревянными, хотя иногда использовали камень и глину.

Время от времени замки сгорали, и их вновь отстраивали, в ходе раскопок обнаружили находящиеся друг над другом слои с остатками разрушенных строений, в некоторых случаях за несколько столетий образовалось десять или более таких слоев. В исторические времена на их месте возвели прочные кирпичные постройки, что сделало невозможным реконструкцию более ранних деревянных построек.

Земляные укрепления защищались с одной или с двух сторон реками и ручьями, озерами или болотами. Глубокие рвы заполнялись водой, отделяя замок от внешнего мира. Доступ к нему осуществлялся через единственные ворота с подъемным мостом и опускающейся решеткой, вмонтированной в прочную деревянную конструкцию, фланкированную небольшими башнями, или через длинный коридор, напоминающий туннель.

В замке Импилтис проход был выстроен из дубовых бревен, представлял собой туннель длиной 8 м, высотой 2 и шириной 3 м. В ходе раскопок в Апуоле обнаружили деревянные каркасы для колодца глубиной 2 м и размером 4,5 х 4 м. В некоторых укреплениях колодцы были постоянно заполнены водой, так что и жители современных деревень продолжали их использовать. Из исторических описаний нам известно, что даже во время длительных осад замков балтийские племена умудрялись выживать.

На территории каждого племени находилось несколько основных замков, окруженных примыкавшими к нему поселениями, кроме того, встречались и меньшие по величине замки, также расположенные в хорошо укрепленных земляных бастионах, окруженные меньшими по величине поселениями.

Наиболее значительными из раскопанных на вершинах холмов замков и поселений в Курляндии были Апуо-ле и Импилтис. Последний располагался рядом с поселением, вытянувшимся по крайней мере на 5 га. Замок Даугмале, расположенный на берегу реки Даугавы с примыкавшим к нему поселением, занимал территорию более чем 1 га; Тервете в Западной Земгале и Межотне на берегу реки Лиелупе, к юго-западу от Риги, был окружен городом протяженностью 1 км и огороженным еще одним, меньшим по площади земляным укреплением; замок Ерсика в Латгалии, на берегу верхней Даугавы, занимавший территорию 75000 кв. км с прилегающим к нему небольшим поселением величиной 750 х 200 м.

На территории того же самого племени обнаружили четыре других значимых земляных укрепления: Дигная, Асоте, Каугуру Пекас Калнс и Рунас Таниша Калнс. Другие замки были расположены в восточной части Литвы: городище в Неменчине близ Вильнюса, занимавшее площадь 2000 кв. м. Внутри укреплений обнаружены фундаменты прямоугольных домов, выстроенные из камня и глины. В Центральной Литве это замок Велюона, расположенный на крутом берегу реки Неман, вместе с крепостным валом его стены возвышались до 33 м, внутренняя площадь составляла 1500 кв. м. Отмечаются также сотни других внушительных замков на горах, они стихийно раскапывались или практически сохранялись в первоначальном состоянии.

Самый большой и хорошо укрепленный замок с прилегавшим к нему поселением становился военным и административным центром расположившегося на данной территории племени. Как упоминалось выше, в источниках, относящихся к IX веку, в Курляндии обнаружено пять подобных «государств». В начале XIII столетия там уже существовало восемь «государств», или областей, в центре каждого из которых было по нескольку поселений. Похожие образцы отдельных округов встречаются и у других балтийских племен. Более могущественные феодальные владыки распространяли свою власть на три, четыре округа или более.

Такие владыки, или вожди, племен обладали самыми крупными замками. В самых ранних письменных источниках самый могущественный из всех властителей, управлявший огромной территорией племени, именовался «царем», «вождем» или «главой». Ему подчинялись правители менее могущественных округов.

Внутри племени доминировала строгая иерархическая система, такая же и внутри небольшой племенной группы. В хрониках перечислены имена глав племен и даже их подчиненных. Власть и землевладение передавались по наследству. Так, например, Виестарт, правитель Тервете в Западной Земгале, считался «герцогом» и «главным правителем», его власть распространялась на земли Западной Земгале.

Правителем области Беверина в Латгалии в начале XIII века был Таливалдис, который описывается как богатый человек, у которого было много серебра; его три сына также обладали значительным богатством, обширными земельными территориями. Иерархическая структура племени отражена в хронике Волыни, где рассказывается, как литовские князья, их было 21, собрались, чтобы подписать договор 1219 года между Литвой и Галицко-Владимирской Русью.

Из собравшихся пятеро оказались самыми могущественными, они были великими «герцогами», остальные шестнадцать не занимали столь высокого положения. Отсюда можно сделать вывод, что в то время Литва управлялась конфедерацией самых могущественных вождей. Вполне вероятно, что такая система управления существовала и в более ранние времена.

Традиционно в феодальных государствах правители вели многочисленные войны. Власть переходила от одного к другому, и практически не шла речь о стабильности. Так, Вульфстан свидетельствовал о том, что было «очень много войн» между пруссами в конце IX века, и из хроник XIII века нам также известно о многочисленных сражениях между правителями Земгале, Латгале и Литвы.

Данный тип феодализма и правления наблюдался до тех пор, пока балты продолжали соседствовать с теми, чье общественное устройство и система управления основывались на тех же самых принципах. Ситуация сохранялась приблизительно в течение тысячелетия. Она изменилась только в 1226—1230 годах, когда на восточной границе их владений появился Тевтонский орден — жестокий и сильный враг, поддерживаемый всей Европой.

В течение XIII века пруссы уступили. Однако, объединившись под общим командованием, литовцы не только выжили и остановили вторжение тевтонцев, но даже расширили свои государственные границы в западной части. Миндаугас, один из тех пяти влиятельных вождей Литвы, который упоминался в связи с договором 1219 года, сумел внутренними войнами и благодаря семейным отношениям распространить свое влияние на большую часть Литвы между 1236-м и 1248 годами. Вскоре после коронования он основал Литовское государство.

ТЕВТОНСКИЙ ОРДЕН

Орден тевтонских рыцарей представлял собой монашескую и военную организацию, он был основан в Палестине во время Крестовых походов. Вытесненные с Ближнего Востока, тевтоны устремились в Европу и осели в районе нижней Вислы (1226—1230). Орден тотчас начал поддерживать военные действия немецкой колонии в Латвии, обосновавшейся в Риге еще в середине XII века.

Тевтоны стремились прежде всего создать немецкое государство на западных территориях Балтии. В этой войне использовались христианские лозунги, шла борьба против последних «язычников», живших в Европе, или, как их называли, «северных сарацин». Так что орден легко привлекал на свою сторону искателей приключений и наживы со всей Европы: стремившихся обогатиться королей, князей и рыцарей вместе с их армиями, — чтобы они сражались ради осуществления целей ордена.

В XIII веке рыцари напали на прусские земли с запада и на территории, где проживали курши, земгалы, шелоняне, латгалы и эсты, — со стороны Рижского залива. Курши были покорены в 1267 году, пруссы сопротивлялись кровавым нападениям тевтонов почти шестьдесят лет, с 1231-го по 1288 год. Разделенные на множество небольших княжеств и не способные организоваться в объединенную армию, куда собралось бы все население, пруссы так и не смогли выдержать удары растущей по численности армии противника. К концу XIII века вся территория прусских племен была занята тевтонскими замками, превосходившими по величине те, что строились пруссами.

«Священная война» (если пользоваться известным термином, поскольку речь шла об убийстве множества людей и полном разрушении и выжигании деревень) началась в низовьях Вислы. К 1237—1239 годам Памеде и Пагуде уже находились под игом ордена. Затем тевтонцы устремились к заливу Фришес-Хаф и к 1240 году нанесли поражение объединившимся вместе бартам, нотангам и вармийцам.

Восстание пруссов в 1242 году на некоторое время ослабило влияние тевтонцев, но к 1260 году почти все восточные и западные прусские провинции были завоеваны. В 1260 году началось другое восстание, которое было подавлено с невероятной жестокостью. Почти все надрувяне были зарублены, а их земли превращены в пустыню. Последними в результате продолжительных войн пали поляки (в Мазурии), а в последней четверти XIII века тевтонцы захватили земли судовян.

