|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| Театр и прочие виды искусства / Общий / Размышление о депрессии |
| Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 6 7 8 Next>> |
|
| Автор | Сообщение | |||
|
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717 |
Добавлено: 24-04-2007 16:10 | |||
Быстрота впадания в депрессию ? Это победа ? Над врожденным оптимизмом ? Тогда это цепная реакция. |
||||
|
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717 |
Добавлено: 24-04-2007 16:11 | |||
А также на снятие порчи, заговоры зубной боли, ноги вместо рыбьего хвоста и эксклюзивные тыквы. |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 24-04-2007 17:44 | |||
Неустойчиость психики ведёт в сомнамбулу или истерику |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 24-04-2007 17:45 | |||
Не люблю тыкенную кашу |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 24-04-2007 17:52 | |||
|
С. Токман ПСИХОЛОГИЯ Счастье – это широкое понятие, которое сложно описать или измерить. От социологов, философов и обычных людей можно услышать различные и достаточно противоречивые интерпретации, когда дело касается их личного ощущения счастья. Есть пессимисты, которые считают, что число человеческих бед и проблем значительно превосходит число радостей и удовольствий в жизни. Руссо полагал, например, что жизнь, если принять во внимание все ее стороны, вовсе не является ценным даром, а Самюэль Джонсон согласился, высказав мнение о том, что мы не рождены для счастья. Бертран Рассел (1872-1970) в своей книге «Завоевание счастья» повторил идею о том, что люди в большинстве своем несчастны. Деннис Холи (1986) в свою очередь сообщил, что эксперты, которых он опрашивал, полагали, что только 20% американцев счастливы. На что психолог Арчибальд Харт (1988) в своей работе «15 принципов достижения счастья» ответил: «Я удивлен! Я бы предположил, что эта цифра значительно ниже!» В своей книге «Счастье – это внутренняя работа» священник Джон Пауэлл (1989) согласился: «Одна треть американцев просыпается утром в состоянии депрессии. Согласно исследованиям, всего от 10% до 15% американцев действительно считают себя счастливыми». Томас Сас (цитированный в Winokur, 1987) указывает на то, что «Счастье – это воображаемое состояние, в прошлом приписываемое живыми мертвым, а сегодня приписываемое взрослыми детям и детьми взрослым». Что же касается оптимистов, то они полагают, что большинство людей испытывает счастье и довольство жизнью (Inglehart, 1990; Myers, 1993). В Западной Европе и Северной Америке восемь человек из десяти считают себя скорее удовлетворенными жизнью, чем неудовлетворенными. Менее ¼ части опрошенных называли себя скорее неудовлетворенными жизнью, чем удовлетворенными. Приблизительно ¾ людей сказали «да» на вопрос, чувствовали ли они приятное волнение, гордость или удовольствие в отношении чего-либо за последние несколько недель. И не более одной трети ответили, что испытывали одиночество, скуку или депрессию. Являются ли эти довольные жизнью люди теми, кто просто отрицает имеющиеся у них невзгоды? По мнению Джонатана Фридмана (1978), если вы чувствуете себя счастливыми, то вы счастливы, вот и все. Несмотря на то, что по нашему определению счастье – это нечто более глубокое и долгосрочное, чем просто хорошее настроение в определенный момент времени, за рабочую дефиницию этого понятия мы просто принимаем то, что люди имеют ввиду, описывая свою жизнь как счастливую. В сравнении с теми, кто находится в депрессии, счастливые люди менее сконцентрированы на себе, они менее враждебны, меньше ругаются и менее подвержены болезням. Они также более любящие, склонные прощать, доверчивые, энергичные, решительные, деятельные, общительные, надежные. Они чаще готовы помочь другим и более набожны (Myers, 1993; Veenhoven, 1988). Согласно исследованиям, никакой из периодов жизни человека не является более счастливым или радостным, чем другие (Myers & Diener, 1995), а в каждой возрастной группе есть много счастливых и несчастных людей. Пол не является ключом к счастью, равно как и возраст. Мужчины чаще бывают недружелюбны по отношению к другим и чаще попадают в алкогольную зависимость, в то время как женщины чаще впадают в размышления и депрессию или беспокойство. При этом вероятность того, что мужчины и женщины назовут себя «очень счастливыми» и «удовлетворенными» жизнью одинакова. Это заключение основано на опросе 170.000 взрослых людей в 16-ти странах (Inglehart, 1990), 18.000 студентов университетов в 39-ти странах (Michalos, 1991) и метаанализе 146-ти других исследований (Haring, Stock, & Okun, 1984). Динер (2000) отметил, что некоторые общества (особенно с высокой политической культурой, отмеченной гражданскими свободами) более склонны к повышенной удовлетворенности жизнью, к более позитивным эмоциям. Люди с определенным характером и темпераментом также оказываются более предрасположенными к тому, чтобы испытывать счастье. Поскольку известно, что характер человека, его экстраверсия генетически обусловлены, то это помогает объяснить результаты, полученные Ликкеном и Теллегеном (1996). Таковые свидетельствуют, что 50% разновидностей текущего состояния счастья наследуется. Так же как уровень холестерина, чувство счастья обусловлено генетически, но при этом оно генетически не закреплено. Михаль Чиксентмихаль (1990, 1999) обнаружил, что качество жизни человека возрастает в том случае, когда работа и отдых задействуют его умения и способности. Богатство и благополучие человека как источник счастья. Большинство людей считает, что «счастье нельзя купить за деньги». Однако существует некоторая взаимосвязь между богатством и ощущением благополучия человека. Американцы, которых опрашивали по тринадцати различным жизненным аспектам относительно их удовлетворенности жизнью, включая друзей, дом, учебу и т.