|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Константин Серафимов - Книжная полка / "Голубой Сталагмит" Константин Б.Серафимов. / 04 - Пачка чая |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
КБСыч |
Добавлено: 19-05-2005 15:01 |
|
ПАЧКА ЧАЯ ========= Ах, дорогами, дорогами Уходили мы домой. Оставляя не проглоченным В горле горечи комок. Оставляя недокуренной Горстку с крошками махры. Оставляя след запутанный От горы и до горы. "Сумганская баллада" Мы вышли с фермы только часам к двум. Да мы и не ставили себе больших задач. Ночевать решили на Ташильгане, чтобы на следующий день уйти через перевалы в Сергушкино. Нас было трое, и мы были сухие и звонкие, как березовые полешки, какими в то утро мы в последний раз затопили печку старенькой избушки на Сумгане. Месяц экспедиции выжал из нас все: начиная с веса и кончая силами. Нас оставалось трое, ребята давно уехали в город, а вот теперь уходили и мы. И было немного грустно, потому что за этот месяц, выходя из Пропасти на непостижимо меняющуюся за время нашего отсутствия Землю, мы привыкли видеть все это: посеревшие нахохленные домики фермы среди расхристанных покосившихся загонов, ручеек под ними, выступившие из полегшей травы белые скалы и карры вдоль тропы. И раздвоенную, будто распятую на фоне дождливого неба, сосну над фермой. А еще выше, в туманной полумгле - курчавящиеся далекими лесами хребты. Мы уходили, а урочище все также таинственно хмурилось нам вслед. И где-то слева, вон - пойти по логу, остался Кутук-Сумган, наша Пропасть. Две недели провели мы в его недрах, в хаосе величественно мрачного мира, имя которому - Пещера, пытаясь разобраться в нем, проникнуть в самое сокровенное. Две недели подземной жизни, поиска, риска и тяжелейшей работы. Но Пропасть не сдалась и на этот раз. И вот мы уходим, а ее чудовищное жерло все также бесстрастно смотрит в бегущие над ним и над нами облака. Как смотрело тысячи лет до нас... До свиданья. Мы еще вернемся. * * * Дорога вела нас через просторные поляны, уже присыпанные тонким снежком. Но был только конец сентября, и травинки не хотели сдаваться - то тут, то там пробивались сквозь снег. Мы шли совсем недолго, а рюкзаки уже начинали давить плечи. И это несмотря на то, что акваланги и часть снаряжения - килограммов сто тридцать, пришлось оставить в тайнике около фермы. Даже будь мы не так выжаты экспедицией, нам не унести всего этого втроем. Да и оставшегося хватило, чтобы уже на первом подъеме тонко, тягуче заныли ноги и спины. Мы слишком устали за эту экспедицию. Но идти было надо, и мы уже разматывали не первый километр, когда солнце, весь день прятавшееся за тучами, начало садиться за горизонт. Пошел снег. Невесомый, густой, он кружился над березовыми перелесками, засыпая непокорно зеленую траву. Это было красиво и грустно. И вдруг с далекого горизонта в узкую щель под облаками ударило солнце. Оранжевое, золотое, алое - все перемешалось в его ослепительных, низко стелющихся над землей, лучах. Мы оторопело замерли, не в силах объять эту красоту. Снег все летел, плотно, густо, а сквозь его ватную круговерть алыми спицами настилом било солнце. Потом на нас нашло безумие. И позабыв про двухпудовые мешки, мы кричали и кружились, такие же невесомые, как эти снежные вихри. Мы были счастливы, как дети. Мы так давно не видели Солнца в своих подземных лагерях, а после - в пасмурных днях на пропитанной дождями Земле. * * * Потом мы шли по лесной дороге, - сумерки догнали нас, но в глазах все стояло нечаянное чудо снега и солнца, налетевшее и также вдруг умчавшееся, словно в далекую сказочную страну. Мы шли по лесной дороге, и постепенно земные заботы снова овладевали нами, потому что надвигалась ночь, а у нас не осталось ни грамма сахара и ни одного сухаря. Лишь несколько банок кильки да тщательно собранная в мешочек мелкая, как пыль, сухарная крошка. И еще - пачка чая, чудом уцелевшая в глубине рюкзака: большая пачка индийского - со "Слоном". А впереди была