После потери почти двух третьих прусской территории на юге вследствие русских и польских военных действий до XIII века и огромных людских потерь в боях с тевтонцами осталось только порядка 170 000 исконных пруссов. На Земландском полуострове, ранее густо населенном, их число снизилось до 22 000 человек.

Тотчас началась колонизация и германизация прусских земель. К 1400 году Тевтонский орден похвалялся тем, что захватил 54 города, 890 деревень и 19 000 хуторов для новых колонистов. Во время войн были уничтожены прусское высшее сословие и руководители, остальные приняли крещение и подчинились ордену. Чтобы упрочить свое положение и получить определенный социальный статус, им в конце концов пришлось принять немецкие обычаи и выучить язык.

Низший и средний классы лишились своих привилегий, крестьяне попали в крепостную зависимость. Именно эти слои общества и сохранили язык и обычаи пруссов, на прусском языке говорили еще в течение последующих 400 лет. Восточные провинции быстрее германизировались, чем Земландский полуостров, где исконное население продолжало жить отдельными группами.

Из опубликованного в XVI веке катехизиса следует, что не все понимали немецкий язык. Известно, что к началу XVII века проповеди читались с помощью переводчика, но прусский язык к концу века доживал свои последние годы. На нем продолжали говорить только пожилые люди.

СОПРОТИВЛЕНИЕ ЛИТОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

XIII век оказался самым сложным периодом в истории балтов. Если бы в этом столетии не произошла консолидация Литовского государства под искусным руководством Миндаугаса, тевтонцы распространились бы на восток и легко поглотили все остальные балтийские племена. Начав строить свои замки на реке Неман, тевтонцы сразу же столкнулись с хорошо организованным сопротивлением со стороны литовцев. На протяжении XIV и до начала XVI века в Принеманье не утихала ожесточенная борьба между германцами и литовцами.

В 1236 году при Шяуляе северная часть войск Тевтонского ордена потерпела поражение от литовского князя Миндаугаса. Благодаря умелому и энергичному руководству Гедиминаса (1316—1341), Альгирдаса (1345—1377) и его героического брата Кястутиса (умер в 1382 году, сражаясь против тевтонцев) Литва сложилась в мощное государство и не покорилась, несмотря на угрозы со стороны германцев.

Начиная с XIII века центральная власть в Восточной Европе оказалась связанной с растущим Литовским государством. Литва начала стремительно расширяться на запад и юг, захватывая русские и украинские земли, продвигаясь к Тартарии и Черному морю. В период между 1200-м и 1263 годами литовцы нападали на русских 75 раз.

Литовские всадники завоевывали славянские земли. Гедиминас занял почти всю Белоруссию и Северо-Восточную Украину (Волынь). Альгирдас, сын Гедиминаса, в 1362 году одержал победу около Голубых Вод в Подолии и отсюда занял почти весь бассейн Днепра и Днестра. Позже Витовт Великий (1392—1460), самый могущественный из всех правителей Литвы, овладел бассейнами Донца и Оки, окружавших Москву с востока и юга, превратив эту территорию в часть Литовского государства.

Экспансия была направлена на земли, которыми в доисторический период владели литовцы и другие западные балтийские племена. В период расцвета (1362— 1569) империя занимала территорию в 350 000 кв. миль. Могущественное государство сыграло свою роль как оборонительный форпост для Восточной Европы, сумев уберечь и свои, и ранее захваченные земли.

Однако русские территории не подверглись «литовизации». Уже с начала XVI века Литва начала терять свои западные провинции, расположенные на верхней Волге, Оке и Доне, отдавая их русским. Растущая угроза со стороны Москвы заставила Литву в 1569 году заключить политический договор с Польшей и уступить ей свои украинские земли.

Ливонией (современная Латвия и Южная Эстония) стали совместно владеть Литва и Польша. В течение последующих столетий Литва и то, чему было суждено стать Латвией, не смогли ни сохранить свою власть, ни вернуть утраченные территории. Когда в 1918 году они возникли как независимые государства, пробыв под властью царской России и Германии в течение 123 лет (с 1795-го по 1918 год), то Литва и Латвия занимали самую меньшую этнографическую территорию, на которой когда-либо существовали балтийскоговорящие народы.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/12.htm

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 29-04-2009 04:32
Поскольку им [пруссам] не был известен [христианский! Бог, случилось так, что они поклонялись не единому Богу, а множеству существ, то есть солнцу, луне и звездам, грому, птицам и даже четвероногим животным, включая жаб. Они также обожествляли рощи, поля и воды. «Прусская хроника» Петра из Дуйсбурга, 1326

Удивительно, насколько дотошно первые миссионеры, оказавшиеся в балтийских землях, историографы Тевтонского ордена и хронисты более поздних времен зафиксировали свидетельства «неверия», замеченные ими в языческой религии: погребальные обряды, веру в возрождение после смерти, культ священных рощ, деревьев, полей, воды и огня. Они также писали о существовании множества богов и духов, кровавых жертвоприношениях и предсказаниях.

Тевтонский орден принес христианство на все земли от Пруссии до Латвии, но жившие на этой территории народы оказалось легче подчинить политически, чем духовно. Жители прусских деревень оставались язычниками (о чем свидетельствуют погребения) вплоть до XVII века, хотя официально они были крещены еще в XIII веке и соблюдение всех языческих обычаев и обрядов строго запрещалось.

Похожая ситуация сложилась и в Западной Латвии, присоединившейся к христианской церкви только в 1387 году, когда латвийский великий герцог Ягайло, сын Альгирдаса, женился на польской принцессе Ядвиге и стал королем Польши. Даже тогда, когда христианская вера проникла во дворцы знати и в города, сельчане оставались верными старой религии. Ситуация сохранялась на протяжении многих веков.

Обычаи, верования, символика народных песен и искусства литовцев и латышей удивительно пропитаны древностью. Христианский компонент носит явно недавний характер и легко вычленяется. Для сравнительного анализа религии значение литовского и латвийского фольклора и искусства оказалось тем, что и роль балтийских языков в реконструкции «материнского языка» индоевропейцев.

Дохристианский слой оказался настолько древним, что он бесспорно восходит к доисторическим временам, по крайней мере к железному веку или, как в случае с отдельными элементами, даже к более ранним периодам. Поскольку христианские авторы хроник были иностранцами и не понимали местных языков, они описывали увиденное как предрассудки. Основным источником реконструкции древней балтийской религии остается фольклор, который великолепно дополняет отдельные зафиксированные исторические события и археологические находки.

«СВЯЩЕННЫЙ ДОМ» И «СВЯЩЕННОЕ СЕЛЕНИЕ» БАЛТОВ

Как и на всей территории Северной Европы, балтийская архитектура была исключительно деревянной. «Священные дома» и «священные деревни», известные по документам XIV века, не сохранились, поскольку на месте языческих святилищ в последующие века появились христианские церкви. Только в ходе раскопок 1955—1957 годов, проводившихся в Восточной Балтии, были обнаружены остатки нескольких деревянных храмов и огромные святилища.

Раскопки Третьякова, проведенные в поселении, расположенном к югу от Смоленска, позволяют говорить о том, что некоторые из укрепленных поселений не являлись постоянными местами проживания, а были святилищами. Открытые Третьяковым святилища датируются начиная с I и примерно до VI—VII веков, в некоторых из них удалось обнаружить несколько слоев один над другим с остатками деревянных храмов.

Очевидно, что они предшествовали «священным деревням», известным со времен ранней истории. Предположительно некоторые из «священных городов», расположенных в центре и на востоке Литвы, были важными религиозными центрами, в которых совершали обряды жители нескольких провинций.

Одно из практически полностью раскопанных святилищ находится на небольшом городище Тушемля в 50 км от Смоленска, к югу, оно расположено на речке с тем же названием, притоке Сожа. В нижнем слое, датируемом от V до IV века до н. э., обнаружено множество отверстий для столбов. Однако оказалось не просто реконструировать эти ранние строения, и мы не можем утверждать, являлось ли это поселение святилищем уже в раннем железном веке.

В слое, датируемом II—III веками, обнаружили следы круглого здания диаметром 6 метров с деревянными столбами, толщиной примерно 20 см. Внутри территории обнаружено большее количество отверстий для столбов, в середине открылась яма 50 см шириной и 70 см глубиной, скорее всего предназначавшаяся для размещения деревянного идола или алтаря. На этот слой накладывается другой культурный пласт, датируемый приблизительно VI—VII веками, с остатками другого круглого храма. Он расположен внутри огромной конструкции, покрывающей всю вершину городища, окруженной, в свою очередь, песчаным валом трехметровой высоты.

