|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Хроники Привала / Творчество Тайги / Продолжение Птичьего. |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
Taiga Группа: Участники Сообщений: 15 |
Добавлено: 09-07-2006 03:16 |
|
Я перестал жевать. Съёжившись, словно получил по спине, медленно поворачиваюсь к валуну. В памяти всплывает легенда. Поднимаюсь на ноги, вытерая руки об одежду и застреваю взглядом на белой россыпи. Широкой полосой, она взбегает чуть вверх и, сворачивая вправо, теряется за мохнатым отрогом. «Ручей». Мысленно перехожу его заново. «Неужели тот самый?» Легенда, камень, ручей, ночные бесседы у костра… Сваленные в кучу звенья дрогнули и поползли, вытягиваясь в цепочку. Толи усталость, то ли обвал впечатлений.. Ноги сделались будто верёвки, в голове опустело. Сажусь «по турецки», достаю из нагрудного кармана мятую пачку и так замираю, поймав себя на последней мысли о том, что смотрю на деда. -- Однако ночевать здесь будем,- доносится знакомый голос. -- Что?- переспросил я очухиваясь. Старик обернулся, и на старика он похож уже небыл, будто помолодел. Плечи развёрнуты, в глазах огонёк, даже морщины на лице разгладились. Внимательно меня оглядел. Весёлые лучики рассекли кожу до самых висков. Самокрутка перекочевала с одного угла улыбки в другой. -- Милый мой человек.. Да ты жив ли?- по отцовски ласково спросил Белая Сова. 2 ЛЕГЕНДА ПОДНИМАЕТ ЗАНАВЕС ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ ПТИЧЬЕГО С гор ползёт тёмная вуаль. Тяжело обвисли косматые лапы елей. Где-то внизу, за лесом звонко перекликаются пороги ручья. В высоком небе, одна за другой загораются звёзды. Молча ковыряюсь палкой в костре. Пыхтит, постреливает – не доволен. Деда Лёша готовится ко сну. На сей раз он не гонит меня спать, с чего бы это? Впрочем спать я не собирался в любом случае. Неожиданная догадка трезвит голову. -- Спокойной ночи, Серёжа. Не усни сидя – в костёр свалишься. -- Хорошо, деда Лёш. Спокойной ночи. Теперь это как-то странно звучит – «деда Лёша». Свою догадку я оставил при себе. Решил прежде разобраться. Мало ли что могло сложиться в мозгу после утомительного перехода. Сейчас, когда всё спит, а отдохнувшее тело, свербит, выпрашивая новой нагрузки – самое время привести в порядок мысли. Так, хорошо. Записку из архива пока трогать не будем. Не нашёл я ещё дырки, к которой подошла бы эта заплатка. Ведь это, собственно, всё, что было найдено, причём совершенно случайно. Мистика какая-то. Дедушка друга тоже – чистая случайность. Поди не стань тут суеверным. Ладно, что мы имеем? А ничего не имеем. Палка и та наполовину сгорела. Чем теперь костёр дразнить? Что же за тайну храните Вы все эти годы, деда Лёша? Осторожно, боясь разбудить старика, поднимаюсь с места и иду к камню. Большой, округлый, он кажется светящимся на фоне ночного леса. Провожу пальцем по шершавой поверхности, огибая ржавые пятна. Какое-то мальчишеское любопытство разжимает четырёхпалый кулак и ведёт всей пятернёй, уже не разбирая дороги. Где-то в чаще хлопнула крыльями ночная птица. Одёргиваю руку и оглядываюсь на костёр. Старик не шевелится, спит. Осматриваю ладонь. Так и есть – красная. «Ты ещё на язык попробуй» - мысленно укоряю себя, но почему-то голосом деда Фёдора. Я замечал много раз – долго и часто общаясь с человеком, или просто его слушая, пропитываешься его характером, мыслями, манерой выражаться в