д., наименьшую удовлетворенность выразили по поводу «количества денег, которое они имеют для жизни» (Организация Ропер, 1984). Что бы могло улучшить их качество жизни? Согласно общенационального исследования Мичиганского Университета, наиболее распространенным ответом был следующий: «Больше денег» (Campbell, 1981, стр. 41). В одном из опросов Гэллапа (Gallup & Newport, 1990) одна из двух женщин, двое из трех мужчин и четверо из пяти человек, зарабатывающие более 75.000 долларов, сообщили о том, что хотели бы быть богатыми. Таким образом, современная американская мечта звучит как жизнь, свобода и покупка счастья. Ежегодный опрос около четверти миллиона студентов, поступающих в колледж, проведенный Калифорнийским университетом в Лос-Анджелесе и Американским советом по образованию, показал, что очень важным мотивом для их поступления в колледж стало желание «зарабатывать больше денег». За это высказался один из двух студентов в 1971 году и трое из четырех студентов в 1998 году (Astin, Green, & Korn, 1987; Sax, Astin, Korn, & Mahoney, 1998). Соотношение тех, кто считает «очень важным или жизненно необходимым» стать «очень состоятельными с финансовой точки зрения» выросло с 39% в 1970 году до 74% в 1998 году. Как сообщает Динер социолог наблюдается тенденция к тому, что среди богатых наций больше довольных жизнью людей, чем среди наций считающихся относительно бедными. Являются ли богатые люди более счастливыми? В сравнительно бедных странах, таких как Индия, где низкий доход часто не позволяет удовлетворять основные человеческие нужды, относительное денежное благополучие дарует ощущение большего благополучия (Argyle, 1999). Не только с материальной, но и с психологической точки зрения, лучше принадлежать к высшей касте, чем к низшей. Однако в процветающих странах, где практически каждый может удовлетворить ежедневные нужды, богатство имеет удивительно малое значение. В США, Канаде и Западной Европе взаимосвязь между доходом и личным счастьем, как отметил Рональд Инглхарт (1990), «удивительно слаба» (т.е. фактически может не приниматься в расчет). Число счастливых людей значительно ниже среди очень бедных слоев населения. Однако хорошее материальное положение, т.е. наличие денег, также снижает вероятность достижения состояния счастья. Счастье и потребность принадлежать. Когда мы женимся или выходим замуж, заводим детей, находим новую работу или присоединяемся к некоему клубу по интересам или религиозному сообществу, то мы отмечаем это событие праздничным обедом или ужином, определенным ритуалом или дружеской вечеринкой. Сведенные вместе в школе, в летнем оздоровительном лагере или круизе, мы часто не хотим расставаться с нашей новообразованной группой. Надеясь поддерживать отношения, мы обещаем звонить, писать и встречаться снова. Стремясь быть принятыми и принадлежать чему-либо или кому-либо, мы тратим массу денег на одежду, косметику, диеты и фитнесс, особенно в тех обществах, где отсутствуют устраиваемые родственниками браки и высока вероятность разводов. Дружба и счастье. Действительно, люди намного более счастливы, когда они находятся в компании с другими (Pavot, Diener, & Fujita, 1990). Отвечая на вопрос Национального центра изучения общественного мнения: «Сколько, по вашему мнению, у вас есть близких друзей (включая членов семьи)?» – 26% из тех, кто сказал, что число их друзей не превышает пяти, и 38% из тех, кто сказал, что количество их друзей больше пяти, отметили, что они «очень счастливы». Брак и счастье. Для девяти из десяти человек во всем мире, по данным Демографического Ежегодника ООН (2005), одним из примеров близких взаимоотношений является брак. Учитывая нашу потребность принадлежать кому-либо и вытекающую из этого взаимосвязь между дружбой и благополучием, замужество или женитьба предполагают еще большее благополучие или осознание такового людьми. В большинстве своем люди, связанные брачными узами с кем-либо, более счастливы, чем те, кто лишен такой связи. Многочисленные опросы, проведенные в Европе и Северной Америке, привели к одному и тому же результату: в сравнении с теми, кто никогда не был связан узами брака, и особенно в сравнении с теми, кто разлучен или разведен, люди, состоящие в браке, значительно счастливее и более довольны жизнью. Например, среди 35.024 американцев, опрошенных Национальным центром изучения общественного мнения в период между 1972 и 1996 годами, 40% тех, кто связан узами брака, объявили себя счастливыми. Счастливые люди становятся более привлекательными партнерами для брака, потому что они одновременно и более благодушны, общительны и более сконцентрированы на других, чем на себе (Veenhoven, 1988), они также обычно более привлекательны и с социальной точки зрения. С другой стороны, несчастные люди чаще бывают отвергнуты обществом. Позитивные, счастливые люди более готовы к формированию счастливых взаимоотношений. Вера и счастье. Активная религиозность ассоциируется с несколькими критериями умственного здоровья. Во-первых, религиозно активные люди имеют меньшую вероятность того, чтобы стать правонарушителями, начать злоупотреблять наркотиками и алкоголем, имеют низкую вероятность развода и совершения самоубийства, чем люди неверующие (Batson, Schoenrade, & Ventis, 1993; Colasanto & Shriver, 1989). Религиозно активные люди даже физически здоровее и живут дольше (Koenig, 1997; Matthews & Larson, 1997) с ощущением счастья. В сравнении с малорелигиозными вдовами женщины, оставшиеся без мужей, но при этом активно поклоняющиеся Богу, более жизнерадостны (Harvey, Barnes, & Greenwood, 1987; McGloshen & O'Bryant, 1988; Siegel & Kuykendall, 1990). Матери, у которых дети имеют проблемы с умственным развитием, но которые глубоко верят в Бога, менее подвержены депрессиям (Friedrich, Cohen, & Wilturner, 1988). Верующие люди также чаще склонны сохранять или заново обретать ощущение счастья после развода, увольнения с работы, серьезной болезни или тяжелой утраты близкого человека (Ellison, 1991; McIntosh, Silver, & Wortman, 1993). Для людей всегда существовало два наилучших показателя, свидетельствующих о высокой вероятности их удовлетворенности жизнью в будущем, а именно – здоровье и религиозность (Okun & Stock, 1987). Опросы, проведенные в различных странах, показывают, что религиозно активные люди демонстрируют более высокий уровень счастья (Inglehart, 1990). Согласно исследованию Организации Гэллапа, США, (1984) те, кто имеет наивысшие баллы по шкале религиозности (признавая, например, что «Моя религия и вера имеют наибольшее влияние на мою жизнь»), в два раза чаще объявляют себя «очень счастливыми» по сравнению с теми, кто имеет наименьшие баллы по шкале религиозности. Опросы Национального центра изучения общественного мнения выявляют большее количество «очень счастливых людей» среди тех, кто «чувствует чрезвычайную близость к Богу» (41%), чем среди тех, кто «немного близок» (29%) или совсем не близок, либо не верит в Бога (23%). Как личная духовность, так и счастье являются социально необходимыми качествами. Стремясь объяснить эту взаимосвязь между верой и счастьем, ученые рассмотрели несколько возможностей. Частично её можно объяснить тем, что религиозные общины предлагают социальную