|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Форум "Платочек" / Отзывы о сайте: "Скромный платочек" / Платочкосодержащий рассказ |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
Платочек Помощник Платочковицы Группа: Платочкотеррапевты Сообщений: 31 
|
Добавлено: 06-11-2006 20:49 |
|
http://zhurnal.lib.ru/v/verbary/vakyla.shtml Платочек Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь] -------------------------------------------------------------------------------- Комментарии: 73, последний от 21/03/2006. © Copyright Конкурс фэнтези (contact@verbary.net) Обновлено: 21/02/2006. 22k. Статистика. Рассказ: Фэнтези Принятые работы Оценка: 8.91*7 Ваша оценка: шедевр замечательно очень хорошо хорошо нормально Не читал терпимо посредственно плохо очень плохо не читать -------------------------------------------------------------------------------- У Вакулы в кармане завалялся золотой пятак. Не Бог весть какое богатство, но Вакуле очень даже на руку. Хоромы новые не купишь, однако здоровье поправить можно, и не только здоровье. Вакула поначалу гадал, откуда этот пятак взялся, а как дырку в свободного покроя рубахе обнаружил - успокоился. Мало ли, бывает. Иной раз чудеса случаются, правда, все реже и реже. И пусть. Радости с них мало. Вот как соседу - мельнику, уважаемому троллю и в летах - упала с неба подкова золотая, ну может и не золотая, но непременно с неба. Повесил он ее на радостях при входе на мельницу да сам башкой бугристой зацепил. Сковырнулась, вестимо. Отбила ему седьмой палец, он потом еще с месяц в таверне обрубком хвастал. Так что - леший с ними, с чудесами. Была у Вакулы кручина, настоящая, мужская. До баб был охоч и ловок, и бабы его уважали. А что? Ладный, гладкий, усы в разные стороны, один глаз зеленый, и другой, между прочим, - тоже. И так Вакула удально обходился по части слабого пола, что и не заметил, как в острый капкан шагнул. Не вздохнуть ему бедному, не охнуть. Одна голубка Веронья в его молодецкой груди лихой распоряжается, душу мучит! Вот зазвал ее давеча в лес о цветочках да майских ласточках поговорить. Шли-ворковали до самого родника Зеленого, того, что с прошлого лета мостиком окольцевали. На том злополучном мостике и сунулся Вакула обжиматься. Прихватил за плотную талию покрепче и как притянет к себе, руки на бедра и ну мять. Тут и получил! Крепко посторонила его Веронья и молвила, белыми зубками сверкая и черными глазами смеясь. "Запомни, мол, так просто моей красоты девичьей тебе не видать! Принеси, говорит, ты мне, Вакула, платочек наговоренный, что у гномов одних сторговать возможно! Тогда и потолкуем о ягодках и о вечерней росе во полях". Махнула косой, расхохоталась, и только ее и видели, - упорхнула птичка желанная из самых вот этих мозолистых рук. Прямо скажем - неудачно вышло. Затосковал Вакула в кручину. По-первому, конечно, напился и до самой зорьки комаров у реки гонял, а как проснулся - тут и обнаружил в кармане золотой пятак. Служил Вакула у кузнеца на самой окраине Хмельного угодья, и метил, между прочим, в старшие мастера. А кузнец, тот тоже из гномов пришлых, из тех, что после войны к людям подались, и, конечно, не прогадали. Платили за гномье дело щедро, даже более чем. Гномов в Угодье водилось всего с десяток, все в основном семейные, тихие. Ну, иной раз на Купалу секирами в таверне помашут, да и то - для красоты, не для делу. Впрочем, был случай: весной дым пошел из-за горы, в которой после войны гномы засели и накрепко заперлись, изнутри дверь подперев. Всполошился народ, к местным гномам ринулся. Говорите, мол, что там замышляется?! Ничего не сказали гномы, только секиры у дверей выставили. Гордый народ и не трусливый, а что до денег охоч, так это и неплохо вовсе. Гора, конечно, подымила-подымила да и успокоилась. Кто там что жег - ведьма знает! Может, гномы по весне портки свои грязные пожгли, или проще того - мусор с зимы в кучу сгребли и вон из горы выволокли, чтоб у себя ароматы не распространять. Однако с той поры местным гномам, на всякий случай, уважение и почет оказывать стали, так что зажили они еще краше прежнего. Впрочем, и не кичились вовсе, за совет и за ремесло свое мудреное брали прежней монетой. Среди прочих особо шустрым и деловым слыл некий Дари-Те. Поселился он в Угодье в числе первых, будучи еще пустолицым юношей. С тех пор