словах и при случае, порой до мельчайших подробностей, угадываешь его ответ на свой вопрос или поступок. Встречаются и другие, более выразительные личности. Достаточно одной – двух встреч, что бы их голос зазвучал в вашей голове, во всяком случае – моей. Стоп… Может не бережное отношение к слову, а скупость на слова? Вспоминаю дедушку друга. Эх, кабы была – книга, начал бы читать с конца. Одним словом – «Без меня за камень не ходи». Вытираю руку о траву и иду спать. Печёт лицо. Просыпаюсь. Солнце стоит в зените. Лениво шевелятся кроны елей. Деда Лёша заваривает чай. Опомнившись вскакиваю, путаясь в спальном мешке. -- Что же Вы меня не разбудили? Пол дня пропало. -- Ничего, ничего, Серёжа. Отдыхай. Завтра будет дождь, тогда и пойдём. Выстукиваю папиросу. – Как это? – звучит мой сонный вопрос. – С Солнышком то бродить куда веселей. Старик садится у костра, улыбается. – Как ночь скоротал? Окончательно просыпаюсь. – Как про камень узнали? Смотрю на руку. Всё ещё красная. Деда Лёша улыбнулся шире. -- Встал поздно, стало быть не спал долго. А про камень сам только что сознался. Прыскаю от смеха и долго не могу остановиться. Черпаем кружками горячий чай, и громко прихлёбывая, любуемся природой. Тайга сегодня в хорошем настроении, радуется Солнышку. Чаща ходуном ходит от птичьей возни, наполняя воздух пересвистами да перетрёкиванием. Где-то глухо тарахтит дятел – гроза короедов, разве что этим сейчас не весело. Вопреки общей кутерьме, будто от удовольствия, притих ручей. Наверное лучики чешут ему спинку. Скрепя, учавствует в празднике какая-то лесина. Не впопад ей, звонко ломает сучья какой-то зверь. И голубое, бездонное небо, словно лёгкая ткань, драпирующая чёрный, звёздно-дырявый потолок, сюреалистично парит над весёлым баловством. И всю эту спектакулярную прелесть нарушает мой очередной вопрос: -- Деда Лёш, почему Вы не спросили был ли я за камнем? -- Я тебе верю, Серёжа. И ты мне верь. Это - первая заповедь на Птичьем перевале. Иначе пропадём оба. И тут, неожиданно для себя, я говорю: -- Перевал Вас любит. Старик не удивился, что, впрочем, на него похоже. Он поставил кружку ближе к огню и доставая кисет, спокойно спросил: -- Давно догадался? -- Вчера. -- Эх, следопыт ты мой следопыт… Ты уж мне прости, Серёжа. Не к месту ты знаниями вооружаешься. Хотелось мне, что бы ты деду верил, а не Белой Сове доверял. Вера, Серёжа, - свет, а знание – сумерки. Вера - видит, знание – вглядывается. Человек летает потому, что знает, птица – потому, что верит. Ты когда-нибудь слыхал, чтобы птицы падали? А ты мне не верил… вот и копался в костре. -- Ладно, деда Лёш. Нет худа без добра. Теперь верю. Может крепче верю, чем если бы верил до этого. -- Ну что ж… и то – правда. Да ты пей чай то. Остыл уж поди,- подбодрил меня старик. Допиваю чай. Да… чем больше знаешь, тем больше вопросов. Язык вот только не поворачивается после такого. Стыдно мне, ой как стыдно. Однако вот мне и первая разгадка. Птицы не падают – они верят. Рука Виндула дрогнула. Он знал, что не умрёт от голода, знал, но не верил, и каждый раз, при виде зверя, поднимал свой лук. Теперь понятно почему геологи те каждое слово взвешивали. Не верили они друг другу. Знали – да, но не верили. Вот и тряслись от страха над каждой буквой, боялись друг друга. Что же всё-таки произошло? Почему замкнулись? Откуда этот страх взялся? Вопрос на вопросе. Чего уж теперь? Шарь дальше, Серёжа, в потёмках, при помощи своего знания. Ай да Белая Сова, ай да старик. Деда Лёша оторвал меня от мыслей: -- Ла-адно,- задорно растянул он, легко коснувшись моего плеча. – Выше голову! Птичий кислых не любит. -- А всё-таки… почему – в дождь?