ночь, день ходьбы через перевалы и, может быть, еще одна ночь. * * * На Ташильгане оказалось полно народу: пастухи, ветеринары, еще кто-то с отдаленных ферм. Под навесом уютно фыркали и шелестели соломой расседланные кони, и нам не мгновение снова стало грустно. Все-таки мы здорово рассчитывали провести эту ночь в тепле. Но оказалось, что мы рано расстраивались. Бродя по здешним горам, мы уже не раз убеждались в гостеприимности и доброжелательности местных людей. Их жизнь, также как и наша сейчас, был лишена городских условностей и предрассудков. Нас приняли, как своих, и когда мы, отводя глаза от давно не виденного хлеба, полезли в рюкзаки за консервами, - без лишних слов усадили к общему столу. Потом в полутьме, разгоняемой лишь притушенной соляровой лампой, курили все вместе ароматную махорку, слушали сквозь налетающие волны сна гортанные башкирские фразы. Спали кто на чем, густо, вповалку. Какая разница? Главное - в тепле. * * * Пастухи встают рано, и утром, чуть свет, мы уже шагали по хрустящей, взявшейся за ночь ледком дороге, унося с собой тихую благодарность к этим людям. Они встретили нас вчера, совершенно незнакомых: накормили, а сегодня дали в дорогу целую четверть - четверть! - круглого душистого хлеба. Ледок весело хрустел под ногами, и мы спешили пройти как можно больше, пока догоняющий день не превратил его звонкую корочку в слякотную дорожную глину. Дорога петляла по вдруг просветлевшему прореженному осенью лесу, а в глазах все еще стояли домики Ташильгана: полуразрушенные, лишь один - с дымком, банька над ручьем и круглая, как шар, сенокосная сопка за ними. И там, за и над всем этим, совсем уже далеко, - лесистые контуры Яман-тау - нашей вчерашней дороги. Лес был засыпан снегом, но дорога не хотела замерзать надолго. Двое из нас были в сапогах, но у третьего после месяца экспедиции уже не оставалось ничего, кроме тяжелых отриконенных горных ботинок. Мокрые, буквально пудовые, они мешали идти. Дорога была нам в радость. Мы давно уже перешли в себе тот барьер, за которым мало обращаешь внимания на боль и усталость. Звонкие и легкие, почти бежали мы по заснеженным перелескам, но нашему товарищу становилось все труднее. Он стер ноги, к тому же его била неведомо где приставшая жестокая простуда. И что хуже всего - разболелся зуб. Беда никогда не приходит одна... Он шел молча, он умел терпеть. Мы знали это, и наши сердца разрывались от невозможности помочь, облегчить ему эту ставшую пыткой дорогу. Погода портилась. С утра было ясно, но к полудню потеплело и захмарило. И вдруг, вместе с порывистым ветром, с хребтов потянуло холодом. Ветер продувал насквозь, и мы, довольно легко одетые, согревались только на ходу и шли почти без привалов. Ну, кто мог подумать, что будем уходить уже зимой? Но с каждым часом нашему товарищу становилось все хуже. А мы не могли взять у него вес, потому что каждый из нас нес столько, сколько мог. И еще потому, что без рюкзака он просто замерз бы на пронизывающем ветру, сотрясающем лес. И все же мы шли, не сбавляя темпа. Только потом, когда на подходе к последнему перевалу и второй из нас вдруг не выдержал и тяжело оперся на ледоруб, мы узнали, что у него всю дорогу болело выбитое в Пропасти, а теперь раздерганное дорогой, колено. Мы перекусили километрах в семи от Сергушкино, у старой брошенной здесь кем-то бороны. Коченея на ветру, съели последний кусочек сала из НЗ и половину заветной горбушки. Очень хотелось закурить, но ветер и холод гнали нас дальше. И только зайдя в сосновую чащу, мы поняли, какую глупость сделали, остановившись на ветру. Здесь было тихо и сравнительно тепло, и мы торопливо скурили на троих свернутую из последней махорки тонкую самокрутку. * * * А на перевале, когда подъем уже почти сдал, из низких туч вдруг ударил снежный заряд, и все вокруг потемнело. Это было что-то невообразимое. Плотная крутящаяся белая масса в один миг поглотила, засыпала нас. Мир исчез в неистовстве снега. Мохнатые хлопья таяли на