Небольшие деревянные прямоугольные похожие на комнату конструкции, граничащие одна с другой и содержащие каменные очаги, стоят по внутренней стороне бастиона. Внутреннее овальное строение, имеющее размеры 20 х 30 м, скорее всего, было покрыто общей крышей, покоившейся на двух рядах огромных столбов.

Пространство между внутренними и наружными рядами составляет 4,5 м. Столбы, возможно, завершались вертикальными выемками, позволявшими удерживать другие, горизонтальные. Дополнительные ямы и сожженные деревянные столбы между двумя рядами столбов указывают на существование внутренних стен.

Поскольку крыша не поддается исторической реконструкции, археолог полагает, что она была покрыта землей. В середине, на северной стороне, находилось подобие ворот. В круглом храме диаметром 5,5 м, расположенном с северо-западной стороны святилища, имелся свой собственный центр и огромная яма, все это говорит о том, что здесь был когда-то мощный деревянный столб.

В городище, расположенном в 12 км от Тушемли, обнаружено почти идентичное святилище. Здесь обнаружены более ранние культурные остатки, датирующиеся I веком, последние практически доходят до верхнего слоя. Здесь также найдены остатки круглого храма над более старыми. Храм диаметром 5 м был построен из вертикально стоящих обтесанных бревен, выпуклых с наружной стороны. Внутри храма обнаружили череп огромного медведя, явно упавший с огромного столба, расположенного в середине. Сегодня известно еще несколько святилищ подобного рода на территории Смоленска, Могилева и Минска.

Для чего служил деревянный столб, размещенный внутри храма? Он мог замещать бога или представлять собой просто подставку для звериных черепов или голов. До XX века в Литве сохранилось верование, что череп лошади или быка служит защитой против «дурного глаза», болезни человека или животных, ливня или других природных невзгод. Когда возникала угроза подобной опасности, череп поднимали на высокий шест. До недавнего времени в качестве украшения фронтонов служили лошадиные головы (конек на крыше), рога, фигурки козла, барана, петуха и других птиц.

Не приходится сомневаться в том, что все обряды совершали жрецы, произносившие молитвы. В ранних исторических источниках они упоминаются регулярно, под названиями «священные мужи», «авгуры» или «некроманты». В 1075 году писавший о куршах Адам из Бремена замечал: «Все их дома заполнены языческими предсказателями, прорицателями и колдунами, которые даже располагались в определенной иерархии. Следы оракулов видны во всех частях света, прежде всего у испанцев и греков».

К жрецам, которыми становились избиравшиеся народом старики, обладавшие специальными знаниями, относились с особым уважением. В источниках XVI века говорится, что их считали отмеченными богами, приравнивая к христианским епископам. В 1326 году Петр из Дуйсбурга писал, что в селении Ромува прусской провинции Надрува проживал могущественный знахарь по имени Крив, которого народ считал святым. Его влияние распространялось не только на Надруву, но и на всю Литву, Курляндию и Земгале.

Как единственный отмеченный в записях святой, Крив пользовался уважением правителей, знати и простых людей, его власть распространялась на все балтийские земли во время войн с Тевтонским орденом. Вряд ли такие могущественные жрецы могли существовать в ранние периоды, усилению их влияния в XIV веке, скорее всего, способствовала угроза вытеснения старой религии христианством. Среди балтийских народов не зафиксирована теократия (духовная власть), политическая власть находилась в руках правителей. Однако языческая религия оказалась универсальной и глубоко повлияла на все сферы жизни.

Обычай кремирования умерших сохранялся в течение длительного времени после введения христианства, он исчез только в результате ожесточенной борьбы, которую вели христианские миссионеры. До конца XIV века литовских правителей и герцогов продолжали хоронить с невероятной пышностью. Так, в 1377 году в лесах, расположенных на севере от Вильнюса, был кремирован Альгирдас вместе с 18 лошадьми. «Его кремировали с его лучшими лошадьми, одеждами, блиставшими золотыми накладками, опоясанного серебряным поясом и покрытого покрывалом, вытканным бисером и драгоценными камнями».

Похожим образом в 1382 году был похоронен брат Альгирдаса Кестутис: «О великолепии его похорон свидетельствовала и яма глубиной в рост человека, наполненная пеплом. Вместе с ним ушли в огонь лошади, одежда, оружие, а также его птицы и собаки».

Польский хронист Ян Длугош, написавший об этом событии в начале XV века, отметил, что литовцы устанавливали в священных гротах очаги, у каждого рода и дома были свои собственные места, где они кремировали своих родственников и ближайших друзей наряду с лошадьми, седлами и дорогой одеждой. Французский посланник Жильбер де Лануа, путешествовавший по Курляндии в 1483 году, отмечает, что среди куршей существовала группа, которая продолжала кремировать своих умерших в полном облачении и вместе с дорогими украшениями на погребальном костре, сложенном из дубовых бревен в ближайшем лесу.

Священные гроты, где совершались погребальные обряды, обычно располагались на горе или на возвышении, называемом Алка. В ходе раскопок там обнаружили огромные ямы и очаги, заполненные сожженным углем и пеплом, в котором найдены частицы животных и человеческих костей, мечи и сожженные украшения, инструменты и оружие.

Без письменных источников, которые могли бы дополнить то, что нам известно на основании раскопок кремационных могил в курганах или плоских погребениях, нам удалось выявить все, что сопровождало пышные похороны. Во время своего пребывания в землях пруссов (эстов), примерно около 880—890 годов, англосаксонский путешественник Вульфстан оставил весьма ценные наблюдения о сохранении тела умершего перед кремацией и о самом поребальном обряде. Приводим его описание полностью:

«Среди эстов существовал обычай, что когда кто-то умирал, то он лежал непогребенным в течение месяца или двух в окружении своих родственников. Правители и другие представители знати могли пролежать еще дольше, все зависело от степени их благосостояния, иногда погребение не совершалось в течение полугода, и все это время они продолжали лежать в своих домах.

В течение всего времени, что покойный находился в доме, там продолжали пить и исполнять разнообразные физические упражнения, вплоть до самого дня погребения. В этот день покойного переносили к погребальному костру, где делили оставшуюся после ежедневных распитий и игрищ собственность на пять или шесть, а иногда и на большее число частей, опять-таки все зависело от богатства усопшего.

После этого большую часть клали примерно в миле от города, затем помещали следующую часть, потом третью, и так до тех пор, пока вся собственность не выкладывалась на протяжении мили. Последнюю часть следовало разложить как можно ближе к тому месту, где находился усопший. После этого примерно в 5—6 милях от расположения собственности должны были собраться все мужчины, имевшие самых быстрых лошадей в стране. Эти мужчины и устремлялись вперед к собственности.

Именно тот, у кого были самые быстрые лошади, и приходил первым к самой большой доле, точно так же другой добегал до второй части, и так далее, пока всю собственность не разбирали. Когда последний забирал последнюю часть, которая находилась ближе всего к поселению, все отправлялись с добычей восвояси.

Из этого описания следует, что быстрые лошади ценились необычайно дорого. Когда вся собственность распределялась подобным образом, покойного выносили и кремировали вместе с его оружием и одеждой. Практически вся собственность умершего тратилась во время его пребывания в доме, и затем остаток делился на части, с тем чтобы любой мог взять его в собственность.

Среди эстов существовал обычай, чтобы люди любой национальности кремировались, и если находили непогребенные кости, то родные должны были заплатить за это. Эсты умели изготавливать лед, что позволяло замороженному умершему лежать достаточно долго и не разлагаться. Если кто-нибудь доставлял два сосуда с пивом или водой, то придумывали так, чтобы их заморозить, не важно, происходило ли дело летом или зимой».