поддержку (Ellison, Gay, & Glass, 1989). Религия обычно практикуется в сообществах и вовлекает в себя «единство родственных душ» и взаимная поддержка. Таковым было и мнение, высказанное и зафиксированное в хадисах – преданиях, например, у Ат-Тирмизи, Х век, Пророком Мухаммадом (мир ему!): «Мы должны находить радость друг в друге, считать проблемы других своими, веселиться вместе, горевать вместе, работать и переносить трудности сообща, всегда представляя наше сообщество и его членов как единый организм». Другим возможным объяснением взаимосвязи веры и счастья является обретение смысла жизни, которое люди получают в вере. Селигман (1988) утверждает, что утрата смысла жизни является своего рода подпиткой для высокого уровня депрессий на сегодняшний день, а его обретение требует от человека привязанности к чему-то большему, чем его одинокая душа. В тех случаях, когда современным молодым людям сложно установить серьезные взаимоотношения с Богом, когда их не заботит взаимосвязь со своей страной, или они не могут создать большую и крепкую семью, им становится трудно найти смысл жизни. Другими словами наше собственное эго – это неподходящее место для поиска смысла жизни. По мнению раввина Гарольда Кушнера (1987), религия удовлетворяет «важнейшую потребность человека – потребность в осознании своего места в этом мире, понимание того, что наши жизни имеют значение и представляют собой нечто большее, чем просто мгновенная вспышка во вселенной». Саид Нурси, один из известных мусульманских ученых XX-го века, утверждал, что истинное счастье может быть достигнуто только через установление и усиление нашей взаимосвязи с Богом. Благодаря своему интеллекту и воображению человек является уникальным созданием, которого заботит каждая частичка бытия. Человеческое счастье включает в себя не только личное счастье, но также и счастье наших любимых, наших соседей, наших родственников, сограждан и даже всех людей мира. Список можно расширить и дальше, включив в него животных и растения. Опять же благодаря интеллекту наши желания и страхи также не имеют границ. Бог – Единственный, Кто может ответить на все наши молитвы, удовлетворить все наши нужды, даровать исполнение всех наших желаний и защитить нас от всех наших страхов (Нурси). Только в подчинении такому Богу человеческая душа может обрести полное совершенство. Строки из Корана также говорят об этом: «Люди! Только в упоминании Бога ваши сердца найдут удовлетворение». Многие религиозные воззрения не только предлагают ответы на некоторые глубочайшие вопросы жизни, но и вселяют надежду относительного того, что Шелдон Соломон, Джеффри Гринберг и Том Пишчинский (1991) называют «террором, являющимся результатом осознания нами своей уязвимости и смертности». Религия дает надежду на то, что в конце земного пути «все будет хорошо, все будет прекрасно, и установится правильный порядок всех вещей» (Julian of Norwich, 1373/1901). В исламе смерть – это не конец, а скорее дверь в новую жизнь. Как брошенное в землю зерно становится началом рождения растения, так и смерть человека ведет к его вечной жизни (Нурси). Итак: возраст, пол и доход не являются ключом к счастью. Наличие опоры со стороны близких людей и вера, которая дарует общественную поддержку, цель в жизни и надежду, имеют самую сильную взаимосвязь с ощущением счастья |
||||
|
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717 |
Добавлено: 24-04-2007 18:33 | |||
Тыква превратится в Бентли, если заклинания не перепутать. |
||||
|
msi_masa Магистр Группа: Участники Сообщений: 319 |
Добавлено: 25-04-2007 08:09 | |||
Плиз заклинание...только правильное.. и какого сорта тыквочку брать..все с точнейшей инструкцией..результаты обещаю опубликовать  |
||||
|
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717 |
Добавлено: 25-04-2007 10:04 | |||
| Камэрческая тайна, да ? | ||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 25-04-2007 12:02 | |||
| Повторяю о тыкве не со мной | ||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 25-04-2007 12:24 | |||
|
Л.Е.БАЛАШОВ ЖИЗНЬ ПРОТИВ СМЕРТИ Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни. Б. Спиноза. Этика Смерть как Абсолют Если стоять на позиции, что человек только смертен, то это приводит к различного рода нелепым выводам и опасным решениям. Об одном из таких выводов мы писали выше. Он прямо ведет к махровому эгоизму и самоизоляции. Но это еще не самое крайнее следствие из мыслей о смертности. Человекоубийственная логика (мыслительные абсолютизации смерти) Если постоянно думать о смерти (сверлить мозг мыслью об этом), то можно сначала прийти к мысли о ненужности жизни, а затем к мысли о самоубийстве и на самом деле покончить с собой. (Так, кстати, и бывает в некоторых случаях, когда человек сознательно занимает позицию умирающего, мирится с неизбежностью смерти, ничего не предпринимает для поддержания своей жизни. Человек может даже внушить себе, что он умирает, и это внушение порой оказывается настолько сильным, что смерть действительно наступает. Описан случай, когда в США умер преступник, приговоренный к смертной казни. В то время, когда преступник сидел на стуле, ток из-за неисправности сети не был подключен, однако смерть наступила! (10)) Могут сказать, что мысль о смерти — это только мысль. Да, конечно, мысль о смерти и сама смерть не одно и то же. Тем не менее она, если человек сосредоточивает на ней внимание, может оказаться роковой для него. Ц.П. Короленко и Г.В. Фролова пишут: “Немецкий психиатр профессор Вольф ввел, например, понятие “психогенное самоубийство”, когда речь идет о совершенно необъяснимой смерти человека физически здорового, но духовно надломленного, уставшего бороться со сложными психологическими ситуациями... У взрослого человека, слишком сосредоточившегося на своих бедах и неудачах, может возникнуть хроническое дурное настроение и хроническая депрессия, которую некоторые исследователи описывают как хроническое самоубийство: думая часто о смерти, желая ее приближения — как избавления от трудностей — человек теряет аппетит, вкус к жизни, перестает следить за своим здоровьем. Возникает состояние, похожее на смерть Вуду — человек голодает, тоскует, возникает бессонница, беспричинная рвота, постепенно все функции угнетаются, органы человека один за другим выходят из строя... Человек стремится к смерти — и умирает”(11). В чистом виде мысль о смертности, умирании ни к чему иному не приводит, как только к действительной смерти. Возведенная в ранг философской концепции мысль о