|
| [ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Зарегистрироваться ] |
| On-line: |
| dzogchen / ДЗОГЧЕН И ХРИСТИАНСТВО / Дневники Анри ле Со |
| Страницы: 1 |
|
| Автор | Сообщение |
|
бенедиктинец |
Добавлено: 31-03-2007 23:39 |
|
Анри Ле Со (Henri Le Saux) (1910-1973) – французский священник-бенедиктинец, основатель бенедиктинского монастыря Пресвятой Троицы в Шантиванаме (Керала, Индия). Один из трёх пионеров индуистско-христианского диалога (вместе с Жюлем Моншаненом и Бедой Гриффитсом). После встречи в 1949 году с выдающимся индуистским святым XX века Шри Раманой Махарши, принял санньясу (посвящение в монахи согласно индуистской традиции) и стал учеником свами-отшельника Шри Джнянананы Гири. Оставаясь до конца дней христианином, верным Католической Церкви, привнёс в свою духовную практику значительное количество особенностей индуистской духовной культуры и философии. Анри Ле Со родился 30 августа 1910 года в Сен-Бриаке (Бретань, Франция). Уже в раннем детстве он почувствовал призвание к священству и впоследствии поступил в семинарию Католической Церкви. В 1929 году он решил стать монахом и поселился в бенедиктинском монастыре святой Анны де Кероган. За 19 лет монашеской жизни он исполнял обязанности библиотекаря и организатора богослужения. Во время II-ой Мировой Войны Анри Ле Со был призван в армию, где с ним произошло первое чудо: удивительным образом ему удалось бежать из немецкого плена, куда он попал в 1940 году. Индия давно привлекала Анри Ле Со и он начал интересоваться её духовными богатствами уже в 1934 году. Он искал пути достижения более осмысленной и яркой духовной жизни, и надеялся обрести её в Индии. Ле Со связался с отцом Жюлем Моншаненом, который был деревенским священником в Тамил-Нанду и мечтал о медитативной жизни индийских аскетов-санньяси. Оба священника имели сходные призвания и, преодолев множество препятствий Ле Со получил разрешение отправиться в Индию. В 1948 году он отплыл из Марселя в Коломбо, а 15 августа 1948 года, в первую годовщину независимости Индии, он ступил на индийский берег. Ле Со поселился вместе с Моншаненом в Кулиталае и принял решение основать ашрам на берегах реки Кавери в Таннирпалли (Южная Индия). В 1950 году два монаха создали ашрам Пресвятой Троицы в Шантиванаме (“Лес Мира”), назвав его Сатчитананда Ашрам. Анри Ле Со сменил одежду бенедиктинца на кави индийского санньяси и принял имя Свами Абхишиктананда (“Блаженство Помазанника”). Он выучил тамильский и санскрит, полностью погрузившись в индийскую традицию и образ жизни. Решающим событием для Абхишиктананды стала встреча со Шри Раманой Махарши (1879-1950), величайшего индийского мудреца XX-ого столетия в 1949 году в его ашраме в Тируваннамалаи. Эта встреча оставила в жизни Абхишиктананды глубокий след. После того, как Шри Рамана Махарши оставил материальное тело, он встретил другого мудреца, Шри Джнянанаду Гири в Тирукойлуре и стал его учеником. Свами Абхишиктананда провёл несколько месяцев в пещерах святой горы Аруначала между 1950 и 1955 годами, пребывая в глубокой медитации. Между тем, христианский ашрам в Шантиванаме не привлёк новых последователей, и в 1957 году отцу Моншанену из-за болезни пришлось вернуться во Францию. В тот же год он умер в Париже. Абхишиктананду стал привлекать север, и он несколько раз совершил паломничество в Гималаи. Также он часто приезжал в Варанаси (Бенарес), где познакомился со многими великими душами, такими, как д-р. Раймон Паниккар. В конце концов, он решил оставить Шантиванам и стать гималайским отшельником. В 1968 году Свами Абхишиктананда передал Шантиванам отцу Беде Гриффитсу из Кералы, а сам переехал в Уттаркаши. В 1969 году он принял участие во всеиндийском семинаре “Церковь в Индии” в Бангалоре, целью которого было применение решений II Ватиканского Собора в реалиях Индии. На этой встрече Анри Ле Со был признан пионером инкультурации Церкви в духовной сфере, литургической практике и межрелигиозном диалоге. Его пример вдохновил некоторые другие общины, такие как Джйотиникетан Ашрам, возглавляемый преподобным Мюрреем Роджерсом, экуменический ашрам в Пуне во главе с сестрой Сарой Грант и сестрой Ванданой, а также медитативные кармелитские общины. Его опыт отшельника отражён во многих книгах, адресованных преимущественно христианам, которые стремятся открыть для себя духовные богатства Индии. В 1971 году французский семинарист Марк Шадюк после длительной переписки посетил Свами Абхишиктананду и стал его любимым учеником. В 1972 году Свами Абхишиктананда и его духовный друг - индуистский гуру Свами Чидананда дали Марку двойное посвящение – в христианские монахи и в индийские санньяси в Ришикеше. В 1973 году Свами Абхишиктананда и Марк, который получил имя Свами Аджатанана, провели много времени вместе в предгорьях Гималаев недалеко от Ришикеша, изучая Упанишады. 14 июля 1973 года Свами Абхишиктананда перенёс сердечный приступ, после которого прожил всего шесть месяцев. Он описывал этот период как “великое духовное приключение”, “состояние за пределами жизни и смерти” и “пробуждение”. Свами Абхишиктананда отправился к “другому берегу” 7 декабря 1973 года в Индоре (Мадхья Прадеш). Глубоко постигнув суть адвайты (недвойственного единства), которую он открыл в Упанишадах и в личности Шри Раманы Махарши, Свами Абхишиктананда остался верен своей христианской вере, и, пережив противоречия между этими традициями, он обрёл внутреннее единство. http://www.shantivanam.info/page/anri_bio.html Анри Ле Со (Свами Абхишиктананда) Фрагменты из книги: "Путешествие в глубины сердца. Духовный дневник” Некоторые части предлагаемого Вашему вниманию дневника Свами Абхишиктананды, были опубликованы в Париже в 1986 году на французском (“La montee au fond du coeur”) под редакцией Раймона Паниккара. Они охватывают период с момента прибытия Анри Ле Со в Индию в 1948 году до его последней записи в дневнике в сентябре 1873 года, за три месяца до смерти. Английская версия была опубликована в Дели (ISPCK) в 1998 году. Эти документы свидетельствуют о внутренней борьбе человека, который пытался связать свою христианскую веру и индуистскую традицию, внутренний конфликт, возникший в связи с принадлежностью к двум традициям, который завершился победой осознания недвойственности бытия. Об просветлении 19 июля 1952 года Тот, кто достиг сатори, тот, кто стал просветлённой личностью, продолжает видеть, что трава зелёная, а небо голубое, считать рис пищей, одежду одеждой, а поезд транспортным средством. От чего он освободился, так это отношение к своему эго, которое до момента освобождения он проецировал на все эти предметы. Теперь он видит вещи в самих себе, а не в связи со своим эго. Близкие люди не становятся менее любимыми, но больше нет ни малейшей привязанности, ни малейшего обращения к своему эго. 22 октября 1970 года Иисус ест, пьёт, плачет, устаёт. Пунджа владеет своими шахтами. Джанака правит царством. 