не одна дюжина лет минула, а он по-прежнему в холостяках числился и бороды в пояс не заправлял. Оттого и пошли слухи о нем, что колдун, мол, потому и травник знатный. Подумал Вакула, в реке умылся и пошел к Дари-Те о кручине своей совет просить! Шел он вдоль околицы, вертел в кармане золотой да о Веронье-красавице думал. Можно и жениться, коли так... Очень даже неплохо. Дом справить, да так, по-мелочи, - в легкую! А если старшего получит, так и коровенку купить сложится. Только вот платок... Что в том платке особенного, Веронья не говаривала. Одно только и сказала - добудь, мол, - поясок и скину! У Вакулы аж челюсти сводило от этой мысли и чихать хотелось, точно с перцу. По всему требовалось немедля платок добыть. И, конечно, пятаком золотым с добродетелем расплатиться! - Ей, чернобровый, чего голову повесил!? - девицы ему через улицу кричат. А он и не слышит вовсе, идет, думает... - Вакула! - пуще того голубки заливаются. - Да уж не заболел ли?! Заболел, милые, заболел! Подвело его сердце глупое. И поделом. Дари-Те расположился за углом, что от главной улицы, где башмачник, - ровно напротив. Ох и вещей у него во дворе было, тьмущая тьма! И все в основном по столярному делу. Тут и коряги дивно заплетенные, и скамьи кособокие, и трости да посохи и даже лешачьи морды из трухлявых пней вытесанные, да так натурально, что Вакула, хоть и неробок был, аж вздрогнул с неожиданности. Затем плюнул и в дверь стучать принялся. Дари-Те выслушал пикантные страдания не улыбнувшись. Молча подливал гостю чай, но и на часы не глядел, смотрел в пол, и бороду на пуговицу от манжетки накручивал. А как Вакула про платок заговоренный речь повел, тут пуговица отлетела да по дощатому полу в самую мышкину нору покатилась. - А что за наговор на платке, знаешь?! - провожая взглядом пуговицу, перебил Вакулу гном. - Неа... - помотал головой Вакула. - А надо? - Ну не надо, так не надо! Зазнобе твоей лучше знать! - Дари-Те встал, по коленкам себя хлопнул, и колпак с гвоздя снял. - Пойдем! - Куда это?! - удивился Вакула, однако чашку отставил и с рубахи крошки отряхнул. - За платком, конечно. Только скоро пойдем, путь-то неблизкий, а к вечеру у меня клиент важный! Шли долго и, в основном, молча. За мельницей Вакула начал оглядываться, дорогу запоминать. От мосточка до березки, от дуба до липки, от заячьей норы до кукушечьего гнезда пустого. Приглядывал, приглядывал, а как темечко Горы из-за деревьев показалось - махнул рукой, догадался: к Горе, стало быть, идем. И точно, как лес поредел - тотчас к самому подножью вышли. Тут, меж дубов у озерца темного углядел Вакула домик. "Чудеса опять невозможные, - думает, - бывал я тут и по дрова и еще по какому нехитрому делу, но домика этого, чтоб мне провалиться, не видел." Как подумал, тут в канаву и оступился. Хорошо Дари-Те за рукав его ухватил. - Осторожно, - говорит, - скользко тут везде. Снег. - Какой такой в июне снег? - опешил Вакула. - С гор метет.... - объяснил гном, - Круглый год... Тут Вакула увидел снег. Легкий и мелкий, как поземка. Падал тот снег слоями, как при ветре случается, и в траву лужами ложился, то там, то здесь. Зажмурился Вакула - да проку, диво то отогнать уже было невозможно, знай - держи в кулаке волю да обо всем увиденном помалкивай. Дверь открыл старикашка. Скукоженный лешак - не иначе! Мордочка сморщенная, точно гузка куриная. А борода вокруг тельца - в четыре обхвата, - нет, все-тки гном. Сам не представился и имени не спросил, да Вакуле и без того на что дивиться было. Дом-то снаружи крохотный, и кто старше - он иль хозяин - неведомо. Зато изнутри просторно и светло, точно солнышко к потолку прибито, и полати всюду резные, ручной дорогой работы. - А! - говорит старичок, - Пришли, наконец! Ну и дОбро! А то уж сенокос на носу! Пора! - зацепил он рубаху ребячьей лапкой и прытко так в доме растворился. Вакула на Дари-Те зыркает. А тот ничего, будто так и надо. Воротился старик с платочком беленьким. Таким простым, что и бабке подарить неловко. Только если грымзе какой распоследней. - Не смотри, Вакула, платочек простой, да с подковыркою. Мысли он читает. Всякий, кому повяжешь - у тебя как на ладони нарисуется. Усекаешь? - Усекаю! - отвечает Вакула. - Наговор не из легких. Чего просишь? - А что у тебя есть? - Пятак. Золотой! - Не густо! Впрочем, давай сюда... Достал Вакула из