смертности, бренности, конечности человеческого существования ведет к представлению о бессмысленности жизни, о тщетности всяких человеческих усилий. Характерна в этом отношении позиция библейского проповедника, именуемого Экклезиастом: “участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом; потому что все — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха, и все возвращается в прах”(Екклесиаст 3, 19-20). Этот вывод Экклезиаста восприняли некоторые проповедники христианской религии и интерпретировали его в том смысле, что быстротечная жизнь человека на Земле сама в себе не имеет никакой ценности и нужно поэтому стремиться к жизни вечной за гробом. Весьма показательны поучения православного деятеля В. Гурьева, содержащиеся в его книге “Поучения по руководству жития блаженного старца Серафима” (М., 1904). Он пишет: “Размышление о смерти и спасительно и полезно”. Особенно важны, по его мнению, четыре “пользы”: 1) “Размышление о смерти удаляет человека от грехов”. 2) “Этим человек угождает богу”. 3) “Приучает человека смотреть на его земную жизнь, как на жизнь временную и скоропреходящую, приучает смотреть на ее блага, как на тленные и суетные, на тело, как темницу для души”. 4) “Кто всегда приуготовляется к смерти, тот узнает способ благополучно умереть...” Далее этот богослов поучает: “Учись жить на свете, — советует отец сыну. Научись хорошо умирать, — должно советовать христианину”. Эти поучения можно было бы квалифицировать как пример непревзойденного жизнененавистничества, но скорее всего в них больше самообмана и ханжества, чем искреннего неприятия земной жизни. Православный богослов не оригинален. За две с половиной тысячи до него Сократ в передаче Платона высказывал сходные мысли. “А вам, мои судьи, — говорил он, — я хочу теперь объяснить, почему, на мой взгляд, человек, который действительно посвятил жизнь философии, перед смертью полон бодрости и надежды обрести за могилой величайшие блага. (...) Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним — умиранием и смертью. Люди, как правило, этого не замечают, но если это все же так, было бы, разумеется, нелепо всю жизнь стремиться только к этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся!” (Федон, 63е-64a). В другом месте он поясняет: “...истинные философы гонят от себя все желания тела, крепятся и ни за что им не уступают, не боясь разорения и бедности в отличие от большинства, которое корыстолюбиво” (82c). “Кто заботится о своей душе, а не холит тело, тот расстается со всеми этими желаниями” (82d). “Тем, кто стремится к познанию, хорошо известно вот что: когда философия принимает под опеку их душу, душа туго-натуго связана в теле и прилеплена к нему, она вынуждена рассматривать и постигать сущее не сама по себе, но через тело, словно бы через решетки тюрьмы, и погрязает в глубочайшем невежестве...”. И все же люди нередко, концентрируя свои мысли на неотвратимости смерти, приходят к неутешительному выводу о тщетности своих усилий, к различным пессимистическим решениям. Даже у такого сильного человека и глубокого мыслителя, как Лев Толстой, бывали минуты пессимизма и слабодушия, вызванные этими мыслями. Вот что пишет об этом И.И. Мечников: “Когда Толстой, преследуемый страхом смерти, спросил себя, не может ли семейная любовь успокоить его душу, он тотчас увидел, что это — напрасная надежда. К чему, спрашивал он себя, воспитывать детей, которые вскоре очутятся в таком критическом состоянии, как их отец?”. Далее Мечников цитирует Толстого: “Зачем же им жить? Зачем мне любить их, растить и блюсти их? Для чего же отчаяние, которое во мне, или для тупоумия? Любя их, я не могу скрывать от них истины, — всякий шаг ведет их к познанию этой истины. А истина — смерть”. Мечников комментирует: “Понятно, что некоторые люди, дойдя до такого пессимистического воззрения, воздерживаются от произведения потомства”. Видите, как Толстой повернул вопрос: “смерть — истина”. Поистине убийственная фраза! Но в том-то и дело, что смерть — не вся истина, а следовательно — полуложь. Горькие рассуждения Толстого и комментарий Мечникова обнаруживают еще одну важную сторону вопроса: чистые мысли о смерти, смертности человека несовместимы с семейной любовью, деторождением. И если последние — факт и истина, то, следовательно, первые не соответствуют действительности. И еще: производство потомства, продолжение рода — это, как мы уже говорили, прорыв в бессмертие, это реальное, фактическое соединение конечности и бесконечности существования. Естественно, мысль о чистой смертности (“только смертности”) человека сопротивляется этому соединению и в отдельных случаях, как указывает И.И. Мечников, на самом деле препятствует ему. Нужно, следовательно, гнать эту мысль прочь как вредную и опасную для человека. И.И. Мечников приводит также мнения некоторых деятелей о тщетности научных исканий и открытий, поскольку де они не находят “другого конечного решения, как предложения могильного уничтожения”. Он пишет: “Когда в споре о банкротстве ее (науки — Л.Б.) Ш. Роше приводит благодетельное лечение дифтерита специфической сывороткой в доказательство могущества научных открытий, то Брюнетьер отвечает ему: “Серотерапия не помешает нам умереть и, более того, не научит нас, зачем мы умираем”. Всегда мы возвращаемся к вопросу о смерти. Стоит ли вылечивать от дифтерита ребенка, обреченного сделаться взрослым, чтобы узнать о неизбежности смерти, которая должна наполнить его ужасом?”. Далее Мечников комментирует: “Если наука бессильна разрешить важнейшие задачи, терзающие человечество, если она отказывается от этого по недостатку знания, если она не находит другого конечного решения, как предложение могильного уничтожения, то легко понять, что многие даже самые выдающиеся умы отворачиваются от нее. Желание найти какое-нибудь утешение в страданиях нашего бытия без определенной цели направляет их в объятия религий и метафизик. Вот почему в современном человечестве, несомненно, замечается стремление назад к вере. Погружаются в мистицизм, думая, что он даст ответ менее безотрадный, чем уничтожение, небытие”. Как видим, здесь тот же мотив, что и в рассуждениях Толстого. Только на этот раз речь идет не о семейной любви и производстве потомства, а о научном творчестве. Зачем творить, выдумывать, пробовать, если нас всё равно ждет могильное уничтожение?! Мысль о чистой смертности и здесь направлена против соединения конечности и бесконечности существования. Ведь научное творчество, как и семейная любовь, разрешает противоречие между смертностью и