24 июля 1952 Освободись от своего ума и его стремления познавать, читать, изучать и понимать. Об истинном крещении 17 июля 1952 года Сатори есть истинное крещение, новое видение себя и мира – это не интеллектуальное познание, а глубокая, окончательная и абсолютная трансформация существа. О духе и плоти 8 июня 1952 года Разница между временем и вечностью проявляется, когда существо вовлекается в Божественную лилу (игру) творения: Если я веду себя как надувшийся мальчишка, который говорит: Я не хочу играть, не я! То из вечности я падаю во время, Из духа я падаю во плоть. 12 июня 1952 года Свами джи поднимается над Павловым суждением о противоположности духа и плоти показывая, что плоть необходима для проявления любви. Человек – это дух, но он также и плоть Он не может убежать от закона материи, от своего положения воплощённого духа. [Человек в воплощении – необходимое таинство, абсолютно и естественно следующее из материального положения человеческого мира]. О почитании Святого Сердца 27 июля 1955 года Я думаю, что я уже слишком адвайтичен… Даже символ креста больше не влияет на меня. Поэтому я сосредотачиваюсь на Сердце Христа, хрид, это и индуистское понимание Святого Сердца. О полном предании себя 27 июля 1955 года Только когда ты не привязан к той или иной мысли, к той или иной точке зрения, к чему-либо вообще, когда ты ничего не желаешь и ничего не боишься, когда ты ни чему не радуешься и ни о чём не печалишься, ты можешь создать пустоту в своём уме. Если я волнуюсь о том, что произойдёт завтра, о том, какое решение мне придётся завтра принять, я не смогу достигнуть этой пустоты. Я должен иметь абсолютную веру в это тайну Запредельного, в которую я погружаюсь. Не важно, называю ли я её Христом, Шивой, Параматманом или как-то иначе. Полное осознание того, что есть Кто-то, кто принимает меня, полностью заботится обо мне, что в конце концов я найду себя, освободит меня от моих нынешних ограничений. 16 ноября 1955 года Я должен пожертвовать не только моим желанием планировать, но более того, я должен отбросить моё желание познать разумом значение всего и решение Тайны Церкви и Тайны Христа, а также выяснить, что произойдёт со мной. На самом деле всё произойдёт в соответствии с моим глубинным внутренним опытом. О Церкви 10 января 1956 года Церковь должна отойти от её жёсткой парадигмы, очистившись и крестясь водой и огнём. О гуру 3 апреля 1952 года Рецитация священной мантры на ухо ученику в день посвящения – это символ мистической и действенной передачи от сердца к сердцу. Ученик связывается с Богом через своего гуру не в том смысле, что гуру становится посредником между учеником и Богом. Напротив, в лице гуру Бог предстаёт перед учеником. Свами джи был убеждён, что его сад-гуру был Христос, проявившийся в исторической личности Иисуса и мистически присутствующий в Таинстве: эта убеждённость была глубоко в его сердце и никогда не покидала его. (Ширли дю Боле, биограф Свами Абхишиктананды). О Шиве 5 марта 1956 года Как же мне не простереться перед Ним ниц когда я снова приду в храм, на этот раз вместе с другими преданными, и не скрываясь, нарисовав на челе трёхчастный символ священного лингама.? Но не является ли этот Шива-лингам мной самим, как и этим камнем? Кто поклоняется и кому? Его тело тонет в земле, и он исчезает также, как когда-то он появился из глубины лона сердца, в котором, наконец, открылась Суть, наконец, был достигнут этот знак, этот чистый знак, который представляет собой священный камень в центре перерождения Существа. О медитации 6 марта 1956 года Очень важно сосредоточить ум на чём-то, что ведёт к трансцендентности и освобождает от блуждания мысли. Для меня – это мысль о “Внутреннем” (уллам на тамильском), ахам (“Я”) например. Необходимо сделать моей обителью внутренний мир, утвердиться в нём, погрузиться в него, раствориться. Если мысли по-прежнему приходят, то пусть они будут как птицы, летящие в открытое пространство (акаша) сердца, пусть пролетают мимо головы, не беспокоя меня. Что на самом деле важно, так это сделать моё положение стабильным… Стремиться внутрь через идею Внутреннего – это очень хороший путь. Однако, идея Внутреннего сама по себе представляет собой форму двойственности (бхеда). Пока я отличаю Внутреннее от того, кто стремится к Внутреннему, я не достиг Внутреннего. На последнем этапе тот, кто ищет и то, что является объектом поиска исчезают, и не остаётся ничего, кроме чистого Света, неразделённого, самосветящегося (джйоти акханда свапракша). Последняя задача – это уничтожить различие между искателем и объектом поиска. 8 апреля 1957 года Реальность – это не то, чего мы можем желать. Она просто есть. Пока я не осознал, что “Я ЕСТЬ”, всё, к чему я стремлюсь – тщетно, поскольку Бытие невозможно возжелать. Всё, что я делаю – тщетно, потому что Бытие – это не что-то, что можно осуществить. Нам не нужно ничего хотеть, ничего желать, ничего искать, ничего достигать. О Христе 14 апреля 1957 года Христос – находится в самой глубине моей души, также, как и в самой глубине космоса. Об уединении 13 ноября 1962 года Отшельник находится в одиночестве, лицом к лицу с самим собой, наедине с Богом в глубине себя, и Бог ведёт его за пределы всех знаков, всех форм и проявлений, всех символов, образов и концепций – и в последнем прибежище нет ничего, что может охватить этого Бога, или позволить нам прикоснуться к Нему, увидеть Его, вне зависимости от того, проявляется ли Он как единый Бог бхакты, или триединый Бог христианского опыта веры. Таким образом, это одиночество, в котором никто не отвечает на зов, или, скорее, ответы на зов не слышны. Потому что в каждом ответе я знаю, что он исходит