кармана пятак и в крошечную ручку старичку сунул. В тот же миг объявился платочек у него в руке, точно кто-то невидимый подал. - Ну и ладно! - старик-колядун пятак перевернул, - тот в воздухе и растворился. Видать, и впрямь, наговоренный был. - Все равно, Вакула, судьба у платочка одна, а у тебя - иная. Прежнему тебе не быть, да и покоя беспечного на одного тебя и так с лихвой отпущено было. Ступай! Так и не припомнил Вакула - откланялся он аль позабыл, и был ли с ним обратным путем Дари-Те - тоже поклясться не смог бы. Помнит только - снег с горы несло, и слова старика, вслед брошенные: - А не будешь им пользоваться - примется платочек расти не по дням а по часам... Да и ты с ним... Только уже иначе... Воротился Вакула домой уж к ночи. Без пятака, вестимо, но с платочком. И тотчас захотел его на бабке Агафене испробовать. Бабка спала крепко и храпела, как могучий мужик с перепоя. Впрочем, сама она была хлипкая, жилистая и работящая. Двоих своих мужиков пережила. Почесал Вакула для приличья загривок, достал с карману платочек беленький в голубой простенькой каемочке и Агафене аккуратно на шею повязал. Тут все как на духу и прояснилось. Как старый гном сказал - в точности. Платочек тот мысли читал любые, и досужие и не очень, те, что от самого человека иной раз припрятаны. Снилась Агафене река синяя, что от неба не отличишь. Стоит она в реке по колено, подол за пояс заткнула, ноги моет, молодые ноги, красивые. Плещет их и плещет, да все думает: Как там мои мальчики, кабы в печь не влезли! А сама стоит - не уходит, на стрекоз-непосед любуется. Потом, вдруг, заволокло небо и потянулись отовсюду всадники вражьи. По небу скачут, сами грустные, тихие, а мечи обнажены. Прикрылась Агафена от них рукою и тьма ее прибрала.... Призадумался Вакула. В экое дело вляпался. Но ведь любопытно. Оставил он бабку в покое, положил платок себе под подушку и стал думать, на какую пользу его применить можно. Много умного не надумал - уснул. Приснилась ему Веронья, что в синей реке голая купается. Так наутро и случилось. Жара придавила не вдруг. А до реки недалече было. И повел Вакула невесту свою ножки в речке полоскать. А как привел - разобнял, платочек из кармана достал и на шейку ее белую со словами: "Выходи за меня, голубка, и Луну из-за облачков добуду!" повязал. Поэт, видать, в душе был. Поторопился! Как узелком свернулся на нежной шее платочек, так и услыхал Вакула свою голубку. "Хитрый ты, сокол мой ясный, - думает себе Веронья, - да я хитрее! Не будет тебе жизни без меня, голубь! Все теперь по-другому пойдет! Ничего уж не поделаешь!" Слыл Вакула балагуром и штаны на тугом ремне никогда не держал. А тут сплоховал, попятился. На поваленное дерево присел. - Ты купайся-купайся, Верушка, а я полюбуюсь, посижу. И примолк, призадумался. А Веронья довольнехонька, весела, поясок скинула, платье наземь скользнуло, и пошла она белоснежными бедрами в воду, поплыла лебединушкой, грудью сладкою в кудрявую волну. Вакула любовался, знамо дело, но и про обиду свою не забывал. Все думал, как она такая ушлая про платок чудесный прознала. Отгадка на блюдечке приплыла. Плеснула Веронья ему в лицо водицы, стоит перед ним, мраморная, косу крутит и говорит: - А что за наговор на платке, скажешь, Вакулушка!? - и тотчас пред ним на травушку присела. Ох и задивился Вакула, аж рот открыл! Не знаешь?! Ну, Веронья, ну, шельма, и хороша и пригожа, да вот... Смахнул Вакула со лба пот и молвит: - А с чего ты, голубка, про наговор придумала?! - Так ежели придумала?! Бабки в лавке говорили! Старая гномиха Дакка дряхлой Егурье шамкала. Да громко. Мол, есть такой особый платочек наговоренный, от людских глаз спрятанный. Неброский, беленький... - Все правильно бабки говорили! Особый! Кто его подарит, с тем и счастье найдешь! - выкрутился Вакула, усы по разные стороны расправил и Вероньины руки мягкие на своих крепких плечах расположил. Про свадьбу Вакула еще долго помалкивал, да и про все остальное тоже. Встречались у реки в лето жаркое, любились да купались. Про платочек Веронья, конечно, быстро позабыла, да и одевать его не спешила. Красоты в нем особой не было, а богатства и подавно. Вакула этому радовался. И то ясно, какая радость с бабой любиться, когда все, что у нее на уме пред тобой, как на лаковой картиночке. Дом строить Вакула пока не торопился, а пришло