бессмертием, делает человека бессмертным. Последний комментарий Мечникова интересен еще тем, что в нем явственно показано, к чему может привести противопоставление смерти и бессмертия. Либо полное уничтожение и тогда все бессмысленно, либо вера в потустороннее бессмертие — здесь нет ничего, кроме шараханья из крайности в крайность. Сначала мы доводим до абсурда мысль о смерти, приравниваем ее к полному уничтожению, а затем отбрасываем ее, отказываемся от всякого рационального объяснения и бросаемся в объятия религии и мистицизма, которые обещают нам потустороннее бессмертие. Итак, в мыслях о смерти, смертности есть своя, человекоубийственная логика, отравляющая сознание человека, мешающая ему жить, любить и творить. Эти мысли ядовиты не только своей логикой, но и своей эмоциональной силой. Они лежат в основе таких эмоциональных состояний, как страх смерти и отчаяние. В этих состояниях, правда, нет прямого стремления к смерти. Тем не менее они убивают, быстро или медленно, в зависимости от своей силы. |
||||
|
Lika Президент Группа: Участники Сообщений: 5717 |
Добавлено: 25-04-2007 19:25 | |||
| Я бы не стала обвинять старца Серафима в ханжестве, а в целом - можно, конечно, помнить, учитывать и принимать к сведению, даже нужно, но при этом не отрицать, что радости жизни все-же существуют. | ||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 26-04-2007 11:52 | |||
|
Значения чисел Хотя нумерология и получила большую популярность сравнительно недавно, на самом деле она принадлежит к одной из древнейших наук. До некоторой степени уже сами числа образуют собственный язык, который понимали и которым пользовались многие первобытные племена, поддерживая связи между собой на языке чисел. А в древних алфавитах (например, в древнееврейском) численные значения приписывались и буквам. Современная нумерология отдает предпочтение упрощенному числовому и алфавитному коду, основанному на теориях Пифагора, великого древнегреческого математика и мистика, пришедшего к своей славе примерно в 550 году до нашей эры. Пифагор, его ученики и последователи сократили все числа до цифр от 1 до 9 включительно, поскольку они являются исходными числами, из которых могут быть получены все другие. Для сокращения больших чисел в элементарные были разработаны разные системы. Самый простой и популярный метод - сложить все цифры этого числа, затем, если образуется 10 или более, сложить и эти цифры. Этот процесс продолжают до тех пор, пока не получат элементарное число от 1 до 9. Для оценки того или иного числа необходимо привести его к элементарному виду. К примеру дату дня рождения 4 апреля 1946, сводим следующим образом. 4+4+1+9+4+6. Сумма 28. (2+8) = 10. (1+0) = 1. А далее смотрите значение числа. Выберите число 1 2 3 4 5 6 7 8 9 2 - Луна Люди числа 2 как правило мягки, артистичны и обаятельны, могут легко приспосабливаются к обстоятельствам. Часто им бывает свойственна пассивность и отстраненность. Им присущи изобретательность и интуиция, однако они не слишком часто преуспевают в осуществлении своих планов. Они более склонны к размышлениям, нежели к действиям. Эти люди бывают часто подвержены депрессиям. Очень хорошие отношения устанавливаются у них с людьми числа 1. Счастливый день недели для числа 2 - понедельник. |
||||
|
Tusik Мыслитель Группа: Участники Сообщений: 841 |
Добавлено: 26-04-2007 13:32 | |||
А я всегда говорила, что первое, что нуждно сделать проснувшись утром, это сказать себе "Доброе утро, Тусик", улыбнуться и пожелать хорошего дня  |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 26-04-2007 13:56 | |||
| класс.Доброго дня ,Тусик | ||||
|
msi_masa Магистр Группа: Участники Сообщений: 319 |
Добавлено: 27-04-2007 00:39 | |||
| Все жизненные задачи решаются с помощью одной простой формулы Я+Х=Мое счастье. Если ответ не сходиться, значит, решение не верное! | ||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 27-04-2007 17:59 | |||
|
Генри Миллер. О себе, Эссе Как-то, отвечая на анкету, Кнут Гамсун заметил, что пишет исключительно с целью убить время. Думаю, даже если он был искренен, все равно заблуждался. Писательство, как сама жизнь, есть странствие с целью что-то постичь. Оно -- метафизическое приключение: способ косвенного познания реальности, позволяющий обрести целостный, а не ограниченный взгляд на Вселенную. Писатель существует между верхним слоем бытия и нижним и ступает на тропу, связывающую их, с тем чтобы в конце концов самому стать этой тропой. Я начинал в состоянии абсолютной растерянности и недоумения, увязнув в болоте различных идей, переживаний и житейских наблюдений. Даже и сегодня я по-прежнему не считаю себя писателем в принятом значении слова. Я просто человек, рассказывающий историю своей жизни, и чем дальше продвигается этот рассказ, тем более я его чувствую неисчерпаемым. Он бесконечен, как сама эволюция мира. И представляет собой выворачивание всего сокровенного, путешествие в самых немыслимых широтах, -- пока в какой-то точке вдруг не начнешь понимать, что рассказываемое далеко не так важно, как сам рассказ. Это вот свойство, неотделимое от искусства, и сообщает ему метафизический оттенок, -- оттого оно поднято над временем, над пространством, оно вплетается в целокупный ритм космоса, может быть, даже им одним и определяясь. А "целительность" искусства в том одном и состоит: в его значимости, в его бесцельности, в его незавершимости. Я почти с первых своих шагов хорошо знал, что никакой цели не существует. Менее всего притязаю я объять целое -- стремлюсь только донести мое ощущение целого в каждом фрагменте, в каждой книге, возникающее как память о моих скитаниях, поскольку вспахиваю жизнь все глубже: и прошлое, и будущее. И когда вот так ее вспахиваешь день за днем, появляется убеждение, которое намного существеннее веры или догмы. Я становлюсь все более безразличен к своей участи как писателя, но все увереннее в своем человеческом предназначении |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 27-04-2007 18:00 | |||
|