от меня самого, что он пребывает здесь. И в конце концов, кто зовёт? Больше ничего не существует, только кевала (абсолютное единство) – абсолютно белая страница, как в 10 рисунках дзен. О Граале 11 сентября 1973 года Я нашёл Грааль. И я продолжаю говорить и писать это для тех, кто может понять знаки моей речи. Поиск Грааля – это на самом деле ни что иное, как поиск себя. Это единственное значение всех мифов и символов. Ты сам – объект твоего поиска, который никогда не прекращается. О послании Абхишиктананды 25 июля 1971 года У меня лишь одно послание – послание Абсолюта. Это то, чему учил Иисус и о чём говорили все провидцы: встреча лицом к лицу со смертью, с Ямой, с Богом. Эта встреча лицом к лицу полностью открыта, обнажена: “на папа на пуньям” (“больше не существует ни добра, ни зла”). Как бы сказали христиане, никаких [личных] заслуг, только милость. Однако, все религии по разному трактуют это послание, используя разную терминологию и разные пути познания, а эго скрывает от нас эту истину и мы становимся добычей смерти (...) Бог – это Абсолют, и это смерть. Никто не может увидеть Бога и остаться в живых. Встреча с ним уничтожает все защитные барьеры, как умственные, так и социологические. До тех пор, пока Бог остаётся для нас божеством (дэва), которое поощряет и наказывает, Он не есть Бог. 12 декабря 1971 года (...) Моё послание не имеет ничего общего с какой бы то ни было дхармой. Таково любое послание, идущее из глубины [сердца]. Хотя послание Упанишад имеет ведические и брахманические корни и их формулировки происходят из этих корней, оно “самосветящееся”, свапракаша. Оно являет свет, происходящий из самых глубин, и само становится его отражением. Точно также и Евангелие не связано с иудейским миром, в котором оно было явлено. Это знание универсально, его истинные ценности растопили восковые соты иудейского и греческого миров, и извлекло мёд, который в них хранился. Это знание – эхо глубин человеческого сердца, которое несёт послание любви, самопожертвования и истинных взаимоотношений. Это послание божественности каждой личности. Послание Упанишад, пройдя по мутным водам каналов, невероятно отдалённым от Источника, сформировало индийский образ мысли, а послание Евангелия, пройдя тот же путь – западный. Человек (измотанный религией, межрелигиозной рознью и самосвятством) возвращается к Источнику, когда встречается лицом к лицу с самим собой, со своими собственными глубинами. Тогда он осознаёт, что “он есть” в гораздо большей степени, чем когда использует любой вид анализа, даже философского (экзистенциального) анализа (...) 24 декабря 1971 года "Господи, кто Ты? Существуешь ли Ты? Я не могу продолжать… Отличен ли Ты от моего брата, в чём лике отражён мой лик? Отличен ли Ты от воды, земли, огня или чего-либо сделанного из них? Почва, находящаяся в глубине меня есть глубина всего сущего – это лик, это Ты Сам, Ты видишь меня в этой глубине, и это также я сам, я сам обращаюсь к себе самому. Так ли это? Отличен ли Ты от этой тайны, от Брахмана в глубине меня, от всего сущего? Я имею в виду, отличен ли Ты от этой абсолютной тайны, которую нельзя назвать по имени? Это “Я”, это “Ты” – это проекция меня самого? Это последняя попытка спасти меня перед Твоим ликом? Ты Ишвара? Ты Пуруша? Ты Кришна? Ты Иисус? Отличен ли Ты от меня? Являешь ли Ты Себя в том свете, который находится за пределами тьмы? И вообще, являешь ли Ты Себя в свете? Или Ты Сам есть свет, который окружает меня, проникает в меня и поглощает меня? Логос является, чтобы осветить нисхождение вглубь, в пещеру: гуха, и затем существует лишь тот, кто находится внутри её (гухантара) и внутри самого себя (...) В глубине внутренней пещеры (гуха) нет имени, но нет и безымянности, там нет ни Шивы, ни Иисуса (...) Оригинальная версия: Abhishiktananda: “Ascent to the Depth of the Heart. Spiritual Diary” (1948-1973). Selected and edited by Raimon Panikkar, translated by David Fleming and James Stuart, Delhi (ISPCK) 1998, 446] pp. Отрывки из писем Свами Письма отцу Лемарье 22 ноября 1948 года Я встретился со многими прекрасными душами, далёкими от Христа, но близкими к Богу. Бесполезно разговаривать с ними о Христе – они абсолютно не способны это понять. 10 февраля 1952 года О веданте Моё длительное знакомство с литургией и отцами ранней Церкви спасло меня от адвайты Шанкары. [Адвайта [Свами джи] исходит напрямую из Упанишад, и не основана на философии Шанкары или любой другой школы веданты] (…) Об индуистском культе Адвайта невероятно могущественна – исчезновение в Одном. То же самое можно сказать и об индуистском культе – по крайней мере, в его чистой форме – подношению цветов и молока камню фаллической формы. Нет ничего непристойного в этой идее – лингам пребывает в святая святых, в пещере, в маленькой тёмной комнате в глубине сердца храма, которую преданный может достичь лишь пройдя через бесчисленные дворы и залы (…) О Шантиванаме Наша часовня представляет собой небольшой куб, всего несколько квадратных футов площадью, простой формы, принятой в индуизме. Алтарь – простой каменный стол на двух простых столбах. Дарохранительница – камень. Две кельи под деревьями, сплетённые из бамбука и лиан с цементным полом. Двухлетний опыт показал, что эти хижины примитивны и нуждаются в постоянном ремонте, а значит, в средствах и постоянных заботах. В настоящий момент я строю кухню из кирпича и черепицы. Ванная: река. Ни столов, ни стульев, ни кроватей. Одежда – оранжевая хлопковая ткань вокруг талии, и ещё одна на плечах – когда мы выходим на улицу, одеваем тунику того же цвета, чтобы не вызывать подозрений. Ходим босиком, с большими чётками вокруг шеи, наподобие тех, что носят индуистские монахи, с деревянным крестом на конце. Внешне мы напоминаем индуистских монахов. 17 февраля 1957 года О литургии Литургия, находясь на своём определённом уровне прекрасна! Адвайта ведёт нас на другой уровень, показывая, что все остальные уровни – игра, лила, майя. Преимущество шиваизма заключается в том, что он с готовностью принимает идею, что всё это игра, которая когда-нибудь останется в прошлом (“когда я был ребёнком, я думал как ребёнок”). В Церкви же уровень Таинств, литургии, Церкви считается абсолютным в самом себе. И в этом лежит глубокое противоречие. 