ему как-то в голову, что сама Веронья до платочкиной хитрости дойдет. Легко ведь, одела кому на шею и - как фея великая - все про того человека знаешь. Взяла Вакулу тоска! Бывало, работать мог до зари и плясать до вечера. А тут и сон позабыл и на свиданья стал припаздывать. Страсть как хотелось Вакуле платочек себе вернуть да еще чужих снов поглядеть. Нашел Вакула с тоски в чулане книги. Сел ночью с лампой масляной и принялся азбуку припоминать. Тятька его учил, да Вакула тогда в одно ухо слушал. Мал был, - то на рыбалку с дедом, то в салки с ребятней, то воды принести, то печь почистить. В доме, где мамки нет, и помочь не грех. Все читал. Сперва корявисто выходило, а вскоре ничего - навострился. Да и книги любопытные попадались. Все больше про историю, то эльфы на юг пошли, то гномы на север, то люди эльфов в Темные леса с долины подвинули. А то непогодь пришла, две годины к разу дождь лил без перебою. Земля-матушка болотом обернулась и плесенью по самые верхушки елей поросла. В общем, интересно! К сенокосу пришла вдруг Веронья и сама ему платок принесла. Еле притащила. Вакула как платок увидал, опять старика-гнома крепким словом вспомнил. "А не будешь им пользоваться, расти он примется не по дням, а по часам...". Вакула аж за голову схватился! Да как же он так! Позабыл?! - Растет, поганец! - молвит девка. - Что с ним делать? Стол застелила - молоко скисло, яблоки червем пошли. Пробовала на кушетку стелить, утром постелешь - к вечеру свисает. Простынею - не уснуть. Возьми ты его, ради Солнца, Вакулушка! А замуж за тебя я и так пойду! Взял платок Вакула. Как не взять? В чулан положил, и дверь на ключ запер. Что с ним еще делать, кроме паруса? Хоть морского царя со дна выманивай, да ему, чудищу, на шею повязывай. Обручился Вакула с Вероньей после сенокоса. Как обручился - за дело принялся. А что? Надобно. Справил к зиме дом, ничего такой, сухой и светлый. Повышение опять же на работе получил. Стали на корову в туесок откладывать, да и Веронья понесла. Отпустил Вакула смоляную бороду. На девок, конечно, глядеть бросил. Ни к чему! Сидел все чаще на завалинке, и щека сама собой в руку просилась. Так, подперевшись, и сидел. О платочке думал. Книги, что в Угодье отыскались, все прочел. Весенней ярмарки стал ждать. Там пруд пруди разного, и книги попадаются. А покуда ждал, вытащил с тяткиного сундука перо и чернила и стал вечерами под тусклым масляным лепесточком скрипеть. Все мечтал описать, что видел. Ан нет, не тут то было. Ох и сердился Вакула! По сеням топал, да на весь двор кричал: Неужто я букв не знаю?!! Знаю!!! После унялся и надумал о матери своей писать. Легче оказалось, хотя и волнительно очень. Ковырял свиток березовый зиму напролет, старался! Придет Веронья: - Ишь, голубок, заработался! Пойдем до Фомки, там эльфы с дудками приехали, концерту дают! А он ей: - Иди, голуба, я посижу! - и до утра сидит. Пишет и пишет, а то дырку в стене взглядом ковыряет. Так зима и канула. Принялись сосульки на подоконник плакать. Теплые ветра - флюгера трепать да деревья кланять. В ту ночь Вакула едва веки прикрыл. Все чудились ему гномьи речи, песни их да оружия лязг. А под утро раздался стук, громкий и напористый. Веронья-то уж на приличных сносях была, - оставил ее Вакула сны доглядывать, сам ворота открывать пошел. Так и есть - по его грешную душу пожаловали. Да не просто так, все гномы Угодья и старик-колядун с ними. - Где платок? - спрашивают. - Время пришло! - Вот те на! - удивился Вакула. - Утро еще не прорезалось! Что за спешка? - Давай, Вакулушка, не тяни! - говорит Дари-Те, и грустно так в бороду улыбается. - Некогда нам! Сам все увидишь! Подивился на такую процессию Вакула, а ничего не скажешь. Дело, видать, не грошовое. - Пошли! - говорит. - У бабки в чулане! Токо я давненько его не видел! Может, и чулан уж треснул. Идут, по грязи весенней сапогами чавкают. Облака, точно сажа черная по небу сломя голову несутся. А светать не торопится. Агафену, конечно, насмерть перепугали. Открыл Вакула ключом чулан, а сам и в сторону отскочил, чтоб не завалило. Принялся платочек, точно живой, на свет предутренний выходить. Течет да течет, до самого потолка натекло и в чулане еще столько осталось. - В самый раз! - говорит Дари-Те. - Должно хватить, - старый гном отвечает. - Должно, - ухмыляется Вакула. - А что, братцы, вы никак