Поначалу я старательно изучал стилистику и приемы тех, кого почитал, кем восхищался, -- Ницше, Достоевского, Гамсуна, даже Томаса Манна, на которого теперь смотрю просто как на уверенного ремесленника, этакого поднаторевшего в своем деле каменщика, ломовую лошадь, а может, и осла, тянущего повозку с неистовым старанием. Я подражал самым разным манерам в надежде отыскать ключ к изводившей меня тайне -- как писать. И кончилось тем, что я уперся в тупик, пережив надрыв и отчаяние, какое дано испытать не столь многим; а вся суть в том, что не мог я отделить в себе писателя от человека, и провал в творчестве значил для меня провал судьбы. А был провал. Я понял, что представляю собой ничто, хуже того, отрицательную величину. И вот, достигнув этой точки, очутившись как бы среди мертвого Саргассова моря, я начал писать по-настоящему. Начал с нуля, выбросив за борт все •свои накопления, даже те, которыми особенно дорожил. Как только я услышал собственный голос, пришел восторг: меня восхищало, что голос этот особенный, ни с чьим другим не схожий, уникальный. Мне было все равно, как оценят написанное мною. "Хорошо", "плохо" -- эти слова я исключил из своего лексикона. Я безраздельно ушел в область художественного, в царство искусства, которое с моралью, этикой, утилитарностью ничего общего не имеет. Сама моя жизнь сделалась творением искусства. Я обрел голос, снова став цельным существом. Пережил я примерно то же, что, если верить книгам, переживают после своей инициации приобщившиеся к дзэн-буддизму. Для этого мне нужно было пропитаться отвращением к знанию, понять тщету всего и все сокрушить, изведать безнадежность, потом смириться и, так сказать, самому себе поставить летальный диагноз, и лишь тогда я вернул ощущение собственной личности. Мне пришлось подойти к самому краю и прыгнуть -- в темноту. Я упомянул о Реальности, но ведь я знаю, что приблизиться к ней невозможно, иначе как посредством писательства. Я теперь меньше познаю и больше понимаю, -- но каким-то особенным, незаконным способом. Все увереннее удается мне. овладеть даром непосредственности. Во мне развивается способность постигать, улавливать, анализировать, соединять, давать имя, устанавливать факты, выражать их, -- причем все сразу. То, что составляет структуру вещей, теперь легче открывается моему глазу. Инстинктивно я избегаю всех четких истолкований: чем они проще, тем глубже настоящая тайна. А то, что мне ведомо, становится все более неизъяснимым. Мною движет убежденность, которая не нуждается в доказательствах, равно как вере. Я живу для одного себя, но себялюбия или эгоизма в этом нет и следа. Я всего лишь стараюсь прожить то, что мне отпущено, и тем самым помогаю равновесию вещей в мире. Помогаю движению, нарождению, умиранию, изменению, свершающимся в космосе, и делаю это всеми средствами, день за днем. Отдаю все, чем располагаю. Отдаю в охотку, но и вбираю сам, -- все, что способен вместить. Я и венценосец, и пират. Я символ равенства, олицетворение Весов, ставших самостоятельным знаком, когда Дева отделилась от Скорпиона. На мой взгляд, в мире более чем достаточно места для каждого, ведь сколько их, этих бездонных провалов между текущими мгновениями, и великих вселенных, населенных одним-единственным индивидуумом, и огромных островов, на которых обретшие собственную личность вольны ее совершенствовать как заблагорассудится. Со стороны внешней, когда замечают одни только исторические битвы и все на свете оказывается подчинено схваткам ради богатства и власти, жизнь выглядит как мельтешение толпы, однако по-настоящему она начинается лишь после того, как нырнешь вглубь, уходя с поверхности, и откажешься от борьбы, и исчезнешь из поля зрения остальных. Меня ничто не заставляет писать или не писать, я более не знаю принуждений и уже не нахожу в своих писательских занятиях ничего целительного. Все, что мною делается, сделано исключительно ради удовольствия, -- плоды падают на землю сами, дозрев во мне, словно на дереве. Мне решительно безразлично, как станут судить о них критики или обычные читатели. Я не устанавливаю никаких ценностей, просто извергаю вызревшее, чтобы оно стало пищей. И ничего другого в моем писательстве нет. Состояние изысканнейшего безразличия -- вот логическое следствие эгоцентричной жизни. С проблемой существования в обществе я справился тем, что омертвел; истинная проблема не в том, чтобы выучиться обитать рядом с другими, как и не в том, чтобы способствовать процветанию своей страны, истинная проблема -- это познать свое назначение и провести жизнь в согласии со строго организованным ритмом космоса. Выработав в себе способность без трепета мыслить такими понятиями, как космос и душа, овладев искусством постигать "духовное", но при этом избегая всяческих дефиниций, аргументов, доказательств, обязательств. Рай -- он повсюду, к нему ведут любые дороги, если только пойти по ним достаточно далеко. |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 27-04-2007 18:03 | |||
|
Но продвинуться вперед возможно, лишь возвращаясь назад, затем направившись вбок, и вверх, и затем вниз. Нет никакого прогресса, есть только вечное движение и перемещение -- оно идет по кругу, спиралеобразно, бесконечно. У каждого человека свое назначение, и единственный наш императив -- это следовать своему назначению, приняв его, и к чему бы это ни вело. Не имею ни малейшего понятия, какие книги напишу я в будущем, даже какой окажется моя следующая книга. Мои замыслы, мои планы направляются самым ненадежным стимулом: я просто что-то набрасываю на ходу, выдумываю, уродую, деформирую, измышляю, изобретаю на пустом месте, преувеличиваю, путаю, корежу -- и все в зависимости от настроения. Подчиняюсь я одним лишь своим инстинктам, своей интуиции. Наперед мне не известно ничего. Часто я описываю вещи, которых сам не понимаю, -- зная, что в дальнейшем они прояснятся и обретут для меня некий смысл. Я верю в человека, который пишет, то есть в себя, в писателя. И не верю в слова, даже если их нанизывает самый искусный мастер, но верю в язык, а он нечто высшее по отношению к слову, поскольку слова создают только искаженную иллюзию, что он такое. Слова не существуют порознь, так они могут существовать только для ученых -- этимологов, филологов и прочих. Отделенные от языка слова становятся мертвой шелухой, и из них не извлечь тайны. Человек открывается в своем стиле, в том языке, который он создал для себя. Для того, кто чист сердцем, все на свете -- я в этом убежден -- обладает прозрачной ясностью, даже если подразумевать самые эзотерические писания. Такому человеку во всем видится тайна, но эта тайна лишена мистичности, она естественна, соразмерна, обладает логикой и приемлема по своему существу. Понимание заключается не в том, чтобы разгадать тайну, но в том, чтобы ее принять, и насладиться жизнью, и жить с нею -- жить ею самой, жить благодаря ей. Мне бы хотелось, чтобы мои слова свободно плыли, как плывет, не ведая маршрутов, сам мир, в своем петляющем движении попадая на совершенно непредсказуемые широты