29 апреля 1953 года О высшей форме поклонения Ввиду старой привычки я очень привязан к литургии, однако [формальная] литургия уже ничего не значит для меня. Чтение Псалмов настолько поверхностно, как говорят в Индии, настоящая майя (иллюзия). Я бы предпочёл провести Страстную Неделю в одиночестве. Есть ли в вечности место для праздников, ограниченных во времени? Каким всё кажется искусственным, определять для жизни конкретное время в течение дня, который и так погружён в вечность, через которую мы проходим (…) Об идолопоклонстве Сатира Исаии, направленная против изготовления золотых и деревянных идолов применима в полной мере к тем, кто создаёт концептуальных идолов. Простой человек делает скульптуру из дерева, и поклоняется перед ней, говоря: “Ты – мой Бог”. Образованный человек создаёт в своём уме концепцию и делает то же самое. И при этом он думает, что достиг Бога, создав Его по своему размеру. 9 сентября 1959 года О деятельности Духа за пределами Церкви Господь пожелал, чтобы я осознал, что Дух также действует за границами Рима. Перед Церковью стоит определённая проблема, возникающая ввиду присутствия Духа за пределами Рима, и даже за пределами христианской веры. 24 октября 1960 года О Церкви Если бы только Церковь излучала духовное сияние, и не была так твёрдо |
|
|
бенедектинец |
Добавлено: 31-03-2007 23:43 |
|
...преходящей философии, если бы только она не ограничивала свободу Духа своими жёсткими нормами, то мы бы уже давно достигли взаимопонимания. Письма семье 7 июня 1946 года О монахах и мирянах Путешествовать так странно. Монах чувствует, что отличается от других в толпе. Я не смею сказать это первым, но все люди вокруг меня живут как бы снаружи, не имеют ощущения Истинной Реальности, тратят свои мысли и волю на пустяки. Очень легко молиться среди толпы, знаете ли. Надо только оглянуться по сторонам и предложить Благому Богу всех этих людей, окружающих меня. 1 января 1947 года О матери Только в домах друзей призвания к священству и духовной деятельности могут расцвести в полном объёме. Это так прекрасно и так удивительно. Мама дала нам пример в своей семейной жизни. Она была идеалом, установила такой высокий стандарт, которому её дети и внуки, священники и монахи, с таким трудом пытаются соответствовать. Письма Марии-Терезе Ле Со 19 марта 1959 года О действии и бытии Западные люди всегда заботятся о том, что бы им сделать. Но когда мы приезжаем в Индию, мы учимся просто быть, и бытие есть самая интенсивная форма действия. Ни одно внешнее действие в физическом мире не может быть столь же интенсивным, как движение внутри атома, через который он на самом деле и существует. Таким образом, действие находится внутри нас, и это наше главное призвание как монахов, монахинь и людей, занимающихся медитацией. 21 августа 1960 года О реальности На самом деле есть только одна реальная вещь – и это настоящий момент, в которой мы находимся лицом к лицу с Богом. У меня только одна проповедь: “Осознай себя в настоящий момент”. 29 сентября 1969 года О паломничестве в Индию Без медитативного настроя ехать в Индию абсолютно бесполезно. Приезжайте, чтобы получить, и не пытайтесь ничего дать, кроме розы или лилии. Ваш внутренний мир воссияет сам из себя, вне зависимости от того, будут ли вас окружать христиане или индуисты. Старайтесь быть, а не делать, не пытайтесь ничего понять разумом. Отправьте свой ум в отпуск на некоторое время. 9 августа 1973 года О пробуждении Я открыл, что ПРОБУЖДЕНИЕ не имеет ничего общего с нашим положением, даже с так называемой жизнью и с так называемой смертью – личность пробудилась, вот и всё! Я ждал, находясь на своём месте, на границе двух миров, я был удивительно спокоен, потому что Я ЕСТЬ и не важно в каком мире. Письма Мюррею Роджерсу 2 сентября 1973 года Об учении Я могу лишь поставить цель пробуждения людей. Любые учении о Боге или о Слове в любой религии, не основанные на глубоком опыте “Я” остаются пустыми словами, не обладают экзистенциальным свойством. Из пробуждения к своему “Я” рождается пробуждение к Богу, и мы открываем для себя удивительную идею, что Христос есть Пробуждение такого уровня чистоты, которое прежде не было известно человечеству. 4 октября 1973 года О проявлениях Бога В окружающем мире, и в Церкви, которые поразительно горизонтальны по своей сути, не найдётся ли места для тех, кто склонен к вертикальному беспорядку, и требует от мира минимум, необходимый для поддержания тела? Моя жизнь с нищими и с бедными садху древней традиции многому научила меня. Конечно, мой уровень жизни гораздо выше, чем у них, и всё-таки, я думаю, что у меня есть о чём свидетельствовать – о молчании Духа! В любом случае, как вы понимаете, моё сердце – лучший ответ голосам искусителей. Если моё послание действительно пойдёт, оно будет свободно от всяких понятий (условностей), кроме того, кто будет его передавать. Христос, Которого я проповедую, это просто “Я есьм” (“Сущий”) в глубине каждого сердца. Он может проявиться и в танцующем Шиве и в любвеобильном Кришне! И Его Царство в этом открытии… в открытии внутреннего Грааля! Пробуждение – это взрыв! Никакая Церковь после этого не узнает ни Христа, ни саму себя. И именно по этой причине никто не любит “атомных грибов”. |
|
|
бенедектинец |
Добавлено: 31-03-2007 23:44 |
|
Другие письма Анне-Марии Стокс от 12 мая 1961 года Христиане смотрят на Христа в тайне Индии, где Христос смотрит на них в Своей эсхатологической славе. Матери Франсуазе-Терезе от 10 октября 1963 года Во II Ватиканском Соборе есть такое дыхание Духа, которое Церковь вряд ли испытывала в прошлом. Раймону Паниккару от 21 июня 1968 года Самое главное решение, которое должна выработать Церковь – это как предотвратить её от превращения в “могилу Бога”. Прежде всего, я бы хотел увидеть какую-нибудь структуру [в Церкви], которая могла бы возглавить процесс aggiornamento (обновления) – фонд, исследовательскую группу – любую официальную комиссию, не важно, как вы её назовёте, но что бы она обладала определённой властью. Фрагмент из книги: "Следующий берег" Книга включает в себя три эссе Свами Абхишиктананды: (1) "Саньяса или: зов пустыни" (“индийская традиция отречения”) - это его последняя работа, завершённая в июле 1973 года, за несколько месяцев до смерти; (2) введение к “Упанишадам”, первоначально написанное на