морского царя пытать собрались?! - Эх, Вакула! Читать тебе еще - не перечитать! А покуда помогай платок выносить! Выволокли гномы платок во двор, весь двор в сто слоев заложили! Покачали колпаками и снова за дело взялись. Погрузили платок в три телеги, что накрепко веревками связали. - Тронули! - кричат. - Готов Вакула? - колядун спрашивает. - К чему еще? - А то не догадываешься?! Платочек повязывать! Так по легенде было - с первой лунной ночи Ясковица. Сегодня то бишь! Давай, Вакула, за телегами! Солнце уж вовсю на верхушках лип расположилось, когда телеги до гномьей горы доскрипели. А как доскрипели да чуть в гору подались, так платочек выгружать да растаскивать принялись. До полудня возились, покуда концы обнаружили. Придавили один телегою, а за другой все разом взялись, и ну тащить! Тяжко! Да гномы не лыком шиты, - усы закусили и знай себе тужатся. Глянул на них Вакула и сам силушки прибавил. Так и потянулся платочек вокруг горы, чуть не порвался. Кусты да тропинки звериные, насыпи каменные да валежник мокрый - все по чести опоясал, и с другой стороны телег вынырнул. И что сказать? Прав калядун оказался - токо-токо хватило, и то, потому что повыше в гору поднялись. Дотянули концы друг до друга, тут старый гном командует: Стоп! - Тебе, - говорит, - Вакула - слушать, тебе и повязывать! - С чего это мне? - дивится Вакула. - Тебя платочек выбрал! - Отвечает старик-колядун, - Давно так случилось. Проявили гномы к человеку неуважение и поругания народу его учинили. Что там лукавить - бывало всякое. Да к тому ж воды утекло немало. Однако с тех пор запретили Владыки гномам историю народа своего писать. Дабы гордыне и чванливости урок преподать. С тех пор не одно столетие ходят у нас в летописцах люди. А летописца того платочек волшебный выбирает. А ежели у тебя, Вакула, слово против имеется - неволить не станем, однако напомним, что дело сие интересным может показаться тебе, ибо стал ты проявлять любознательность к миру. - Экие вы бестии хитрые! - смеется Вакула, - Да ведь сам тот платочек читать да писать меня заставил! Тоску нагнал по странам дальним и подвигам славным! Скажете, нет? Ну да ладно, что уж с вами, колдунами, тягаться, - напишу, что надобно! - Мы, Вакула, в долгу не останемся! - отвечает ему старый гном, - Будешь у нас на полном пайке и довольствии. А писать тебе не один день придется! Вяжи платок вкруг горы, слушай да запоминай. Память у тебя славная, ничем особо не обремененная. Так тому и быть! Глянул Вакула на солнышко за благословением да и повязал велика |
|
|
Платочек Помощник Платочковицы Группа: Платочкотеррапевты Сообщений: 31
|
Добавлено: 06-11-2006 20:55 |
|
Глянул Вакула на солнышко за благословением да и повязал великан-платок в узел. А после сел перед горой на сырую землю, глаза со страху прикрыл и принялся ждать. Тишина вокруг, как на кладбище зимней ночью, только краешки платочка на ветру полощутся. Поначалу темно и пусто было, а после раскрылось пред Вакулой полотно белое, и по тому полотну живыми картинами события потекли. И всё - гномы, гномы. То при короле, то при деле, то постройка дворца великая, то стычки с орками кровавые, то дети королей, не по дням, а по часам растущие. И шли перед ним жизни людские без начала и конца. Смотрел Вакула да запоминать старался, спутать что опасался. А то, случалось, и голоса слышал. Служили ему гномы, и те, из деревни, и те, что из горы приходили. Пить-есть подносили, а то и трубочку забивали ароматную. Однако истекла неделя, и Вакула взмолился: \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\"Отпустите меня до дому, жена на сносях! А писать-то когда? Все ж попутаю!\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\" Отпустили! Развязал Вакула платок, и в отпуск заслуженный удалился - писать! Так и повелось! Неделю перед горой сидит, две - пишет. И втянулся! А что? Интересно ведь! Вся жизнь перед тобой на картиночке, и девы красные, и короли могущественные, и разных судеб всяких видимо-невидимо. А домой придет, прежде чем писать - Веронье перескажет, вроде как для проверки, а на самом деле - охота ему рассказать! Да и ей не грех послушать, - может, поумнеет чуток - и ее грамоте обучить выйдет. А к исходу весны родился у Вакулы первенец. Не до грамоты Веронье стало. Дело известное - бабье! Не последнее, между прочим, дело! Так и зажили, - с интересом. Вакула долго еще потом записывал. Всю историю гномью за последние три сотни лет на пергамент переложил. Благо гномы ему целый сундук свитков преподнесли. А как закончил Вакула с гномами, так о земле своей писать принялся, что вокруг Угодья в четыре стороны далече стелется. И описал! А что? Да неужто он букв не знает?! -------------------------------------------------------------------------------- Комментарии: 73, последний от 21/03/2006. © Copyright Конкурс фэнтези (contact@verbary.net) Обновлено: 21/02/2006. 