Чтобы сохранить мертвые тела непогребенными в течение длительного времени, с ранней античности существовал особый обычай, скорее всего общий для всех народов индоевропейской группы. Нам известно, что скелеты из культур курганных горшечных погребений и катако'мбных могил до 2000 года и начала второго тысячелетия, обнаруженные к северу от Черного моря, часто оказывались расчлененными; это можно объяснить тем, что тела находились непогребенными в течение длительного времени. Об этом свидетельствуют и следы насекомых, питавшихся плотью, обнаруженные на человеческих костях в центральноевропейских погребениях бронзового века. В балтийских шгеменах различные способы сохранения и бальзамирования умерших были известны с глубокой древности.

Для затянувшихся погребальных тризн (балт. «шерменис» от serti — «кормить») забивали быков. Во многих деревнях исполнялись причитания {raudos), упоминаемые в письменных источниках начиная с XIII века, скорее всего, это была часть погребального ритуала в доисторические времена.

Даже во время войны балтам требовалось много дней, чтобы оплакать погибших и кремировать их. Так, в 1210 году, во время осады Риги орденом меченосцев, пришлось приостановить военные действия на три дня, чтобы оплакать и похоронить умерших. Мертвых оплакали и воздали им нужные почести, затем с ними простились соответствующим образом, чтобы они могли благополучно отправиться в царство мертвых и оставаться среди родителей, братьев, сестер и других родственников. Причитания неизменно запрещались христианскими миссионерами, плакальщиков преследовали. Но, несмотря на все действия, raudos сохранились вплоть до настоящего времени, таким образом сохранились и прекрасные лирические отрывки, и необычайно трогательная народная поэзия.

О смерти землевладельца полагалось немедленно сообщить его лошадям и скоту; когда умирал пасечник — его пчелам. Считали, что в противном случае животные и пчелы не выживут. Лошади не позволяли везти своего хозяина к месту погребения, иначе она могла умереть или заболеть.

Подобные верования сохранились в литовских деревнях до сих пор, в начале XX столетия они остаются свидетельством огромной привязанности, которая существовала между человеком и животным. В первые века нашей эры в Пруссии и Литве лошадей хоронили в положении стоя и в полной упряжи, как будто на них вот-вот собирались поехать. Рассказывая о прусской религии, в 1326 году Петр из Дуйсбурга четко зафиксировал, что нотанги — одно из крупнейших прусских племен — обычно умерших кремировали на спине лошади.

У некоторых захороненных живьем лошадей обнаружили связанные веревками ноги, их глаза были покрыты повязками, а висевшая на шее торба наполнена овсом. Петр из Дуйсбурга пишет, что перед кремацией лошадь следовало водить до тех пор, пока она не падала от усталости.

Как уже отмечалось, умершие воины и земледельцы поднимались на своих лошадях в небо, в обитель душ, и именно на лошадях обычно возвращались на землю, чтобы навестить свои семьи и посетить праздник умерших в октябре и в другие праздники. В записях XVII века упоминается, что во время праздника умерших кишки и шкуру лошади приносили на могилу, чтобы помочь мертвым вернуться на лошадях в дом хозяина.

Во времена продолжительных войн между тевтонцами и литовцами хронисты, описывавшие ужасные битвы и осады, происходившие в Литве, часто удивлялись тому, как охотно литовцы жертвовали собой. Самый поразительный случай произошел в 1336 году в замке Пиленай, стоявшем на реке Неман. Когда литовцы осознали, что больше не смогут сдерживать атаки тевтонцев, они разожгли огромный костер, бросили в него свое имущество и сокровища, убили жен и детей и затем попросили своего правителя Маргириса их обезглавить.

Во время той же самой осады пожилая женщина обезглавила топором 100 человек, охотно принявших смерть от ее руки. Затем, когда ворвались враги, она тем же топором разрубила свою голову пополам. Описавший эту сцену в своем стихотворном хронографе 1393—1394 годов историограф Виганд из Марбурга замечает: «Случившееся не вызывает удивления, поскольку все произошло в соответствии с их религией, и они легко относились к смерти».

Приведем и другой пример. После неудачной атаки, предпринятой литовцами в Эстонии в 1205 году, 50 жен павших воинов повесились. «Все произошедшее вполне естественно, — пишет Генрих Латвийский в «Ливонской хронике», —- поскольку они верили, что скоро воссоединятся со своими мужьями и станут жить вместе».

Согласно этим описаниям, многие общие могилы, которые встречаются на балтийской территории начиная с халколитического периода вплоть до первых веков нашей эры, появились в результате ритуального умерщвления или захоронения оставшихся в живых после смерти родственника: жены, мужа или детей. Когда умирал феодальный правитель или князь, за ним должны были последовать не только члены его семьи, но и слуги и любимые рабы.

После введения христианства последовал запрет на захоронение «вместе с умершим», но отголоски этого древнего обычая все же можно обнаружить в некоторых обрядах и народных песнях латышей и литовцев. Так, в конце похорон обрученной девушки или юноши погребальная церемония начинала больше походить на свадьбу: исполнялись свадебные песни, танцы. Всех живых и умерших участников одевали в одинаковые свадебные костюмы. Полагали, что умершие должны праздновать свадьбу вместе с живыми.

Даже в XX веке литовские девушки приносили венки из ржи —- символ чистоты — на могилу своего возлюбленного. Свадьба умершего не просто связана с верой в продолжение земной жизни после смерти, но также и с верованием, что умершие до брака мужчины и женщины, как и те, кто умер неестественной смертью, представляли опасность для живых, поскольку не прожили весь положенный им срок жизни. У балтийских народов в качестве названия дьявола или злого духа использовалось слово velnias, образованное от обозначения умершего, который возвращался и начинал угрожать живым.

Балтийские veles («заложные покойники») продолжали обычную деревенскую жизнь в «песчаной горе», «горе умерших», где у них были свои дома или комнаты, столы и стены, покрытые льняными покрывалами. У «горы умерших» были ворота, через которые туда входили, скамейки, на которых сидели. Упоминания об этом часто встречаются в описаниях загробной жизни в латвийской и литовской народной поэзии.

Ты мой дом, вечный дом.
Нету двери, нет окошка,
Нету двери выбежать.
Нет окошка выглянуть (27 547)

Вероятно, в дайнах сохранился образ древнего погребального кургана, деревянных помещений или каменных гробниц. Во многих отрывках из латвийских народных песен говорится о захоронении, расположенном на небольшой песчаной горе, где находится так много могил, что нет уже больше места для вновь прибывших. Скорее всего, в этом тексте имеются в виду общие погребения, относящиеся к бронзовому веку, где размещались сотни могил, или погребения периода железного века с рядом могил, принадлежащих одной семье.
Продолжение ниже.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 29-04-2009 04:41
Если место обитания умерших на «высокой песчаной горе», расположенной по соседству с деревней, отражает наиболее реалистическую сторону народных верований в жизнь после смерти, существовала и воображаемая «гора», или «крутая каменная гора», на которую предстояло взобраться мертвому. Поэтому умершим нужно было иметь крепкие ногти на руках или карабкаться с помощью когтей животных. На этой «крутой горе» проживает Dievas (Диевас, бог) и собираются умершие. И снова очевидна связь между жилищем бога и мертвых. Кроме того, из мифологических песен становится ясно, что целью являются не «гора» (образ неба), но то место, которое находится за горой.

Дорога к этому таинственному месту оказывалась долгой. Умершие могли скакать на лошадях по небу, подниматься вместе с дымом от огня или лететь как птицы по Млечному Пути, который на литовском языке означает «путь птиц», или отправиться на лодке по «пути солнца», плывя ночью по водам, перемещаясь на восток по морю, по рекам Даугаве или Неман. Там, где спит Солнце, где оно купает своих лошадей, появлялись другие боги, Диевас, бог грома, луны и божество моря. И где-то далеко, в том отдаленном месте находились серый камень и солнечное дерево или железный столб, а около столба — две лошади.

Перед нами представление о космическом дереве балтов, небесной оси. Явные переклички находим в индуистской, римской, славянской и немецкой мифологиях. В фольклоре обычно встречается дуб или береза с серебряными листьями, медными ветками и железными корнями. Иногда появляется огромная липа или яблоня. Они стоят на камне, в конце «пути солнца». Солнце вешает свой пояс на ветки, спит в кроне дерева, и, когда встает утром, дерево окрашивается в красный цвет.

«За горой, там, где солнце, живет моя матушка», — говорится в литовской песне. Путь умершего в обитель богов — это путешествие к краю видимого мира. Также говорят: «Он находится в обители вечности». Литовское слово clauses сохраняет значение таинственного обиталища и не может быть переведено словами «рай» или «небеса».