французском в 1972 году и (3) "Упанишады” и адвайтический опыт", написанное в последний год жизни для Конгресса Монахов в Бангалоре, 1973 год. О смерти (...) Смерть – не самый важный момент в жизни человека, так как она не может ни поработить его, ни освободить. Тех, кто перешёл рубеж смерти, “Упанишады” называют термином претйа (пра-й), то есть, те, кто перешли. Однако переход, символом которого служит смерть, совсем иной. Истинная смерть, единственный вид смерти, который освобождает, это смерть, разрубающая узы сердца, узы, которые заставляют человека идентифицировать себя со своими различными внешними проявлениями, даже с наивысшими из них, связанных с опытом ананды, божественной радости (...) Это погружение в своё истинное “Я” может быть постепенным и едва ощутимым, а может быть неожиданным и шокирующим. В последнем случае, трудно сказать, сможет ли организм перенести такой опыт, поскольку человек так сильно идентифицирует себя со своими желаниями и философией, что когда это всё отнимается у него, он может оказаться неспособен жить дальше. Он становится чистым светом, океаном славы (...) О гуру (…)Ученик должен иметь твёрдую веру в своего гуру, и полностью предаться ему с верой и преданностью в полном смысле этих слов. Для ученика гуру – это проявление Самого Бога, и его преданность гуру для него является высшей ступенью, находящейся за пределами всяческого поклонения. Для такого ученика гуру становится передатчиком абсолютного знания от губ к уху, и, в конце концов, большей частью в тишине, от сердца к сердцу. Он поведёт его шаг за шагом к контролю чувств и ума. Он разовьёт в нём отречение и различение. Иногда, возможно, он будет строг к нему, не позволяя ни расслабиться, ни отдохнуть. Но он будет смягчать свою строгость кротостью, ведя ученика по дороге понимания (...) О санньясе (…) Санньяса встаёт на нашем пути как знак, который на самом деле находится за пределами всех знаков в своей абсолютной прозрачности, и который провозглашает свою собственную смерть в качестве знака. Таким образом, он передаётся из поколения в поколение как доминирующая традиция отречения в Индии. Она появляется перед теми, чьё сердце и ум поглощены призванием санньясы и теми, кому Дух открыл вспышку бесконечного пространства внутри сердца. И всё таки санньяси живёт в мире знаков, в мире проявлений божественного, и этот мир проявлений нуждается в нём, “находящемся за пределами знаков”, чтобы осознать невозможную возможность построить мост между двумя мирами; Кеши владеет двумя мирами, разделяя их, и, тем не менее, становится путём, которым человек достигает мира Брахмы (Чхандогья Упанишада, 8.4.1; Брихадараньяка Упанишада, 4.4.22). Эти аскеты, которые уходят от мира и не заботятся ни о чём, как раз и являются теми, кто поддерживает этот мир. Они подобны ведической стамбхе (колонне), которая поддерживает равновесие во Вселенной (Атхарваведа 10.7 и 8). Символами их отречения становятся яджни и хомы, совершаемые священниками. В них изначальное жертвоприношение Пуруши в полной мере реализует высшую реальность Духа. Из их внутреннего огня Агни проявляется в их аскетизме (тапас) и зажигаются все жертвенные огни. Что касается санньяси, то не важно, известны они или неизвестны. Они идут тайным путём. Нет никакого внешнего признака, по которому их можно было бы идентифицировать, они именуются алинга (т.е. “не имеющие видимых символов”), авьякта кара (авьякта – “непроявленный”, кара – “путь”). Но общество должно знать их. Оно должно осознавать, что они присутствуют, чтобы иметь напоминание о трансцендентном среди изменяющегося мира. По этой причине, несмотря на риск деградации всего того, что человечество превращает в институт, общество всё-таки должно оставить место для монашества и публичного признания состояния отшельничества. Кроме того, обычно именно через институт монашества Дух раскрывает себя, заставляя услышать свой голос того, кого он избирает, а затем, зачастую безжалостно выталкивает его за пределы всех знаковых систем. Санньяса-дикшу невозможно сделать обязательной, но в ней уже нельзя отказывать тем, кто искренне просит её, не ради получения престижа от особого социального статуса, а чтобы посвятить всего себя исследованию Брахмана, “посвящая себя Брахману, утверждаясь в Брахмане, в поиске высшего Брахмана” (Прасна Упанишада), или, как бы сказал св. Бенедикт, поиску Бога (quaerere Deum). Было бы, конечно, неверно рассматривать санньяса-дикшу как пустой знак без реального содержания. Её богатое содержание делает её скорее символом, чем знаком (учитывая широко принятые определения различий в современной мысли, согласно которым христианские таинства становятся символами). На самом деле санньяса-дикша содержит в себе всю конкретику символа, которая глубоко укоренена в источнике самого существа – настолько глубоко, что в некотором смысле, она содержит в самой себе саму реальность, на которую указывает. Знак санньясы, также, как и дикши, находится как раз на рубеже, на непостижимом рубеже между двумя мирами – миром проявленного и миром непроявленного Абсолюта. Это таинство священного, живущего в состоянии наиболее возможной неполноценности, это мощный способ благодати – благодати, которая есть ничто иное, как присутствие Абсолюта, Вечного, Нерождённого, сущего в сердце царства существующего, времени, смерти и жизни; и эта благодать, в то же самое время, представляет собой непреодолимое стремление всей вселенной во всей её полноте к пробуждению в Абсолюте, в Атмане. Этот знак, эта благодать есть в высшей степени тарана, переправа, по которой человек переходит на другой берег (“для тех, кто хочет перейти на берег, где нет страха”, на запредельный берег (Катха Упанишада, I,3.2). В конце концов, это сам тарака, тот, кто переводит человека на другой берег, единственный Перевозчик, проявляющийся различными способами через риши, махатм, гуру и будд, которые, на протяжении веков пробуждались сами, и пробуждали своих братьев-людей. Хотя истина заключается в том, что монастырская жизнь трансцендентна по отношению к любой дхарме, это естественно, что обряды и инициация, которые обозначают официальное вступление в монашескую жизнь производятся в соответствии с конкретными религиозными традициями, в которых человек родился и духовно рос. Пока мы остаёмся