лицах, на штормовках, талые струйки текли за воротники. Видимость упала до двух-трех метров, и мы, растянувшись на подъеме, уже не видели друг друга. Мы кричали и шли через это белоснежное буйство, и наши голоса вязли, как в вате. Кончилось все также неожиданно, как и началось. Мы стояли на перевале - ослепленные, мокрые, и не верилось еще, что горы позади, что теперь остается только вниз, вниз, вниз! И так до самого поезда. Впереди, за лобастой известняковой сопкой, уже серело непогожее Нугушское водохранилище с рассыпанными по берегу домиками Сергушкино. Здесь мы надеялись договориться о транспорте, чтобы сократить последние километры до поселка, откуда к поезду уходил автобус. * * * На спуске с перевала на нас навалился дождь. И чем ниже мы уходили от снежных затянутых облаками хребтов, тем гуще сеял этот серый промозглый душ. Мы уже свыклись с зимой, и дождь был нам странен, как будто мы вдруг отшагнули в прошлое. С неба лило, а нам было уже почти все равно. Главное: мы дошли. Да к тому же у нашего товарища отпустил зуб, и это сразу добавило нам настроения. Рюкзаки сбросили на площади, если можно было так назвать эту расчавканную поляну посреди Сергушкино. Сложенные у забора бревна приняли их вес, и мы - наконец-то! - распрямили плечи. Чувствуя непривычную парящую легкость, пошли к "работной избе", как про себя, не сговариваясь, назвали большой дом на краю площади. Здесь вразброс стояли телеги, и понурые лошади тоскливо жевали мокрое желтое сено. Мы вошли и сразу поняли - не ко времени. Изба, полная подвыпивших мужиков, курилась табачным дымом. Но нам очень нужна была лошадь, потому что у нас на троих оставались ровным счетом три здоровые ноги, и последние километры обещали стать пыткой. Их было немного, этих последних километров. По ровной дороге вдоль озера. Но мы настроились, рассчитали себя только до Сергушкино. Мы выложились, и теперь ни у кого не оставалось сил, чтобы пройти еще и эти, последние, километры. Нам очень нужна была лошадь, и потому мы все же попытались заговорить. Но водки у нас не было, за подслеповатыми окнами шел дождь, а деньги в этих краях, да еще при такой погоде, стоили мало. Поэтому разговор, прерывистый и продымленный, на сложной смеси русских и башкирских восклицаний, междометий и покачиваний головой, принимал явно затяжной характер. Мы стояли - измученные долгими горами, насквозь пропитанные дождем и усталостью, и чувствовали, как поднимается изнутри безнадежная тусклая злость. Надо было идти, потому что все равно идти было надо. Но трудно было вот так, когда уже думали, что все, - снова приниматься за рюкзаки. Мы повернулись было к дверям, когда из толпы сытых в тепле и водке телогреек поднялся сухощавый башкир и окликнул нас: - Эй, погоди. Я повезу. Недоверчиво, сдерживая робко зародившуюся в груди надежду, слушали мы, как загомонили мужики, залопотали что-то предостерегающее. Но наш неожиданный друг молча протолкался к выходу и вслед за нами вышел под дождь. * * * С серого неба сочилась непогода. Вслед за башкиром мы пересекли пропитанную водой площадь. - Забирайте, - он с интересом окинул взглядом наши здоровенные рюкзаки. - В дом пойдем. Стараясь не хромать, мы прошли вдоль окраинных домов и по одному втянулись через калитку в небольшой дворик. - Бросай сюда, - хозяин поправил солому на дне телеги. - Сзади ближе бросай. Мы положили три рюкзака, и места в телеге не осталось - будто его никогда и не было. Погрузили, замерли в нерешительности, широко расставив залитые грязью ноги. Хозяин поднял глаза: - В дом пойдем, однако. Мы в замешательстве переглянулись. Страшны мы были: грязные, мокрые до ниточки, оборванные. В дом? - Айда, айда! - не слушая возражений, хозяин первым вошел в сени, снял сапоги. Неловко толкаясь, мы втиснулись следом, загромоздили сапогами и триконями весь пол. Вошли в комнату. - Жена нету, - хозяин поставил на узкий столик самовар и впервые улыбнулся, будто извиняясь. - Жена в город уезжал. Садитесь. Чай будем