Уход тени умершего не означает, что нарушается его связь с живыми. Его животворящая сила, аналогичная древнегреческой рпеита или римской anima, не покидает землю. Она возрождается в деревьях, цветах, животных, птицах. Душа могла покинуть тело вместе с выдохом, при испарениях и тотчас найти приют в растениях, животных или птицах. Иногда она могла выпорхнуть прямо изо рта в форме бабочки, пчелы, мыши, жабы, змеи или вырасти изо рта юной девушки в форме лилии.

Чаще всего реинкарнация происходила в виде дерева: духи мужчин поселялись в дубах, березах и ясенях, женщин — в липе и ели. У балтийских народов сложились невероятно доверительные отношения со всеми названными деревьями. Дуб и липа стали главными деревьями, упоминаемыми в фольклоре. Когда рождался человек, ему посвящалось определенное дерево, выраставшее под действием тех же процессов, что и его человеческий двойник. Если дерево срубали, человек умирал.

Росшие на старых литовских кладбищах деревья никогда не рубили, поскольку в пословице говорилось, что если срубить дерево с могилы, то можно нанести вред усопшему. Поэтому и на кладбище не следовало косить траву. В пословице говорилось: «Из погребальной травы течет наша кровь».

Кроме растений, души умерших чаще всего поселялись в птицах, женские — в кукушке или утке, мужские — в соколе, голубе, вороне или петухе. Происходила также реинкарнация в волков, медведей, собак, лошадей и котов. В протестантских погребениях середины XIX века в прусской Литве (на территории Клайпеды) обнаружены деревянные погребальные плиты, напоминающие по форме жаб или других рептилий. Они соединяются с мотивами цветов и птиц, на другие погребальные памятники положены лошадиные головы.

Земля считалась Великой Матерью. Все были обязаны ей жизнью: люди, растения, животные. По-латышски она называлась Zemes mate— «мать-земля», в литовском — Zemyna, от zeme — «земля». Антропоморфический образ земли неопределен, но она предстает в виде земли, хранящей вечную тайну жизни. Ее назвали поэтично: «цветущая», «распускающая почки». Функции земли распределялись между отдельными низшими божествами леса, поля, камней, воды и животных, которые в латвийском фольклоре приобретали имена «матери лесов», «матери полей», «матери весны», «матери домашних животных».

Кардинал Оливер Схоластик, епископ Падерборнский, в своем повествовании о Святой земле, написанном около 1220 года, так описывает обычаи балтов: «Они поклоняются лесным нимфам, лесным богиням, духам гор и низин, воды, полей и лесов. Они ожидают божественной помощи от девственных лесов, поэтому поклоняются источникам и деревьям, курганам и горам, большим камням и горным склонам, всему тому, что кажется им наделенным силой и властью».

Мужчина рождается из земли, дети появляются из источников, прудов, болот, деревьев или холмов. Еще в XVIII веке литовцы приносили дары матери-земле {Zemyna) после рождения ребенка. По утрам и вечерам следовало целовать землю. Подношения земле: мед, хлеб, зерно, травы или ржаной сноп — закапывали, раскладывали перед камнями, прикрепляли к деревьям или бросали в море, реки, озера и источники. Как следует из описаний XVIII века, в деревнях не было праздников, в которых бы не восхвалялась богиня земли — Zemyna.

Во время осеннего праздника в октябре кроме земли литовцы поклонялись божеству дома Zemepatis или Zemininkas, которого считали братом Zemyna. Домашнее божество появилось также у латышей под именем Dim-stipatis (от латыш, dimstis — «дом», «усадьба» и patis — «господин»). У латышей также есть Majas Kungs — «господин дома», «домовой».

Особое божество охраняло посевы, по-литовски Lau-kpatis (от laukas — «поле» и patis — «господин») или Lauksargis — «сторож полей» (от sargas — «охранитель»). Встречались также божества или духи цветов, листвы, травы и лугов, ржи, льна и конопляных полей. Дух зерна прятался во ржи или на других полях, где росло зерно. Верили, что он остается в последнем сжатом снопе. Обычно литовцы придавали этому снопу форму женщины. До наших дней он зовется rught boba — «ржаная баба». Сноп приносили в дом, ставили под иконами, в переднем углу, оказывали почести во время праздника урожая и хранили в доме до следующей жатвы.

Дух зерна у пруссов существовал в образе петуха, его называли Кигке (известен также как Curche в латинском тексте договора 1249 года между Тевтонским орденом и пруссами). Во время праздника урожая петуха приносили в жертву, а в поле ему оставляли немного зерна.

Деревья и цветы, гроты и леса, камни и холмики, воды наделялись чудесными животворящими силами. Полагали, что они благословляют человеческие существа, исцеляя болезни, охраняя от всяческих бед и даруя здоровье и плодовитость. Все рожденное землей любовно охранялось и защищалось; в письменных свидетельствах начиная с XI и вплоть до XV века постоянно говорится о глубоком уважении, проявляемом к гротам, деревьям и источникам.

«Невежды», то есть христиане, не допускались в священные леса или гроты (sacrosanctis sylvas). Никому не разрешалось рубить деревья в священных лесах, ловить рыбу в священных источниках или пахать землю на священных полях. Считалось, что они принадлежат Alka, Alkas или Elkas и являются запретными территориями.

В именах отражено, что девственная природа была неприкасаемой и защищаемой святыней: корень alk, elk соотносился с готским albs, др.-англ. ealb, др.-сакс. alab — «защищенный», «неуязвимый». В священном месте (Alkas) делались соответствующие приношения богам, имела место и кремация людей. Обычно в жертву приносили самцов животных: хряков и боровов, козлов, баранов, бычков, петухов. Об этом свидетельствуют раскопки и исторические записи. Там же путем обезглавливания и кремации балтийские язычники приносили в жертву богам своих врагов.

Поскольку в священных местах царила тишина, ряд священных гор и лесов в Восточной Пруссии и Литве получали имена с корнями гот, ram, которые означали «тихий». Одно из таких мест — священный холм Рамбинас на северном берегу нижнего течения Немана, около Тильзита, — упоминается в письменных источниках начиная с XIV века. На плоском камне, лежавшем на вершине холма, с давних пор помещали свои обильные приношения те, кто стремился разбогатеть и получить хороший урожай на полях, а также новобрачные. Собранная на Rambynas вода охотно использовалась для питья и мытья. Леса и города назывались Romuva, Romainiai и также имели свои исторические традиции, восходящие к почитанию древних священных мест. В XIV веке в письменных источниках упоминается священный город Ромене (Romene) в Центральной Литве.

Кроме священных мест, почитали деревья, прежде всего дуб, лен, березу, клен, сосну и ель. Верили, что прежде всего старые, могущественные, с двойными стволами деревья обладают особенной целительной силой. Их нельзя было трогать, никто не осмеливался их рубить. Начиная с XIII века в письменных источниках упоминаются «священные дубы», посвященные богу Перкунасу, а «священные липы» — Laima (Лайме), богине судьбы, которой также приносили дары. Такие деревья окружали канавками или кругом из камней. Палка из ясеня, веточка можжевельника, бузины, ивы или южного дерева (artemisia) или любой зеленый сук рассматривались как действенное оружие против злых духов.

У лесов были свои богини и боги. Медейне (от medis — «дерево») — литовская богиня леса — упоминается уже в письменных источниках ХШ века. В источниках XVII и XVIII веков упоминается Гирайтис — мужской бог лесов. В литовском фольклоре известна «лесная мать» и «лесной отец», а также «мать кустарников». Особым земным божеством, жившим в зарослях бузины, считался Пушкайтис (Puskaitis), также являвшийся повелителем Барстукай (Barstukai) или Каукай (Kaukai) — добрых маленьких подземных человечков.

Если делались подношения Пушкайтису, то маленькие человечки приносили множество зерна и выполняли домашнюю работу. Во время специальных праздников для Барстукай оставляли в амбарах столы, заполненные хлебом, мясом, сыром и маслом. Считалось, что в полночь маленькие человечки приходили сюда поесть и попить. В свою очередь, за великодушное обращение с духами крестьяне вознаграждались обильным урожаем.