- не сдерживаю я вопроса. -- Дождь смывает вину… частично. Остаток дня провёл праздно. Лесной цирк постепенно угомонился. Деда Лёша подошёл к камню, поскрёб ножом пятна и смахнул красную пыль в целлофановый пакетик. Забираюсь в спальник. Долго лежу, захлёбываясь мыслями. Утолил мою жажду, старик, так утолил, что впору поплавком опоясаться. Проснулся от того, что на моё лицо, кто-то льёт воду из ведра. И ведро какое-то странное – всё никак в нём вода не кончится. Наконец соображаю – дождь, и не просто – дождь, а ливень, каких я не видывал. Этаким не то что вину, самого смоет. Выскакиваю из мешка и пытаюсь обнаружить себя в пространстве и времени. Думаю, что – утро, но настаивать не буду. Костёр даже не залит, - он разбит вдребезги, так словно был сброшен с большой высоты. Стою насквозь мокрый, в грязных потоках золы. Тяжёлые капли больно бьют по голове, давят на плечи. Закрываюсь сложенным вдвое мешком. Знали же, что дождь будет, почему палатку не поставили? Оглядываюсь в поисках старика и нахожу его за странным занятием… Он стоит на коленях, держа в полувытянутых руках кусок брезента, периодически сливая скопившуюся воду в трёхлитровую флягу. Наконец он наспех заталкивает материю в карман телогрейки и завинчивает пробку. Всё это кажется очень странным: и красная пыль в пакетике, и дождевая вода во фляге, и кто знает чего он ещё выдумал пока я спал. Вот он вскидывает на плечи мокрый рюкзак, наматывает на руку ремень фляги и, первый раз с удивлением, обнаруживает моё бездействие. Во мне пробуждается дурацкий, не ко времени, интерес: что он сейчас скажет? Но, видимо, это чувство было для него чем-то новым, и он, не проронив ни слова, помог мне собраться, взвалить отяжелевший рюкзак и чему-то улыбнувшись, зашагал мимо валуна к кромке осевшего леса, теснящего посеревшую россыпь. Иду следом. Ноги скользят, разъезжаются. Балансирую руками. Глянуть со стороны – дирижёр. Сильный, встречный ветер заставляет поклониться. Подчиняюсь. Деда Лёша часто оглядывается. Достигаем тёмно-зелёной стены молодого ельника. Вчера, издалека, он казался пушистым, теперь похож на мокрую кошку. Карабкаемся куда-то вверх, цепляясь за обвисшую «шерсть». Переваливаем гребень. Деда Лёша останавливается, поворачивается ко мне и, как-то странно, меня оглядывает. -- Отдышись,- наконец произносит он. Привожу в порядок дыхание, и мы продолжаем начатый спуск. Через какое-то время выходим к цветочному лугу. Цветы кажутся намазанными на землю, словно масло на хлеб. В ноздри мягко вползает сладковатый, тяжёлый от влаги, аромат. Пересекаем поляну. Мягкое и, почему-то круглое, «растительное масло» заполняет носоглотку. Удивлённо трогаю нос, тру пальцем о палец и смотрю на впереди идущего. С чего бы это он меня так разглядывал? «Отдышись». Не больно я и пыхтел. Всё это начинает мне не нравиться. «А ты мне не верил… вот и копался в костре»,- звучит в голове голос деда. Вспоминаю вчерашний разговор: - верить – первая заповедь. Вроде верю. А пожалуй что и усомнился. Эх, слабак. А ведь примерно так он и сказал бы мне:- «А ты мне не верил… вот и копался в костре»,- признайся я ему сейчас. Хотя нет, так