и долготы, оказываясь в незнаемых наперед условиях и климатических поясах, сталкиваясь с измерениями, которых никто не исчислит. Заранее признаю свою неспособность осуществить этот идеал. И меня это нисколько не удручает. В некоем высшем смысле сам мир заряжен неудачей, он представляет собой совершенный образ несовершенства, он есть сознание провала. Творец, иными словами художник, подобен первоначалу мира, вековечному Абсолюту, Единому, Всему, и выражает он себя своим несовершенством. Оно -- суть жизни, свидетельство ее неомертвелости. Приблизиться к конечной истине, в чем и заключается, по-моему, высшая цель писателя, можно лишь в той степени, насколько по силам отказаться от борьбы, насколько удается подавить в себе волю. Великий писатель-- это олицетворение жизни, то есть несовершенного. Он делает свое дело без усилий, создавая видимость, что его труд безупречен, и путь его ведет от какого-то неведомого центра, расположенного, уж разумеется, не среди мозговых извилин, но несомненно являющегося центром, который улавливает ритм целой вселенной и оттого предстает столь же надежным, неизносимым, неистребимым, столь же прочным, независимым, анархичным, столь же бесцельным, как сама вселенная. Искусство не учит ничему, кроме понимания, как значительна жизнь. Великое произведение с неизбежностью должно быть по своему смыслу темно для всех, кроме горстки тех, кто, подобно его создателю, приобщился тайн. Содержащееся в нем сообщение по своей значимости вторично, а главное -- это его способность увековечить. А оттого вполне достаточно, чтобы у него нашелся всего лишь один понимающий читатель. Обо мне говорили, что я революционер, но если так, то произошло это помимо моей воли. Я не восстаю против установлении мира. О себе я мог бы сказать словами Блеза Сандрара: "Я революционизирую". А это не то же самое, что быть революционером. Я мог бы жить и по ту сторону перегородки, разделяющей положительное и отрицательное. В общем-то мне кажется, что я поднялся над такими разделениями и создаю некую гармонию двух этих начал, выраженную -- пластически, но не в категориях этики -- тем, что я пишу. Считаю, что необходимо стоять вне сферы искусства и вне его воздействия. Искусство -- только один из способов жизни, а жизнь щедрее, чем оно. И само по себе оно не является жизнью, превосходящей обычную жизнь. Оно лишь указывает путь, а этого часто не понимают не только зрители, но и сам художник. Становясь целью, оно себя предает. А художники чаще всего предают жизнь своими усилиями взять над ней верх. Они расщепляют то, что должно быть целым, как яйцо. Я совершенно убежден, что когда-нибудь все искусство исчезнет |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 27-04-2007 18:05 | |||
|
Но художник останется, а жизнь будет не "областью искусства", но самим искусством, решительно и навсегда заместив собой то, что к искусству относится. Говоря по существу, мы, конечно, еще не начинали жить. Мы уже не животные, но, несомненно, еще не люди. С той поры как возникло искусство, об этом твердил нам каждый великий художник, но сколь мало тех, кто это понял. Как только искусство обретет истинное признание, оно исчезнет. Ведь оно только подмена, язык символов, посредством которого воссоздается то, что мы не в состоянии выразить непосредственно. Но чтобы такое свершилось, нужно, чтобы человек стал по-настоящему религиозным: не прихожанином, а действительно носителем веры, истинным богом -- без всяких метафор. И он им в конце концов неизбежно станет. А из всех троп, которые выводят к этой главной дороге, искусство самая важная, проложенная в самом надежном направлении и более всех других вознаграждающая путника. Художник, который и вправду понял свое назначение, по этой причине перестает быть художником. И все клонится к тому, что должно прийти это понимание, это ослепляющее, как вспышка, новое сознание, постигшее, что в сегодняшней жизни ничто, включая даже искусство, не способно к расцвету. Кто-то сочтет все эти рассуждения мистификацией, но я лишь излагаю то, в чем сейчас действительно убежден. Разумеется, необходимо помнить, что есть неизбежное несоответствие между истинным положением вещей и тем, как мы осознаем это положение, даже наше собственное положение; впрочем, помнить надо и о столь же явном несоответствии между истинным положением вещей и тем, как его представляет себе кто-то другой. Но между субъективным и объективным жизненно важных различий не существует. Все иллюзорно и более или менее эфемерно. Все явления, включая человека с его мыслями о самом себе, -- не более чем набор знаков, изменчивый и непостоянный. Твердых фактов, которых можно было бы придерживаться, нет. А оттого и в книге, пусть я осознанно буду стремиться к искажению и деформации, вовсе не обязательно конечный результат окажется дальше от истины, чем было бы в противоположном случае. Можно быть совершенно правдивым и искренним, при этом ничуть не скрывая, что врешь напропалую. Фикция, вымысел -- они вплетены в самую ткань жизни. Истину ничуть не колеблют никакие яростные пертурбации духа. Оттого, каких бы эффектов ни достигал я с помощью того или иного профессионального приема, они ни в коем случае не являются просто кунштюком, но точно передают колебания моего сейсмографа, фиксирующего хаотичный, многомерный, таинственный, непостижимый опыт, которым меня одарила жизнь, и пока я пишу книгу, этот опыт я переживаю наново -- по-иному, может быть, еще более хаотично, непостижимо, таинственно. Так называемый пласт бесспорных фактов, являющихся отправным пунктом и все время воссоздаваемых, укоренен во мне очень глубоко, и, сколько ни пытайся, я не могу ни освободиться от него, ни что-то в нем переделать, ни выдать его за нечто другое. Но вместе с тем он все-таки меняется, подобно тому как меняется внешний облик мира -- каждое мгновенье, с каждым нашим выдохом и вдохом. А из этого следует, что запечатлевать мир можно, лишь создавая двойную иллюзию, -- ты останавливаешь движение и ты же доносишь его непрерывность. И вот этот, скажем, двойной трюк производит впечатление, что перед нами фальсификация, но ведь суть искусства и состоит в такого рода лжи, в том, что оно создает подвижную, метаморфическую маску. Ты бросаешь якорь посреди потока; ты соглашаешься носить маску лжеца, чтобы выразить истину. Мне часто думалось, что надо бы написать книжку, объяснив, как у меня возникают те или другие страницы, может быть, даже одна какая-нибудь страница. Наверное, я мог бы написать довольно толстую книгу, в которой просто растолковывалась бы наудачу выбранная страница из моих произведений. Растолковывалось бы, как я задумал эту страницу, как она появилась, как менялась, в каких была рождена муках, сколько времени прошло, прежде чем мелькнувшая идея облеклась плотью, и какие мысли роились в голове, пока я это место писал, какой был тогда день недели, как я себя ощущал, как обстояло дело с моими нервами, как меня прерывали или я сам прерывался, какие разные лексические формулы подвертывались под перо, как я черкал и правил, на чем останавливался, с чего возобновлял, изменяя даже исходный импульс, а потом накладывая последний шов, словно хирург, старающийся скрыть, что операция прошла неудачно, и решая для себя, что непременно вернусь еще к этой странице, но никогда не возвращаясь, а если возвращаясь, то лишь к самому импульсу, который вовсе изгладился из памяти, но вдруг опять всплывает, хотя я уже успел написать несколько других книг |