на уровне знаков, наилучшими знаками для нас являются те, среди которых мы рождаемся как люди, как люди, преданные Богу, даже если в последствии эти знаки будут нуждаться в очищении и освобождении от их ограничений и особенностей. Однако, в индуистской санньясе есть нечто мощное, некий пылающий вкус Абсолюта, так непреодолимо манящий тех, кто открыл внутри себя эту невыразимую тайну, о которой настойчиво свидетельствуют Упанишады. И не важно, какую религию, дхарму, они исповедуют – у них есть сильное желание стать частью великой индийской традиции санньясы. Через знак вамши, связывающий их с древними риши, они надеются открыть единого Наблюдателя, экарси, который покоится в глубине их сердец. Для начала рассмотрим случай с христианскими монахами, которые уже обусловлены, и освобождены, своим религиозным исповеданием. Когда они встречаются со своими индийскими братьями-монахами и познают бескомпромиссный идеал санньясы, они чувствуют в самих себе непреодолимое призвание у внутреннему, более, чем к внешнему, и у них уже не остаётся времени на размышления. Они чувствуют естественное стремление брать пример с индийских санньяси и начать соблюдать хотя бы самые основные из их традиций – бедности, воздержания, абхиямы (бесстрашия), и т.д. Даже более того, они отдаются этой свободе, навеянной в их сердцах Духом. В этом случае получение новой дикши было бы бессмысленным, поскольку в полном предании себя согласно их первоначальному вероисповеданию – “suscipe…” – главное посвящение уже было дано. Это случай, который можно сравнить с парамахамсой, который, видя полный свет, сияющий внутри него, переходит естественным образом, оставив размышления, в состояние туриятита или авадхута. Есть также те, кто приезжает в Индию, не имея предварительного монашеского опыта, или даже религиозных взглядов, и когда здесь они пробуждаются, слушая Писания, или, ещё чаще, в результате прямого контакта с гуру, в котором они находят пылающий огонь, сжигающий все их желания и предыдущие устремления. Затем, вне зависимости от того, собирались ли они остаться в Индии, и получили ли такое разрешение, или им необходимо вернуться в их родную страну, они часто мечтают принести обеты индийским способом и пытаются получить разрешение на это для того, чтобы официально отделиться от общества и провести свою жизнь в недвойственном сосредоточении на внутренней тайне. (Нерада Паривраджака Упанишада, 5.1) В связи с этим возникает проблема: хотя санньяса-дикша является завершением всех обрядов и окончательным переходом за пределы мира знаков, фактом остаётся то, что дикша так тесно связана с индуистским культом, что она может не иметь смысла для тех, кто не принадлежит к индуистской дхарме. Для индуиста инициация в санньясу связана с рядом обрядов, которые соответствуют различным этапам жизни двиджьи (дваждырождённого), от его зачатия до погребального костра. В реальности это посвящение представляет собой предвестие погребальной агнихотры (Чхандогья Упанишада, 5.4-9). Таким образом, санньяса-дикша обычно сопровождается обрядами, символизирующими конец всех обрядов: кандидат повторяет гаятри-мантру по тысяче раз в обеих сандхьях, предваряющих инициацию. Кроме того, как минимум в случае с карма-санньяси, церемонию завершает гуру, возлагающий на ученика атрибуты санньясы, а именно, данду, каупину и одеяние кави. Эти символы вряд ли будут понятны за пределами конкретного социо-культурного контекста Индии, и их передача от имени гуру имеет мало значения для санньяси не-индийца, которому придётся жить за пределами Индии, вне зависимости от богатого значения этой церемонии. Возможно, кто-то мечтает о том, чтобы санньяса использовала знаки общечеловеческого значения – как в отношении обряда, так и в отношении внешнего вида санньяси. Однако, все знаки по определению будут принадлежать к конкретной культуре и среде. Снова и снова мы сталкиваемся с парадоксом (или даже противоречием) в сердце санньясы: с одной стороны санньяса не принадлежит этому миру (алока), а с другой, присутствует во всех мирах (сарвалока), это знак, находящийся за пределами всех знаков. Неизбежно нам приходится вернуться назад, к изначальному значению санньясы, описанному в древних текстах, как “не имеющая знаков” (алинга) и не имеющая правил (анияма). Амбивалентность санньясы заключается в том, что в высшей стадии, когда происходит отказ от всех правил и внешних знаков, она становится неотличной от спонтанного внутреннего отречения Пробудившегося человека. Нет ничего такого, чтобы могло служить обозначением санньяси. Он может бродить по миру, может прятаться в пещерах и джунглях, но также может жить среди множества людей, даже трудясь в этом мире, при этом не теряя своего одиночества. Нечуткий человек никогда его не обнаружит, только эвамид (тот, кто знает) может узнать его, поскольку он также обитает в глубинах истинного Я. Однако тот, кто хотя бы немного пробуждён, не может не испытать его сияния – вкус, прикосновение, сияние – то, что могут постичь внутренние чувства – и этот опыт оставляет поистине удивительное впечатление. Если невозможно найти универсальный символ санньясы, и если социальное окружение требует избавить её от всех символов, есть ли необходимость сохранять ту или иную форму внешнего посвящения, особенно учитывая то, что с точки зрения истинной сущности санньясы процедура инициации вообще очень спорна? Санньяси всегда будет помнить, что его основная обязанность – молчание, уединение, медитация (дхьяна) (см. Нерада Паривраджака Упанишада, 4.17,18: “Останемся в уединённом месте, подходящем для медитации”), и он никогда не сможет отказаться от этого. [...] Санньяса может быть дана только тогда, когда гуру уверен, что ученик обладает истинным видением, что он – эвамидван, и обладает физической, ментальной и духовной силой оставаться верным фундаментальным требованиям аскетической жизни при любых условиях. Как правило, он должен получить подтверждение качеств ученика, не только живя в компании с гуру (антевасин) но и в одиночестве и странствиях (паривраджака), и более того, в случае с западными людьми, подтверждение практики акосмической жизни в обществе, которое отвергает такой акосмизм. Считается, что дикша обязывает его провести определённый период жизни в странствиях и жизни на подаяние (бхикачарья), и такая жизнь должна продолжаться как можно дольше. Кандидат должен отказаться от имущества, и если это невозможно с юридической точки зрения, он должен осознать, что более не имеет правом собственности на что бы то ни было, и должен быть готов отправиться в путь, взяв с собой что-то, или оставив всё, в зависимости от обстоятельств. Только тогда гуру сможет засвидетельствовать перед небесами и землёй окончательное предание себя кандидатом. Дни, предшествующие дикше, проходят в уединении – тишине, медитации, чтении соответствующих книг – либо в полном одиночестве, либо в обществе гуру. Непосредственно перед посвящением Писания предписывают провести день в посте, а ночь в молитвах. Эта ночь пройдёт в молчаливой медитации с возможным чтением тех текстов Упанишад, которые наиболее точно сформируют духовный опыт кандидата (например, текст Санньясопанишады, наиболее важные отрывки из которой уже были рассмотрены, также тексты об отречении из Брихадараньяка Упанишады (3.5, 4.4.22) и Мундака Упанишады (1.2), тексты, посвящённые отказу от желаний (Брихадараньяка Упанишада, 4.4.6) и об уходе Яджнявалкии в Брихадараньяка Упанишаде, 4.5, 7-ую главу Чхандогья Упанишады и её акцент на Брахмане, […], первые три главы Катха Упанишады, где говорится, что кандидат это никто иной, как молодой Начикета, который заставил Смерть раскрыть свой секрет, и который открыл себя в себе за пределами рождения и смерти). Хомы и шраддхи, которые проводятся в эту ночь во время обряда двиджи не являются необходимыми, если кандидат не принадлежит к индуистской традиции и не имеет священного шнура. Ему также не нужно повторять гаятри, высшей мантры, которая до сих пор была необходимым элементом жизни брахмана (брахманачари). [...] Когда все приготовления завершены, остаётся совершить лишь сам обряд дикши, удивительно простой в своём символизме. Почти все знаки уже осуществлены, остаётся лишь последний знак, который поднимает избранного над всем к решающему открытию самого себя. Вся благодать достигнет своего апогея в этом определяющем даре благодати, находящемся в единственной и недвойственной тайне самой благодати, как она есть. Обряд станет высшим символом похода за пределы себя к истинному “Я”, и только тогда появится возможность действительно в истине сказать: “ахам брахмасми” (“я есть брахман”). Теперь вся жизнь кандидата подходит к своему финалу, и его дух, сбросивший оковы рабства, погружается в свет бесконечности истинного “Я” , как это отображено в мантре Чхандогья Упанишады, которую он вскоре прочтёт. Точно также сказал Иисус вечером, накануне Своего ухода: “Час пришёл, Я иду к Отцу”. Гуру и ученик идут на берег реки – по возможности на берег Ганги, которая на протяжении веков была свидетельницей подобных инициаций, проходивших на берегу или в праягах (местах слияния). Внизу находится вода, Ганга, вверху. На небе – огонь восходящего солнца, Агни – два священных элемента, которым совершается приношение всего, что следует освятить. Прежде всего, они поют гимн Дакшинамурти, высшему Гуру. И в данном случае не только человек даёт посвящение. Для ученика, в котором горит лишь Внутренний Свет, этот человек всего лишь сиюминутное проявление единственного Гуру, Который проявляется в каждом месте и во всякое время, когда сердце внутри раскрыто. “ОМ! Приветствие всем гуру! ОМ! Приветствие Единому Гуру”. Все гуру присутствуют здесь, все Просветлённые, Единый Просветлённый – потому что есть всего одно просветление и всего Один Просветлённый. Кандидат входит в воду по запястья. Он делает глоток (акамана) святой воды, чтобы очистить рот для принесения великого обета. Затем, обратившись к востоку, он вслед за гуру повторяет формулу клятвы, которая отражает в основном не намерение на будущее, а то, что уже является истиной в глубине души и превосходит прошлое и будущее: “Ом бхур бхува сува санньястам майя” (“Я отрекаюсь от всех миров” – от земли, от так называемых небес, от всевозможных миров, находящихся между ними, от всех лок, всех мест, в которых я мог бы отдохнуть и почувствовать себя в безопасности (пратиштха), как в материальной, так и в ментальной сфере, в сфере человеческого общения, или даже в так называемой духовной сфере. Моё поклонение, моё полное посвящение (упасана) единственному “Я”, Брахману, Которым я являюсь. Я поднялся над всеми желаниями – над желанием продолжения рода, над желанием копить богатства, над желанием попасть в ту или иную локу. “Пусть ни одно создание не боится меня, поскольку всё происходит из меня”.(Нерада Паривраджака Упанишада, 4-38). Новопосвящённый санньяси погружается в воду, а затем гуру поднимает его как Пурушу в Айтарейопанишаде: “Восстань, о Человек! Восстань, пробудись, о ты, снискавший благодать, бодрствуй!” (Катха Упанишада, 3.14). Оба они обращаются к восходящему солнцу и поют гимн Пуруше из Уттара-Нарайяны: “Я знаю Его, высшего Пурушу, облачённого в солнечный свет, находящегося выше всякой тьмы; только познав Его можно победить смерть, нет иного пути!” (В. Самхита 31.18). Затем они декламируют священную мантру из Чхандогья Упанишады, которая чётко резюмирует произошедшее таинство: “В состоянии полного спокойствия Он восстал из своего тела, достиг высшего света и проявил Свою истинную форму; Он – высший Пуруша, Он – Атман, Он – Брахман, Он – всё сущее, Он есть Истина, Он пребывает выше страха, выше смерти, Он - нерождённый. И я сам есть Он”. (Чхандогья Упанишада 8,3,4; 8.12.3). Затем новый санньяси собирает всю свою одежду и выбрасывает их в поток воды. Гуру зовёт его на берег и принимает его в свои руки, обнажённого, как в момент, когда он выходил из чрева своей матери. Он покрывает его одеянием санньяси, имеющим цвет огня, цвет пламени Пуруши, золотой цвет Хамсы (Брихадараньяка Упанишада, 4.3.11). Всё сгорело – он новый человек, или, скорее, единственный Человек, единственный Пуруша, единственный Дух, Которого не может более скрыть никакое одеяние, кроме покрова огня, пожирающего все остальные одежды, навязанные чтобы скрыть обнажённость изначального Пуруши, недвойственного Духа. Гуру просит его сесть перед ним и даёт последние наставления. Он напоминает ему о единственности Атмана и о полной свободе в отношении всех существ; о том, что он полностью свободен от всех обязанностей перед кем бы то ни было, кроме единого Духа; о том, что его единственным долгом теперь является сосредоточение на его истинном Я, на в |