22k. Статистика. Рассказ: Фэнтези Оценка: 8.91*7 Ваша оценка: шедевр замечательно очень хорошо хорошо нормально Не читал терпимо посредственно плохо очень плохо не читать -------------------------------------------------------------------------------- |
|
|
Платочек Помощник Платочковицы Группа: Платочкотеррапевты Сообщений: 31
|
Добавлено: 06-11-2006 21:01 |
|
Алексей Иванович Пантелеев. Платочек --------------------------------------------------------------- Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Л.: Дет. лит., 1984. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года --------------------------------------------------------------- Недавно я познакомился в поезде с одним очень милым и хорошим человеком. Ехал я из Красноярска в Москву, и вот ночью на какой-то маленькой, глухой станции в купе, где до тех пор никого, кроме меня, не было, вваливается огромный краснолицый дядя в широченной медвежьей дохе, в белых бурках и в пыжиковой долгоухой шапке. Я уже засыпал, когда он ввалился. Но тут, как он загромыхал на весь вагон своими чемоданами и корзинами, я сразу очнулся, приоткрыл глаза и, помню, даже испугался. "Батюшки! - думаю. - Это что же еще за медведь такой на мою голову свалился?!" А великан этот не спеша разложил по полочкам свои пожитки и стал раздеваться. Снял шапку, вижу - голова у него совсем белая, седая. Скинул доху - под дохой военная гимнастерка без погон, и на ней не в один и не в два, а в целых четыре ряда орденские ленточки. Я думаю: "Ого! А медведь-то, оказывается, действительно бывалый!" И уже смотрю на него с уважением. Глаз, правда, не открыл, а так - сделал щелочки и наблюдаю осторожно. А он сел в уголок у окошка, попыхтел, отдышался, потом расстегивает на гимнастерке кармашек и, вижу, достает маленький-премаленький носовой платочек. Обыкновенный платочек, какие молоденькие девушки в сумочках носят. Я, помню, уже и тогда удивился. Думаю: "Зачем же ему этакий платочек? Ведь такому дяде такого платочка небось и на полноса не хватит?!" Но он с этим платком ничего не стал делать, а только разгладил его на коленке, скатал в трубочку и в другой карман переложил. Потом посидел, подумал и стал стягивать бурки. Мне это было неинтересно, и скоро я уже по-настоящему, а не притворно заснул. Ну, а наутро мы с ним познакомились, разговорились: кто, да куда, да по каким делам едем... Через полчаса я уже знал, что попутчик мой - бывший танкист, полковник, всю войну воевал, восемь или девять раз ранен был, два раза контужен, тонул, из горящего танка спасался... Ехал полковник в тот раз из командировки в Казань, где он тогда работал и где у него семейство находилось. Домой он очень спешил, волновался, то и дело выходил в коридор и справлялся у проводника, не опаздывает ли поезд и много ли еще остановок до пересадки. Я, помню, поинтересовался, велика ли у него семья. - Да как вам сказать... Не очень, пожалуй, велика. В общем ты, да я, да мы с тобой. - Это сколько же выходит? - Четверо, кажется. - Нет, - я говорю. - Насколько я понимаю, это не четверо, а всего двое. - Ну что ж, - смеется. - Если угадали - ничего не поделаешь. Действительно двое. Сказал это и, вижу, расстегивает на гимнастерке кармашек, сует туда два пальца и опять тянет на свет божий свой маленький, девичий платок. Мне смешно стало, я не выдержал и говорю: - Простите, полковник, что это у вас такой платочек - дамский? Он даже как будто обиделся. - Позвольте, - говорит. - Это почему же вы решили, что он дамский? Я говорю: - Маленький. - Ах, вот как? Маленький? Сложил платочек, подержал его на своей богатырской ладошке и говорит: - А вы знаете, между прочим, какой это платочек? Я говорю: - Нет, не знаю. - В том-то и дело. А ведь платочек этот, если желаете знать, не простой. - А какой же он? - я