В песнях деревья и цветы описываются условно, но обязательно подчеркивается их особая роль, и в частности почек и крон, говорится об их жизнеспособности и плодовитости. «Выросла липа зеленая с прекрасными ветками и великолепной верхушкой». Говоря о дереве, всегда указывают, что оно высотой в три, семь или девять человеческих ростов. Дерево широко представлено в прикладном искусстве, как правило, его изображали в окружении парных человеческих фигур или голов животных мужского пола: лошадиных, бычьих, оленьих, козлиных, лебединых. В других случаях дерево окружалось солнцами, лунами и звездами или сидящими на нем птицами. В народных песнях у растений были золотые или серебряные листья, почки, главной птицей считался петух, предсказатель человеческой судьбы.

Символом Мирового дерева у балтийских народов считался деревянный столб, подпиравший крышу. Его вершину украшали изображениями небесных божеств: солнца, луны, звезд; подножие — охранявшими его жеребцами и змеями. До XX века подобные столбы, как и кресты с солнечной символикой на перекладинах, встречались в Литве перед усадьбами, в полях, около священных источников или в лесах. Их воздвигали в связи с женитьбой или болезнью, во время эпидемий или для получения хорошего урожая.

Хотя большая часть подобных сооружений имеет возраст не более 200 лет, об их существовании в дохристианские времена свидетельствуют исторические источники, где они описываются как приметы старой религии. Христианские епископы настраивали прихожан, чтобы те уничтожали столбы и кресты, перед которыми крестьяне оставляли дары и совершали языческие обряды.

Литовские столбы для подпорки крыш и кресты смогли избежать окончательного уничтожения, потому что люди начали прикреплять к ним некоторые христианские символы, постепенно их признала и сама католическая церковь. Тем не менее они остались свидетельствами дохристианской веры, равно как и яркими образцами литовского народного искусства; их символика и декоративные элементы свидетельствуют о прямых связях с искусством железного века.

Множество легенд связано с большими камнями, в которых обнаружены отверстия или «отпечатки ног». Просверлить дыру в камне — означало оплодотворить земную силу, которая обитала в нем. Скапливавшаяся в этих отверстиях дождевая вода приобретала магические свойства. До недавнего времени фиксировался обычай, когда возвращавшиеся с работ балтийские крестьянки останавливались около таких камней и омывали водой руки и ноги, чтобы подлечить свои болезни и раны. Обнаруживаемые на балтийской территории камни часто имели насечки с символами солнца и змей, подобные образцы встречаются повсеместно в Северной и Западной Европе начиная с бронзового века и в последующие времена.

Найденный в Литве в XIX веке огромный камень в виде бюста женщины наделялся магическими свойствами: мог вызвать беременность у считавшихся бесплодными женщин. Из описания 1836 года нам известно, что в Литве существовали каменные памятники, обычно высотой 6 футов, они были гладко обтесаны и окружены изгородью.

Традиционно подобные сооружения посвящались богиням, которые проводили свое время на камнях и пряли нити людских судеб. В 1605 году один из иезуитов сообщал о почитании камней на западе Литвы: «Мощные камни с плоскими поверхностями назывались богинями. Подобные камни покрывались соломой и почитались как защитники урожая и животных».

О почитании рек и озер свидетельствует широкое распространение в Литве и Латвии названий, содержащих литовский корень svent/as, svent/a и латышский svet/s, svet/a, означающий «божественный», «священный»: Свента, Свентойи, Свентупе, Свентэзерис и Света, Светэзерс. Также встречается множество рек, называемых Alkupe, Alkupis; некоторые из них считались священными и почитались еще в античности, им продолжали поклоняться и в последующие века. Никто не осмеливался осквернять воды, дающие жизнь, обладавшие и очистительными, и исцеляющими, и оплодотворяющими функциями. Считалось, что если полить землю священной водой, то цветы и деревья будут обильнее плодоносить. Поля окропляли святой водой для получения больших урожаев, домашних животных — чтобы защитить от болезней. Омовение чистой родниковой водой исцеляло глазные и кожные болезни.

В начале лета, во время летнего солнцестояния (в настоящее время — ночь Ивана Купалы), отправлялись поплавать в святых водах, чтобы оставаться здоровыми и молодыми. Также считалось, что молодые люди, вместе отметившие этот день, скоро поженятся. Священными считались те источники и ручьи, которые текли на запад, к солнцу.

Водяных духов представляли в виде прекрасных женщин с большой грудью, очень длинными золотыми волосами и рыбьим хвостом. Они были немыми. Те, кому посчастливилось увидеть их, вспоминали, что духи безмолвно смотрели на них, распускали свои мокрые волосы и прятали хвосты. В исторических записях упоминаются сохранившиеся и в фольклоре имена отдельных богов рек (лит. Упинис), озер (лит. Эзеринис) и морских бурь (лит. Бангпутис — «бог волн», который плавал по пустынному морю в лодке с золотым якорем).

У латышей была Юрас мате — мать моря. В XVI веке среди описаний прусских богов находим Аутримпа — бога морей и больших озер, Патримпа — бога рек и источников, Бардоятса — бога кораблей. Встречались и отдельные божества дождя — Литувонис, известный по источникам с XVI века. Божества вод требовали даров: например, речному богу Упинису приносили в жертву молочных поросят — считалось, что в противном случае вода не будет чистой и прозрачной.

Лауме — феи, представлявшиеся в образе обнаженных женщин с длинными волосами и большой грудью, обитали в лесах, где было много воды и встречались огромные скопления камней. Они постоянно сходились с людьми, испытывая материнские чувства, часто похищали младенцев или маленьких детей, одевая их в самые прекрасные одежды. Они могли быть как необычайно добродушными, так и необыкновенно вспыльчивыми, считалось также, что они не склонны к логическим поступкам. Лауме могли быстро работать, проворно ткали и стирали белье, но если кто-то сердил их, то мгновенно уничтожали сделанное.

Скорее всего, высшее место среди богинь (причем у всех балтийских народов) занимала Лайма — богиня судьбы. Она отвечала за счастье и несчастья людей, равно как и за продолжительность их жизни. Она определяла судьбы не только людей, но и жизнь растений и других существ. Ее имя неотделимо от понятия laime — «счастье». Судьба обычно появлялась в образе конкретного существа, но есть упоминания о трех или даже семи богинях, аналогичных греческим мойрам и немецким норнам.

В литовских песнях богиню обычно именовали двойным именем Лайма-Далия — «счастье» и «судьба». У латышей также была Декла, которая симпатизировала людям, заботилась о маленьких детях и горевала над родившимся ребенком, которому было суждено в жизни испытать несчастья. Хотя поведение Лаймы похоже на поведение обычного человека, она по своим функциям сходна с Диевасом, солнечным богом, и самим Солнцем.

Чтобы оплодотворить землю и дать ей животворящую силу, требовалось мужское начало, которое связывали с небом, где жизненная сила соединялась с противодействием злым духам. Считалось, что жизненная сила воплощалась в небесных телах (солнце, луне и звездах), а также в таких явлениях, как гром, молния, огонь и радуга; в самцах животных, таких, как олень, бык, жеребец, козел, баран, петух, лебедь и другие птицы; рептилии типа змей и жаб обладают огромным влиянием на развитие растений, животных и человека.

Божественная суть жизни и животворящих сил обусловливала персонификацию солнца, луны, утренних и дневных звезд, грома и яркого неба, побуждала к созданию образов небесных божеств. Животные мужского пола, птицы и рептилии из-за свойственной им сексуальной природы или способности предсказывать перемены в погоде и пробуждать природу весной тесно связывались с солнечными божествами.
Продолжение ниже.