пить. Ребятишки, одетые разношерсто, но чистенько, вовсю таращились на нас, сверкая бойкими глазенками из углов опрятной горнички. * * * Самое трудное было - не спешить. С мазохистской медлительностью мы брали толстые куски хлеба, намазывали их маргарином, посыпали сахаром. Потом надо было сделать так, чтобы вся эта роскошь не исчезала мгновенно. В простых некрашеных пиалах чуть не кипел заваристый чай, а мы лили в него густое молоко, сыпали сахар, наслаждаясь разливающимся изнутри теплом. За месяц экспедиции мы потеряли в весе по несколько килограммов, а в этот день и вовсе ничего не ели, если не считать скромного перекуса у бороны на Юрмаше. Мы изо всех сил старались не дать прорваться наружу голодному блеску глаз и жадности движений. Наш хозяин сам почти не прикасался к чаю. Прихлебывал из пиалы и молча смотрел на наши осунувшиеся, почерневшие лица. Мы съели по два куска хлеба с маргарином и выпили по две пиалы чая. Мы могли бы съесть и выпить в пять - да что там! - в десять раз больше, но, не сговариваясь, поставили чашки на стол. - Спасибо. - Ешьте еще. Мы обняли глазами еще полный стол. - Нет, спасибо! Сыты уже. - Ну, что ж... Хозяин быстро сказал что-то девочке лет девяти, видно, убрать со стола. Встал. - Что ж. Поедем. В дверях задержался. - Вы на них не смотрите, - он кивнул в сторону площади. - Пьяные они - худо. Так - ничего. Мы вышли во двор, унося в себе волшебные запахи гостеприимного дома. Хозяин уже запрягал лошадь. И дождь, точно отчаявшись остановить наше возвращение, тоже стих, притаился в насупленных над водохранилищем тучах. * * * Дорога вилась берегом. Мы то отставали, то снова догоняли наши рюкзаки, неспешно влекомые понурой лошаденкой. Возница был по-прежнему молчалив, лишь изредка ронял ничего не значащие фразы. Как быстра налегке дорога! Вот замаячил впереди, приблизился, обступил нас Нугуш. Последние метры. В конце этой улицы, наверно, уже ждет автобус. Но странное дело! С каждым шагом все муторнее становилось на душе. Невольно мы все думали об одном. Вот сейчас приедем, сгрузим рюкзаки, и надо будет расплачиваться. Но чем? Сунуть деньги? Или попросить подождать, и кому-то бежать за водкой? От этих мыслей становилось неловко, противно как-то. Вот сейчас мы заплатим за все это: за чай, за лошадь, - за все. Что же делать? - Приехали. Он подвез нас почти к самой автостанции. Отсюда до автобуса оставалось и вовсе рукой подать. Спокойно, как-то даже чересчур спокойно смотрел, как мы, не глядя друг на друга, вытаскивали из телеги рюкзаки. Сбросили, выпрямились... Будто почувствовал наше замешательство, протянул руку: - Ну, счастливо. - Спасибо! В душе еще металась неловкость. Посмотрел, будто удивленно: - Вам спасибо. - За что? - мы оторопело смотрели на него. - А мне за что? Наш спаситель уже разбирал вожжи, как один из нас, будто вспомнив нечто важное, вдруг кинулся к рюкзакам, достал что-то, протянул ему. Это был чай. Большая пачка индийского - со "Слоном". Мы совсем забыли о ней! - Держи. - Зачем? - он чуть отстраненно взглянул на наши расстроенные лица. - Так чай же... Пить. У вас ведь нет тут... Со "Слоном". - Ну... Спасибо! - он взял чай и вдруг улыбнулся. Впервые за все это время. * * * Мы смотрели ему вслед. Смотрели... Будто камень упал с души. Будто только что могло, но так и не свершилось нечто тусклое, постыдное, чуть не омрачившее нашу память об этом удивительном человеке, о тяжелом и все же таком добром дне! Мы смотрели до тех пор, пока возница, телега и лошадь не скрылись за поворотом. И только тут обнаружили, что не спросили даже как зовут нашего неожиданного друга. Но делать было нечего, и мы обреченно повернулись к сваленным в кучу рюкзакам. Их надо было тащить еще целых полста метров! До самой автобусной остановки... октябрь 1977 - январь 1981 - июнь 1994 года. Константин Б.Серафимов ГОЛУБОЙ СТАЛАГМИТ |
| Страницы: 1 |
|
| Константин Серафимов - Книжная полка / "Голубой Сталагмит" Константин Б.Серафимов. / 04 - Пачка чая |