бы он не сказал… при чём тут костёр? «Растительное масло» мягко и кругло стукнулось о какое-то дно, отделяющее его от мозга, наполнило сосуд до краёв, затем потекло через край и вскоре вылилось обратно, всё, до единой капли. В носу посвежело. «А ты мне не верил…» На секунду остолбеваю. Да это же - вчерашний разговор. От чего-то снова трогаю нос и оглядываю прибитые дождём цветы. «А я Вам не верил». Мысленно прошу у старика прощения. В отрезвевшей голове, сама собой, пролегла параллель между костром и этим минутным затмением – адским пустырём неверия, в котором я только что ковырялся своим больным сознанием. Снова лес. Деда Лёша останавливается, ставит флягу и сбрасывает рюкзак. Повторяю за стариком, виновато глядя в его озабоченные глаза. -- Всё хорошо, деда Лёш. Всё хорошо. Широкие зрачки старика отхлынули к центру, и он, наконец, улыбнулся. Только сейчас я заметил, что дождь уже кончился. Сквозь деревья, к земле, пробивается тёплый свет. -- Обсушиться бы, деда Лёш,- намекаю я на костёр. -- Не здесь, Серёжа,- серьёзно отвечает старик,- потерпи. Если хочешь что-то спрятать, - положи на видное место. Другие, вчерашние, слова деда, сдерживают наскочивший вопрос… «Не к месту ты знаниями вооружаешься». К чему тогда эта очередная загадка? Впрочем – нет. Прошлые, мне здорово пригодились. И ещё раз, оценив первую заповедь, решаю, впреть, не поддаваться на провокации предательских сомнений. ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ Ужасно голоден. Роюсь в продмешке. Пара лепёшек, консервы… где же мясо? Деда Лёша открывает жестяную коробку с табаком. Опомнившись, лезу в карман и выгребаю папиросную кашу. Глаза деда, улыбаются. Он скручивает сигарету и протягивает мне. – А мясо не ищи. Я его у камня оставил. Для обратной дороги. На случай неудачной охоты. Закуриваю. Дед открывает тушёнку. -- Ничего… свежего добудем. Водятся же здесь звери? Машинально шарю глазами по стоянке. Карабин – на месте. Старик протягивает банку: -- Забудь про карабин. Топлю ложку в жирном месиве: -- Что значит – забудь? И тут меня осиняет: «Земля, вкусившая кровь, уже не есть прежняя». «Кто возьмёт от лесов моих – соделается открывателем». *** Ещё одна ночь, последняя. Завтра к полудню должны быть на перевале. Деда Лёша докуривает самокрутку, бросает в огонь и застёгивает спальник. --Всё пишешь? – улыбнулся старик, глядя в небо. -- Пытаюсь. Да только вот в голову ничего не идёт. Пожалуй я тоже – спать. Пробегаю глазами две строчки на новом листе, убеждаюсь, что это – всё и закрываю тетрадь. Белесые звёзды, не мигая, пялятся на костёр. Наверно гадают что за светило объявилось в их состоявшемся обществе. Достаю из - за уха папиросу, прикуриваю, и вспоминаю ушедший день. День как день, не считая той маленькой неприятности. Вроде бы обошлось. Перед сном хочется чиркнуть пару строк. Открываю тетрадь, ищу последнюю запись и… Да я же только что её сделал. Чувствую, как щёки покрываются рябью, позвоночник заершился колючим холодком. Спать, спать, быстро спать. Зарываюсь в мешок, поворачиваюсь на бок и закрываю лицо руками. -- Лёг? – вдруг спрашивает старик. -- Ага, - отвечаю я, боясь что разговор продолжится. Хочется ничего не слышать и ни о чём не думать. Скорей бы уснуть. --Послушай что я тебе скажу, Серёжа, продолжает дед, - спи на левом боку. Повернись прямо сейчас. -- Я на левом… Зачем же Вы ждали пока я лягу? --Ты свою тетрадку