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 29-04-2009 04:44
Балтийский пантеон небесных божеств тесно соотносится со всеми другими божествами народов индоевропейской группы. К ним относится Диевас (протобалтийский Dievas) — бог сияющего неба, соотносимый со древнеиндийским Dyaus, греческим Зевсом, римским Деусом; бог грома — литовский Перкунас, латвийский Перконс, прусский Перконис. Именем и функциями он тесно соотносится со славянским Перуном, хеттским Перуна, древнеиндийским Парьяна, кельтским Геркинай равно как и со скандинавским Тором, немецким Доннаром и римским Юпитером (латинское название дуба, дерева Перуна, — guercus происходит от perkus). Сауле — солнце, тесно связано с ведическим Сурья и Савитар, древнегреческим Гелиосом и другими индоевропейскими солнечными богами, хотя балтийское божество Сауле женского рода. Лунный бог в литовском — Менуо, в латышском — Менесс; латышский Аусеклис, литовский Аушрине — утренняя звезда и богиня рассвета соотносилась с ведическим Ушас и его двойником — литовским Вакарине — вечерней звездой, причем оба олицетворяли планету Венеру. Среди небесных богов встречался также и божественный кузнец, называемый просто Калвис — «кузнец», или в уменьшительно-ласкательной форме — Калвелис, Калвайтис.

Самой значительной среди обожествляемых животных считалась лошадь, сопровождавшая Диеваса и Сауле. В мифологии лошадь (литовское «зиргас», латышское «зиргс») настолько часто соотносилась с солнцем, что иногда воспринималась как его символ. Следующим по значению был козел (литовское «озис»), сопровождающий бога грома, считавшийся символом мужской силы и предсказателем погоды.

Очевидны общие индоевропейские корни имен этих богов, у названных балтийских богов сохранились очень древние черты, проявившиеся в сохранении связей с небесными светилами и природными явлениями, такими, как небо, солнце, луна, звезды, гром. За исключением Диеваса и Перкунаса, антропоморфные образы богов не претерпели значительных изменений.

Имя бога Диеваса тесно связано с понятием неба. Литовские Диевас и латышский Диевс сохранили такое же содержание понятия, как и в санскрите. Этимология имени бога становится ясной, если обратиться к санскритскому глаголу dyut* — «сиять», «светить» и прилагательному deiyos*— «небесный». Диевас предстает в образе необычайно красивого человека, облаченного в серебряную мантию, в шляпе, его одежды украшены орнаментом, с саблей у пояса.

Несомненно, этот образ восходит к периоду позднего железного века и во многом схож с облачением балтийского правителя. Диевас появляется только вместе со своими лошадьми — одной, двумя, тремя, пятью, девятью или с большим количеством, в серебряной сбруе, с золотыми седлами и золотыми стременами. Его огромная огороженная усадьба напоминает замок, туда ведут три серебряные калитки, а за оградой находятся дом хозяина, дома работников, баня, а вокруг сад и лесные деревья.

Усадьба расположена на небе за каменной, серебряной, золотой или янтарной горой. С этой горы Диевас съезжает верхом на лошади, или в колеснице, или на санях из золота или меди, в руках у него золотые вожжи с золотыми кисточками на концах. Он очень медленно приближается к земле, необычайно осторожно — иначе может стряхнуть росу или сорвать с деревьев цветки, похожие на снежные шапки, или остановить рост побегов, или помешать работе сеятелей и пахарей. Он ускорял рост ржи и останавливал рост сорняков.

В латвийских мифологических песнях Диевас появлялся, сея рожь или ячмень из серебряного лукошка. Он охотится и варит пиво, охраняет урожай, способствует его увеличению. По своим функциям он тесно связан с Солнцем, Луной и Венерой. Кроме того, он управляет судьбами людей и порядком в мире. По его воле восходят Солнце и Луна, настает день.

Не велик Диевас росточком, Но велик разумением (33 652).

Вместе с Лаймой, богиней человеческой судьбы, он определяет продолжительность жизни и судьбу человека. Хотя Диевас наделялся большими полномочиями по сравнению с другими богами, его не рассматривали как высшего бога, управлявшего другими. В небесном пантеоне Диевас считался дружелюбным и демократичным божеством. Его усадьба и сыновья — по-латышски «Диева дели» (дети Диеваса), по-литовски «Диево сунелитай» (сыновья Диеваса) — прежде всего тесно связывались с Сауле (Солнцем) и ее дочерьми, которые жили в замке с серебряными воротами, за горой, в долине, на краю моря.

Торопилась дочка Солнца
С золотыми грабельками.
Хочет сена нагрести
Коням божьих сыновей (33 837).

Антропоморфный образ Сауле расплывчат; каждое утро она поднимается над каменной или серебряной горой в колеснице с медными колесами, запряженной огненными лошадьми, которые в пути никогда не устают, никогда не потеют и никогда не отдыхают. Вечером она купает своих лошадей в море или отправляется на девяти колесницах, запряженных сотней лошадей, вниз, в яблоневый сад. Она также плавает в серебряной лодке или превращается в лодку и погружается в море.

Солнце всходит утром рано,
А заходит ввечеру,
Поутру нас греючи.
Ввечеру жалеючи (33 840).

Солнце в виде шара, погружающегося в море, живописно изображено как корона, или кольцо, или красное яблоко, падающее с дерева в воду. Упавшее «яблоко» заставляет Солнце плакать, а красные ягоды на горе — его слезы. По вечерам дочери Сауле моют кувшин в море и исчезают в воде. Дочери Сауле — это лучи солнца на рассвете и на закате, поэтому их можно связать с утренними и вечерними звездами.

Красной меди башмачки, Красной меди горка — Вышло солнце поплясать Раненько на зорьке (33 992).

Верили, что во время праздника летнего солнцестояния, 24 июня, восход Солнца следует приветствовать венком из сплетенного красного папоротника, оно пляшет «на серебряной горе в серебряных башмаках». В песнях Сауле «катится», «качается», «прыгает». В латышских песнях повторяется рефрен ligo — «качаться» или rota (от латышского rotat — «катиться», «подпрыгивать).

Эти травы — Яна травы,
В Янов вечер собраны.
Эти дети — Яна дети,

В прикладных произведениях искусства солнце изображается в виде сакты — кольца, колеса, круга, круга с лучами, розетки или незабудки, цветка-солнца (в литовском называемого саулите — «солнышко» или ратиляс — «колесо»).

Неиссякаемая жизненная сила солнца, постоянство его дневного пути, благотворное влияние на растения и людей всегда были источником вдохновения и становились темой бесчисленных текстов древней балтийской поэзии и балтийских произведений искусства. Весенний и летний дни равноденствия и солнцестояния (в настоящее время — Пасха и день Ивана Купалы) были праздниками радости, возрождения природы, где солнечная символика играла центральную роль. Жизнь земледельца неизменно сопровождалась обращениями к Солнцу на восходе и на закате, и все полевые работы полностью зависели от благословения Солнца. Обычно обращенную к Солнцу молитву произносили с непокрытой головой.

Менуо, или Менесс, — лунный бог — был тесно связан с Сауле. Как постоянное появление солнца, так и исчезновение луны и возрождение ее в форме молодого месяца означали благополучие, свет и здоровье. И в наши дни верят, что растения следует сажать во время новой или полной луны, поэтому именно к ней в первую очередь и следовало обращаться с молитвой.

Лунный бог (он был мужского пола) носил звездную мантию и ездил на серых лошадях. Он часто появлялся у звездных ворот замка Сауле, ухаживал за ее дочерьми (в латвийской мифологии) и даже женился на самой Сауле. Но со свойственной ему ветреностью влюбился в Аушрине (в переводе с литовского — «утренняя звезда»), тогда разгневанная Сауле и бог грома Перкунас разрубили его надвое (в литовской мифологии). Наконец он женился на носительнице лунного купола и, когда пересчитывал звезды, обнаружил, что все были на месте, кроме Аусеклиса (в переводе с латышского — «утренняя звезда»).

В прусской мифологии известен и другой бог света, который в письменных источниках XVI века именуется Свайстикс, а в современном латышском — Звайгздис (от звайгзде — «звезда»).

Небесного кузнеца Калвайтиса изображали с молотом у воды, или с кольцом на небе, или с Короной зари, серебряным поясом и золотыми стременами, выкованными для сыновей Диеваса. Считали, что каждое утро он ковал новое солнце («кольцо», «корону»). Когда он ковал в облаках, то кусочки серебра разлетались и падали вниз, в воду.

В балтийской мифологии Калвайтис, или Калвелис, соотносился с греческим Гефестом, скандинавским Велундом, финским Илмариненом. Молот его был необычайных размеров. Иероним из Праги, литовский миссионер, заметил в 1431 году, что литовцы почитали не только Солнце, но также и железный молот редкой величины. Полагали, что именно с его помощью удалось освободить Солнце из заключения.