говорю. - Заколдованный, что ли? - Ну, заколдованный не заколдованный, а вроде этого... В общем, если желаете, могу рассказать. Я говорю: - Пожалуйста. Очень интересно. - Насчет интересности поручиться не могу, а только лично для меня эта история имеет значение преогромное. Одним словом, если делать нечего - слушайте. Начинать надо издалека. Дело было в тысяча девятьсот сорок третьем году, в самом конце его, перед новогодними праздниками. Был я тогда майор и командовал танковым полком. Наша часть стояла под Ленинградом. Вы не были в Питере в эти годы? Ах, были, оказывается? Ну, вам тогда не нужно объяснять, что представлял собой Ленинград в это время. Холодно, голодно, на улицах бомбы и снаряды падают. А в городе между тем живут, работают, учатся... И вот в эти самые дни наша часть взяла шефство над одним из ленинградских детских домов. В этом доме воспитывались сироты, отцы и матери которых погибли или на фронте, или от голода в самом городе. Как они там жили, рассказывать не надо. Паечек усиленный, конечно, по сравнению с другими, а все-таки, сами понимаете, ребята сытые спать не ложились. Ну, а мы были народ зажиточный, снабжались по-фронтовому, денег не тратили, - мы этим ребятам кое-чего подкинули. Уделили им из пайка своего сахару, жиров, консервов... Купили и подарили детдому двух коров, лошадку с упряжкой, свинью с поросятами, птицы всякой: курей, петухов, ну, и всего прочего - одежды, игрушек, музыкальных инструментов... Между прочим, помню, сто двадцать пять пар детских салазок им преподнесли: пожалуйста, дескать, катайтесь, детки, на страх врагам!.. А под Новый год устроили ребятам елку. Конечно, уж и тут постарались: раздобыли елочку, как говорится, выше потолка. Одних елочных игрушек восемь ящиков доставили. А первого января, в самый праздник, отправились к своим подшефным в гости. Прихватили подарков и поехали на двух "виллисах" делегацией к ним на Кировские острова. Встретили нас - чуть с ног не сбили. Всем табором во двор высыпали, смеются, "уру" кричат, обниматься лезут... Мы им каждому личный подарок привезли. Но и они тоже, вы знаете, в долгу перед нами оставаться не хотят. Тоже приготовили каждому из нас сюрприз. Одному кисет вышитый, другому рисуночек какой-нибудь, записную книжку, блокнот, флажок с серпом и молоточком... А ко мне подбегает на быстрых ножках маленькая белобрысенькая девчоночка, краснеет как маков цвет, испуганно смотрит на мою грандиозную фигуру и говорит: "Поздравляю вас, дяденька военный. Вот вам, - говорит, - от меня подарочек". И протягивает ручку, а в ручонке у нее маленький беленький пакетик, перевязанный зеленой шерстяной ниткой. Я хотел взять подарок, а она еще больше покраснела и говорит: "Только вы знаете что? Вы этот пакетик, пожалуйста, сейчас не развязывайте. А вы его, знаете, когда развяжите?" Я говорю: "Когда?" "А тогда, когда вы Берлин возьмете". Видали?! Время-то, я говорю, сорок четвертый год, самое начало его, немцы еще в Детском Селе и под Пулковом сидят, на улицах шрапнельные снаряды падают, в детдоме у них накануне как раз кухарку осколком ранило... А уж девица эта, видите ли, о Берлине думает. И ведь уверена была, пигалица, ни одной минуты не сомневалась, что рано или поздно наши в Берлине будут. Как же тут было, в самом деле, не расстараться и не взять этот проклятый Берлин?! Я ее тогда на колено посадил, поцеловал и говорю: "Хорошо, дочка. Обещаю тебе, что и в Берлине побываю, и фашистов разобью, и что раньше этого часа подарка твоего не открою". И что вы думаете - ведь сдержал свое слово. - Неужели и в Берлине побывали? - И в Берлине, представьте, привелось побывать. А главное ведь, что я действительно до самого Берлина не открыл этого пакетика. Полтора года с собой его носил. Тонул вместе с ним. В танке два раза горел. В госпиталях лежал. Три или четыре гимнастерки сменил за это время. А пакетик все со мной - неприкосновенный. Конечно, иногда любопытно было посмотреть, что там лежит. Но ничего не поделаешь, слово дал, а солдатское слово - крепкое. Ну, долго ли, коротко ли, а вот наконец мы и в Берлине. Отвоевали. Сломали последний вражеский рубеж. Ворвались в город. Идем по улицам. Я - впереди, на головном танке иду. И вот, помню, стоит у ворот, у разбитого дома, немка. Молоденькая еще. Худенькая. Бледная. Держит за руку девочку. Обстановка в Берлине, прямо