||||
|
isg2001 Президент Группа: Администраторы Сообщений: 6980 |
Добавлено: 27-04-2007 18:07 | |||
|
А можно было бы поговорить про несколько страниц, сравнив их одну с другой, и взять такие, которые для холодного критика являются олицетворением того или иного, но я бы привел их в замешательство, этих аналитичных критиков, я бы им показал, что страничка, вроде бы написанная с полной непринужденностью, на самом деле далась ценой предельного напряжения, тогда как другая -- загадочная, точно лабиринт, и трудно читающаяся вылилась, подобно тому, как бьет из земли гейзер, и писал я ее, словно подталкиваемый в спину попутным ветерком. Или я бы написал, как вот эту страницу я задумал, еще не встав с постели, и переделывал, одеваясь, а потом переделал еще раз, усевшись за стол. Или воспроизвел бы свой блокнот, чтобы все увидели, как теплые, живые, человечные слова рождаются из самых чужеродных им, самых. искусственных стимулов. Воспроизвел бы обрывки фраз, попавшихся на глаза, когда я перелистывал какую-то книгу, и написал бы, что вот эти обрывки возбудили во мне воображение, -- однако кто же на свете объяснит, каким образом это происходит, как свершается эта работа? Что бы ни говорили о произведении критики, даже самые лучшие, самые умные, умеющие убедить и доброжелательно, любовно расположенные к автору, -- чего почти не бывает, -- все равно их рассуждения чистая эфемерность, если знать истинную механику, истинный процесс рождения искусства. То, что написано мною самим, я помню, разумеется, не слово в слово, но достаточно ясно и верно; так вот, мои книги -- что-то наподобие поля, которое я обследовал тщательно, как геодезист, и не в кабинете, вооружившись пером и графиками, а физически, ползая на четвереньках и на брюхе, прощупывая сантиметр за сантиметром, -- и так долгие недели, все равно, какая ни выдалась погода. Короче говоря, работа эта для меня и сейчас столь же буднична, как была в самом начале, и может быть, даже более привычна. Финал книги я всегда воспринимал лишь сугубо физически: нужно переменить позу. Книга могла бы завершаться тысячью других развязок. В ней ни одна часть не была по-настоящему окончена, и я мог бы возобновить рассказ с любого места; продолжить его, прорыть новые каналы и туннели, построить новые дома, фабрики, мосты, населить это пространство новыми обитателями, изменив фауну и флору, причем все это не меньше, чем прежде, отвечало бы фактам, которых я коснулся в произведении. Собственно, ни завязки, ни финала у меня не бывает. Жизнь начинается в любой момент, когда происходит акт понимания; так и книга. Однако всякое начало -- книги ли, страницы, абзаца, фразы, предложения -- знаменует собой завязавшуюся новую жизненную связь, и вот в эту жизненность, непрерывность, вневременность, неизменность мыслей и событий я каждый раз ныряю заново.Любое слово, любая строка жизненно связаны с моим существованием -- только моим, будь то какой-то поступок, случай, факт, какая-то мысль или эмоции, какое-то желание, бегство, томление, мечта, фантазия, причуда, вообще нечто недовершенное и бессмысленное, что застряло у меня в мозгу и оплетает его вроде рвущейся паутины. Хотя в общем-то не бывает ничего расплывчатого, туманного -- даже такие "нечто" жестко очерчены, неразрушимы, определенны и прочны. И сам я вроде паука -- все тку и тку, верный своему призванию и сознающий, что эта паутина выткана из вещества, которое есть я сам, а оттого никогда не подстроит мне ловушку и никогда не иссохнет. Поначалу я мечтал о соперничестве с Достоевским. Надеялся, что раскрою перед миром неистовые и загадочные душевные борения, а мир замрет, пораженный. Но довольно скоро я понял, что мы уже прошли точку, запечатленную Достоевским, -- прошли в том смысле, что дегенерация увлекла нас дальше. Для нас исчезло само понятие души, вернее, оно теперь является в каком-то химически преображенном и до странности исказившемся виде. Мы знаем лишь кристаллические элементы распавшейся и сокрушенной души. Современные художники выражают это состояние, видимо, даже откровеннее, чем писатели: Пикассо -- замечательный пример в подтверждение сказанному. Оттого для меня оказалась невозможной сама мысль писать романы и столь же невозможным -- примкнуть к разным литературным движениям в Англии, Франции, Америке, потому что все они вели к тупику. Со всей честностью признаюсь, что ощутил себя вынужденным, наблюдая разрозненные, распавшиеся элементы жизни, -- я говорю о жизни души, не о жизни культуры, -- соединять их по собственному моему рисунку, используя собственное мое распавшееся и сокрушенное "я" с той же бессердечностью, с той же безоглядностью, с какой готов я был использовать весь сор окружающего мира феноменов. Я никогда не испытывал ни враждебности, ни настороженности по отношению к анархии, воплощенной в преобладающих художественных формах, наоборот, всегда радовался исчезновению былых норм. В эпоху, отмеченную распадом, исчезновение представляется мне добродетелью, более того, моральным императивом. Я не только никогда не испытывал малейшего желания что-то законсервировать, искусственно оживить или сберечь, оградив стенами, но скажу больше -- смолоду считал, что распад такая же чудесная и творчески заманчивая манифестация жизни, как и ее цветение. Должен, видимо, признать, что к писательству меня тянуло, поскольку это было единственное, что мне оставалось открыто и заслуживало приложения сил. Я честно испытал все иные пути к свободе. |
| Страницы: << Prev 1 2 3 4 5 6 7 8 Next>> |
|
| Театр и прочие виды искусства / Общий / Размышление о депрессии |