Бог грома, властитель воздуха Перкунас, был решительным мужчиной с медной бородой и топором или молотом в руке. Он путешествовал по небу в огненной грохочущей двухколесной колеснице, запряженной одним или двумя козлами. Когда слышали гром и видели молнию, то говорили:

Едет Перкон издалека,
Громыхает за рекою.
Эй, скорее убирайте,
Что сушить повесили (33 702).

Замок Перкунаса находился на высокой горе (в небе). Бог был справедлив, но беспокоен и нетерпелив, он великий враг злых духов, дьяволов, выступает против любой несправедливости или недобрых людей. Он отыскивает дьявола и поражает его молнией, бросает свой топор или пускает стрелы в злодеев, мечет молнии в их дома. Перкунас не выносит лжецов, воров или эгоистичных и пустых людей. Дерево или камень, пораженные молнией, защищают от злых духов и помогают от болезней, прежде всего от зубной боли, лихорадки и икоты.

Бог гремит, бог гремит. Метит громом в крепкий дуб. Жар на землю сыплется (33 700).

Каменные стрелы Перкунаса обладают особой животворящей силой. И в наши дни их называют «пулями Перкунаса» (каменные или бронзовые топоры, боевые топоры в доисторические времена часто украшали зигзагами — символом молнии и кругами — символами солнца). Вплоть до исторических времен в качестве амулетов носили миниатюрные топорики из бронзы. Считали, что Перкунас также очищает землю от зимних духов. После того как первая весенняя гроза пробуждала землю, быстро начинала расти трава, прорастало зерно, деревья покрывались листвой.

Кроме лошади и козла, символами мужской, животворящей силы считались также бык, олень и лебедь. Безвредная змейка, уж (по-литовски — жалтис), играла важную роль в сексуальной сфере. Считалось добрым знаком, когда уж жил в доме, под кроватью, или в каком-нибудь уголке, или даже на почетном месте у стола. Верили, что он приносит счастье и процветание, усиливая плодородие земли, и способствует деторождению. Встреча с ужом означала свадьбу или прибавление в семействе.

В литовском фольклоре жалтис выступает и как посланец богов. Он любим Солнцем, убийство ужа приравнивалось к преступлению. «При виде мертвого ужа и Солнце плачет», — говорится в пословице. Обозначение в литовском «змеи» как gyvate (живате) указывает на связи со словами gyvybe, gyvata — «жизнь», «жизнеспособность». Другим мистическим, приносящим богатство существом, известным из ранних письменных источников, а также из фольклора, считается Айтварас (летающая ^мея). Иногда он имеет голову ужа и длинный хвост, который светится, когда Айтварас летит по воздуху. Иногда его представляют в виде золотого петуха.

Все балтийские народы имеют развитый и древний культ огня. Огню поклонялись и считали его бессмертным. На высоких горах и на речных берегах находились официальные племенные святилища, там горел огонь, охранявшийся жрецами. В каждом доме размещался священный очаг, где постоянно поддерживали огонь. Только раз в году, накануне праздника летнего солнцестояния, его символически гасили и затем снова разжигали.

Огонь по аналогии с Солнцем считался божеством, требующим жертв. Латыши называли пламя «матерью огня» {uguns mate), в Литве — Gagija (от глагола gaubti — «укрывать»), в Пруссии — Panike — маленьким огнем». Его «кормили» и тщательно оберегали, хозяйка дома укрывала на ночь угли в очаге. Огонь считали очистительным элементом и символом счастья. В одних мифах рассказывалось, что огонь был принесен на землю Перкунасом во время бури, в других — птицей, обычно ласточкой, которая сгорела, пока несла его людям.

Объем настоящего издания не позволяет более детально представить все, что зафиксировали христианские миссионеры в балтийских землях, или нарисовать более полную картину народных верований, которые оставались в фольклоре практически в том же самом виде, что и в ранний период ее бытования.

Надеюсь только, что даже из представленного нами краткого очерка читатель сможет составить общее представление об верованиях балтов, в которых сохранились основные вехи древней истории, которые тесно соотносятся с первыми известными религиями индоевропейских народов, прежде всего индоиранскими верованиями. Об этом свидетельствуют культ мертвых, погребальные обряды, попечение небесных божеств, таких, как Солнце, культы змеи, лошади, воды и огня. В то же время сохранилось и крестьянское представление о реальном мире и его разнообразном природном окружении, поддерживаемые глубоким благоговением человека перед всем живым: лесом, деревьями и цветами, — а также глубокой нерушимой связью с животными и птицами.

Рассматривая древнейшие верования балтов, мы исходили из того, что все древние религии воплощали единый взгляд на мир, существенная часть которого сохранилась и в памяти современных литовцев и латышей, продолжая вдохновлять поэтов, художников и музыкантов.
http://a-nomalia.narod.ru/CentrBalty/13.htm

Все, перепечатка текста книги завершена!

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 30-04-2009 07:22
Балты от Ютландии да Волги
Карта распространения балтской гидронимии.
1. балтские гидронимы преобладают 2 - меньшее количество 3 - редкие гидронимы
http://community.livejournal.com/balty_slavjane/16964.html


Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 02-05-2009 06:07
Голядь - балтоязычное племя, впервые упомянутое и летописи под 1058 г. Некоторые исследователи отождествляют голядь с галиндами, упоминаемыми Птолемеем во II веке н. э., жившими им в Мазовшье, в районе Мазурских озер. Часть этой страны и позже носила название Галиндии. В летописи под 1147 г. есть сообщение о голяди в районе реки Протвы.

Голядь - балтийское племя, видимо литовское по происхождению, упоминается в русских летописях XI - XII вв. Жило в бассейне р. Протвы, прававого притока р. Москвы и после массового переселения восточных славян в этот район в VII - VIII вв. оказалось между вятичами и кривичами, которые, захватывая земли голяди, частью перебили её, частью вытеснили на северо-запад, а частично ассимилировали. Ещё в XII в. голядь упоминается в летописях, сообщавших под 1147 г. о том, что черниговский князь Святослав Ольгович по приказу суздальского князя Юрия Долгорукого ходил с дружиной на Голядь.
http://community.livejournal.com/balty_slavjane/1036.html

Гость
 Добавлено: 11-05-2009 14:53
Мне кажется , что собщение о заимствовании ливами и финно-уграми балтийских слов сильно преувеличено.Возможно как раз наоборот большинство слов было заимствовано балтами от ливов.Даже само слово "балты" ливское.Слово "valdo" по ливски белый.Балтийское море -это "Белое море"

Великий магистр
Группа: Администраторы
Сообщений: 30442
 Добавлено: 05-03-2011 04:09
Балты мы с 1845 года стараниями немецкого историка Георга Нессельмана, балто-славяне ещё позже, уж и не сыщу. А что же было до того?
Культура боевых топоров (4-2 в.в. до н.э.) на территории современных балтийских стран и Калининградской области стала культурой пришельцев, сменившей юго-западную часть Нарвской культуры (5000-3000 лет до н.э.). Этими ми то топорами и было вырублено различие "кентум-сатем", разделившее праиндоевропейцев на западных и восточных. Нарвская культура считалась прародиной индоевропейской языковой семьи, пока приснопамятная Мария Гимбутас не выступила со своими работами по "курганной гипотезе", утверждавшей, что прародина индоевропейцев - в степях Южной России. Гимбутас, к сожалению в 70-80-х годах совершенно съехала с глузду, ударившись в развитие образа Белой Богини (Р.Грейвс).
В ответвлении Нарвской культуры - Жуцевской культуре есть одно интересное проявление: современные литовцы несут в свой крови поровну арийской R1a и финской N гаплогрупп.
Дальше: из неолита в мезолит. Кундская культура приводит нас к первому поселению на территории Прибалтики - Пулликскому (в устье реки Пярну). В финальный палеолит лезть не будем, его артефактов у нас не обнаружено. Глубже идут Сунгирьская стоянка (г.Владимир, 25000 лет), Костенки Воронежской области (32000-30000), Селетская пещера (40000-30000), атерийские наконечники и далее во тьму
http://ibo0204.livejournal.com/138061.html

Страницы: 1  ответить новая тема
Раздел: 
средневековые замки / история Ливонии и Балтийского региона / Балты

KXK.RU