то куда дел? -- Да я её не доставал… вроде бы. -- Ну спи, спи. Плотнее закрываю лицо руками и концентрируюсь на ворчании горящего дерева………………………………………………………… Нет. Не могу уснуть. Хочется поскорее выбраться из спальника, если уж не спать, то сидя у костра. Устраиваюсь на замшелом бревне, протягиваю руки к огню и прислушиваюсь к ощущениям. Ночь, лес, костёр, ровное дыхание деда… Однако что-то не так. Что? Стараюсь ни о чём не думать, смотрю на переливающиеся угли. Вот эта головёшка как-то не так лежит. Хотя, если подвернуть правый, нижний угол спальника, то головёшку можно не трогать. Встаю, загибаю и возвращаюсь на место. Хочется, чтобы пламя было чуточку выше, тогда контур вон той сосны не будет так раздражать. Но что-то подсказывает мне, что лучше ничего больше не трогать, особенно костёр. Нет… не должно быть там этой ёлочки… ну не должно её там быть. Хотя нет… вот так уже лучше, а так… Ёлочка приближалась. Наконец я различил фигуру человека в длинном наряде. Им оказался старик, лет семидесяти. Прямая осанка, плавная, но твёрдая походка. Большие глаза на худощавом, морщинистом лице. По украшенной орнаментом груди сбегают две длинные, седые косы. Медленно кивнув, он сел по ту сторону притухшего огня. Я кивнул в ответ, и тоже медленно, от чего почувствовал себя на много старше и как показалось, мудрее. Возникло ощущение радости от превосходства над самим собой. Старик молчал, глядя поверх огня мне в лицо. Начинаю дрожать… всё сильнее и сильнее. Нет, страха нет и не холодно, наверное от волнения. Да, пожалуй что от волнения. Обхватываю себя руками и втягиваю голову в плечи. Тело продолжает содрогаться, но чувствую я себя уже лучше. -- Кто Вы? Откуда? – не выдерживаю я тишины, и нахожу свой вопрос несколько наигранным. -- Не торопи время. Голос старика был твёрдым, хорошо поставленным, но не грубым, спокойным и каким-то родным, отцовским. Гость выдержал паузу и продолжил: -- Река ширится в море. Если ты – река, то я пришёл с моря. Снова пауза. С трудом подкуриваю папиросу трясущимися руками. -- Скажи… почему ты дрожишь? -- Холодно,- отвечаю я на вопрос и глубоко затягиваюсь. -- Конец чем ближе, тем бесплотнее. Для того чтобы сказать «я не убил», не достаточно оставить жить. Неправдой тоже можно взять. Озноб прошёл. Я почувствовал как зарождающаяся мысль остановилась на распутье. Если бы старик сейчас пошевелился, то… то… Старик не двигался. «Я» плавно обогнул какую-то преграду… «Кто возьмёт от лесов моих…», «… захлебнутся ею…» Старик медленно поднялся и показался мне очень высоким. Он перегнулся через костёр, протянул ко мне руку и сказал: -- Я покажу тебе твой перевал. Он здесь,- его ладонь легла мне на грудь, а затем коснулась моей головы. Старик снова кивнул, выпрямился и не сказав больше ни слова, ушёл в ночь. Прошлое обвалилось и россыпью спустилось к настоящему: «не ко времени ты знаниями вооружаешься», «если хочешь что-то спрятать – положи на видное место», « конец чем ближе, тем бесплотнее», «кто возьмёт от лесов моих», «неправдой тоже можно взять», «твой перевал здесь», «не торопи время». Часть россыпи сложилась в стену: Конец чем ближе, тем бесплотнее… Неправдой тоже можно взять. Напртив этой стены встала другая: если хочешь что-то спрятать – положи на видное место. То, что осталось между стенами, принадлежит мне: Не торопи время… Твой перевал здесь… И вот я стою между этими стенами, на