скажу, не для детского возраста. Вокруг пожары, кое-где еще снаряды ложатся, пулеметы стучат. А девчонка, представьте, стоит, смотрит во все глаза, улыбается... Как же! Ей небось интересно: чужие дяди на машинах едут, новые, незнакомые песни поют... И вот уж не знаю чем, а напомнила мне вдруг эта маленькая белобрысая немочка мою ленинградскую детдомовскую приятельницу. И я о пакетике вспомнил. "Ну, думаю, теперь можно. Задание выполнил. Фашистов разбил. Берлин взял. Имею полное право посмотреть, что там..." Лезу в карман, в гимнастерку, вытаскиваю пакет. Конечно, уж от его былого великолепия и следов не осталось. Весь он смялся, изодрался, прокоптел, порохом пропах... Развертываю пакетик, а там... Да там, откровенно говоря, ничего особенного и нет. Лежит там просто платочек. Обыкновенный носовой платочек с красной и зеленой каемочкой. Гарусом, что ли, обвязан. Или еще чем-нибудь. Я не знаю, не специалист в этих делах. Одним словом, вот этот самый дамский, как вы его обозвали, платочек. И полковник еще раз вытащил из кармана и разгладил на колене свой маленький, подрубленный в красную и зеленую елочку платок. На этот раз я совсем другими глазами смотрел на него. Ведь и в самом деле, это был платочек непростой. Я даже пальцем его осторожно потрогал. - Да, - продолжал, улыбаясь, полковник. - Вот эта самая тряпочка лежала, завернутая в тетрадочную клетчатую бумагу. И к ней булавкой пришпилена записка. А на записке огромными корявыми буквами с невероятными ошибками нацарапано: "С Новым годом, дорогой дяденька боец! С новым счастьем! Дарю тебе на память платочек. Когда будешь в Берлине, помаши мне им, пожалуйста. А я, когда узнаю, что наши Берлин взяли, тоже выгляжу в окошечко и вам ручкой помашу. Этот платочек мне мама подарила, когда живая была. Я в него только один раз сморкалась, но вы не стесняйтесь, я его выстирала. Желаю тебе здоровья! Ура!!! Вперед! На Берлин! Лида Гаврилова". Ну вот... Скрывать не буду - заплакал я. С детства не плакал, понятия не имел, что за штука такая слезы, жену и дочку за годы войны потерял, и то слез не было, а тут - на тебе, пожалуйста! - победитель, в поверженную столицу врага въезжаю, а слезы окаянные так по щекам и бегут. Нервы это, конечно... Все-таки ведь победа сама в руки не далась. Пришлось поработать, прежде чем наши танки по берлинским улочкам и переулочкам прогромыхали... Через два часа я у рейхстага был. Наши люди уже водрузили к этому времени над его развалинами красное советское знамя. Конечно, и я поднялся на крышу. Вид оттуда, надо сказать, страшноватый. Повсюду огонь, дым, еще стрельба кое-где идет. А у людей лица счастливые, праздничные, люди обнимаются, целуются... И тут, на крыше рейхстага, я вспомнил Лидочкин наказ. "Нет, думаю, как хочешь, а обязательно надо это сделать, если она просила". Спрашиваю у какого-то молоденького офицера: - Послушай, - говорю, - лейтенант, где тут у нас восток будет? - А кто его, - говорит, - знает. Тут правую руку от левой не отличишь, а не то что... На счастье, у кого-то из наших часы оказались с компасом. Он мне показал, где восток. И я повернулся в эту сторону и несколько раз помахал туда белым платочком. И представилось мне, вы знаете, что далеко-далеко от Берлина, на берегу Невы, стоит сейчас маленькая девочка Лида и тоже машет мне своей худенькой ручкой и тоже радуется нашей великой победе и отвоеванному нами миру... Полковник расправил на колене платок, улыбнулся и сказал: - Вот. А вы говорите - дамский. Нет, это вы напрасно. Платочек этот очень дорог моему солдатскому сердцу. Вот поэтому я его с собою и таскаю, как талисман... Я чистосердечно извинился перед своим спутником и спросил, не знает ли он, где теперь эта девочка Лида и что с нею. - Лида-то, вы говорите, где сейчас? Да. Знаю немножко. Живет в городе Казани. На Кировской улице. Учится в восьмом классе. Отличница. Комсомолка. В настоящее время, надо надеяться, ждет своего отца. - Как! Разве у нее отец нашелся? - Да. Нашелся какой-то... - Что значит "какой-то"? Позвольте, где же он сейчас? - Да вот - сидит перед вами. Удивляетесь? Ничего удивительного нет. Летом сорок пятого года я удочерил Лиду. И нисколько, вы знаете, не раскаиваюсь. Дочка у меня славная... 1951 |
| Страницы: 1 |
|
| Форум "Платочек" / Отзывы о сайте: "Скромный платочек" / Платочкосодержащий рассказ |