этом незримом перевале и понимаю, что сам перевал не опасен. Опасна дорога к нему. Чем ближе к перевалу, тем призрачнее тропа. Чем ближе к смерти плоть, тем бодрее дух. Если прожил петляя – бодростью духа будет паника, и если шёл правдой – радость. Так вот почему «не ко времени ты знаниями вооружаешься». Если родник впадает в море, то где – река? Если прыгнешь через жизнь, приземлишься ли? «Кто возьмёт от лесов моих….. захлебнутся ею». Строитель неправды заблудится в её коридорах. Открываю глаза. Я в спальнике, на левом боку. Деда Лёша тушит остатки костра. В голове что-то мелькнуло. Что-то похожее на киноленту, прокрученную за одно мгновение. Нащупываю бегунок замка, расстёгиваюсь и выкатываюсь на сырую траву. Пытаюсь подняться, но сил хватает только на то, чтобы сесть. Дед протягивает мне кружку со ржавой жидкостью и что-то при этом говорит. Беру кружку двумя руками и смотрю как шевелятся его губы, но вместо слов уши ловят странную, но по своему красивую мелодию. Старик наклонившись заглядывает мне в глаза и снова что-то говорит, и снова эта мелодия. Хочу спросить что со мной, но не понимаю того, что произношу. На мгновение мною овладевает ощущение, а вернее отсутствие ощущения себя. Оглядываюсь вокруг. Деревья качаются в такт не знакомому звуку. Что-то тёплое ложится на затылок, лицо врезается во что-то твёрдое, и я начинаю захлёбываться чем то прохладным и не вкусным. Нужно взять себя в руки. Делаю над собой усилие. Деда Лёша убирает свою руку от моего затылка и пустую кружку от моего лица. Его губы продолжают шевелиться, но мелодия вдруг вывернулась, и я услышал: -- …ак старый, не прощу ведь я себе. Чувствую как мышцы, откуда-то изнутри, наливаются силой, в уши врезался шум леса. -- Всё хорошо, деда Лёш,- слышу я свой голос. Старик, не отводя глаз, провёл пятернёй ото лба до затылка. -- Ох и напугал же ты меня, Серёжа. Ну, жив чтоли?! -- Жив,- улыбаюсь я и утираю лицо тёплой ладонью. -- Давай-ка, организуйся,- говорит деда Лёша, тяжело плюхаясь на мой спальник,- походи маленько, попрыгай, да пойдём. Время уже. Молча покидаем стоянку, берём направление на северо-восток. Кажется приливу сил не будет конца. Хочется бежать, прыгать, забраться на дерево. Всё реже встречаются кедровые деревья, на смену им приходят пихта и ель. Пропитаться бы этим запахом, да так, чтоб никакой шампунью его не смыть было. К хвойным добавляются пучки берёз, и вся эта сказка берёт круто вверх, встречая нас завалами из старых умерших деревьев. Идти становится тяжело. Сучья рвут одежду, царапают тело. Застреваю ногой в нагромождении корней, ветвей и стволов. -- Дед Лёш!! Застрял. Старик скинул рюкзак, отстегнул топорик и перелез через скелет огромной ели. -- Не шевелись и не смотри. Задираю голову вверх. Глухой стук нарушает тишину. «Ожившие» корни больно трут ногу. Когда вокруг тебя пляшет топор, то лучше и впрямь смотреть на что-нибудь другое,- велик соблазн посторониться. Но если поддаться этому рефлексу, то можно остаться и без ноги. -- Готово. Идти можешь? Вращаю ступнёй, пробую полностью опереться на ногу. – Могу. На гребне бурелом сменяется редколесьем. Здесь светлей и идти легче. Быстро, однако, подъём по завалу обуздал мою охоту скакать. Догоняю деда, идём рядом. -- Деда Лёш, я вчера неправду сказал. Ведь нарочно, я, лепёшку в мураве |
| Страницы: 1 |
|
| Хроники Привала / Творчество Тайги / Продолжение Птичьего. |