|
|
бенедиктинец |
Добавлено: 31-03-2007 23:46 |
|
на внутренней тайне, которая есть недвойственный Брахман, причём его уста должны непрестанно повторять священный слог ОМ с каждым вдохом и с каждым ударом сердца. Гуру встаёт позади санньяси и со всей силой внутреннего пробуждения, он передаёт из уст в уши, а главное, из сердца в сердце, ОМ и махавакьи. Он произносит: “ОМ! Брахма есть сознание” (Айтарейя Упанишада 5.3), а ученик повторяет эту фразу вслед за ним. “ОМ! Это Я есть Брахма” (Мандукья Упанишада, 2), и вновь ученик повторяет это за ним. Когда гуру доходит до того, что именуется мантрой инициации, упадедеша-мантрой из Чхандогья Упанишады (6.8.7): "ОМ! Ты есть То", ученик отвечает основной мантрой из Брихадараньяка Упанишады (1.4.10), которая спонтанно рождается в глубинах его Я: "ОМ! Я есть Брахма! ОМ! Ахам асми ОМ! Ахам ОМ!” Теперь финальный символ проёден и приходит время для последнего перехода туда, откуда невозможно вернуться. У гуру больше не будет возможности отозвать ученика. "Иди, сын мой, в свободе Духа, через бесконечное пространство сердца; иди к Источнику, иди к Отцу, иди к Нерождённому, поскольку ты сам не рождён (аджата), к Брахма-Локе, которую ты обрёл, и откуда нет возврата (на основе Чхандогья Упанишады, 8). Санньяси немедленно встаёт на путь истинного Я, на “древний узкий путь” (Брихадараньяка Упанишада, 4.4.8). В этом мире, за пределами этого мира, провидец того, что находится за пределами восприятия, идёт тайно, скрытно, неузнанный, опьянённый сумасшествием тех, кто знает, свободный в свободе Духа, наполненный изначальным блаженством, утвердившийся в таинстве недвойственности, свободный от чувства различия, с сердцем, переполненным опытом истинного Я, полностью и вечно пробуждённый. Оригинальная версия: Abhishiktananda: “The Further Shore“(1975). Three Essays, Delhi (ISPCK) enlarged edition 1984, Reprint 1997. |
|
|
бенедиктинец |
Добавлено: 31-03-2007 23:47 |
|
САТСАНГ СО СВАМИ АБХИШИКТАНАНДОЙ Многие считают, что христианский упор на Любовь Бога чаще всего имеет в своей основе дуализм, и неверно воспринимают веданту как эгоистический монизм. И те и другие ошибаются. Любовь к Богу необходимо воспринять серьёзно и в соответствии с единством, выраженном в Евангелии от Иоанна. С другой стороны, адвайтический опыт не может быть понят без Любви – бхакти и адвайта не противоречат друг другу, а дополняют друг друга. Это ещё один пример того, что теология должна быть основана на опыте. Д-р. Беттина Баумер Вершина Аруначалы Ты сам есть вершина Аруначалы! Больше нет места жестам тела или движениям Духа, когда ты достиг Высшей Цели. У подножья Гималаев Этот опыт переполняет меня и внутренне и внешне. Всё есть знак, всё указывает на Единую Тайну. Это нисхождение в непостижимую тайну рождения Себя у подножья цепи покрытых снегом гор и на вершине безжалостно стремящегося вверх пути к Изначальному Источнику, из Которого всё произошло, и к полноте Которого всё стремится, в Котором все пути оканчиваются и всё собирается в одной точке. Можно определённо сказать, что единственный Господь Кедара (Шива) есть Христос. Есть только одно рождение в сердце всего Бытия, рождение, при котором Бытие проявляется Само в Себе, в месте, за пределами всех мест, из Которого всё исходит, и к Которому всё возвращается. Есть только один Источник. Арати Вы, должно быть, видели храмы, сверкающие вечерними огнями, даже самые маленькие из них. Толпы людей спешат туда, совершают поклоны, когда священник зажигает огонь на подносе и возносит его к Божеству, делая в воздухе плавные движения во время обряда. Затем священник выходит к людям, каждый из которых дотрагивается руками до огня, и дотрагивается ими до лица, возлагая с большой преданностью на свой лоб золу. Но поймут ли это христиане? О Троице Я не знаю, как поклоняться Троице, находясь внутри Её, и я не знаю в какую сторону обратиться, чтобы совершить шаштангам (поклон). Я нахожусь в самом центре, и этот центр есть Сын. Христос есть главный посредник между Отцом и мной. Но Он – посредник, который не становится причиной разделения. Он одновременно идентичен со мной и идентичен с Отцом. Я говорю “Я” только в Нём, а Он говорит “Я” только в Отце. И тайна Духа пронизывает всё. В моём возвращении к Источнику есть этап, на котором моё сознание в своём движении к абсолютной недвойственности проходит через состояние сознания Христа, во истине становясь Христом, как говорил святой Павел. Об отказе от отречения Отказаться от Бога не значит отказаться от Бога, Отказаться от радости не значит отказаться от радости, Отказаться от мира не значит отказаться от мира, Отказаться от отречения! О намаджапе Из всех мантр и молитв воспевание Святого Имени Бога – наивысшее и наиболее могущественное. На психологическом уровне оно сосредотачивает и углубляет ум. На истинно духовном уровне, благодаря божественной силе, которой она наполнено, оно ведёт душу к самому центру себя и всех вещей, к Источнику, к Отцу. О реализации Да обрету я реализацию в каждом из моих действий, когда я ем рис, мою свои стопы или слушаю скучные истории. Реализация прямо перед тобой, в распускающемся цветке, в песни птицы, в улыбке ребёнка. Об истинном “Я” Душа теряет свою обусловленность, проникая в глубины себя, всё более и более осознавая своё “Я”, которое Бог произнёс из несгорающего куста, и которое Иисус три раза повторил евреям в 8 главе Евангелия от Иоанна. О парадоксах Видите ли, мы можем говорить лишь парадоксами. Евангелие парадоксально, и Упанишады тоже. Мы пользуемся общепринятыми формулами из повседневной жизни и из традиции, не понимая их, а затем появляется парадоксальное (иррациональное) мышление, и мы начинаем думать, что наша вера как раз и была рациональной. Так рождается ужасный кризис современности. Средство против этого кризиса – это не новый рационализм веры, а открытие внутреннего опыта. Вера – это просто принятие того факта, что за пределами рационального что-то есть (...) Единственное решение – это изучение языка молчания…который можно выучить только с помощью молчания. Я признаю, что я сам имею слишком греческий ум, чтобы избавиться от рассуждений, хотя всё вокруг меня заставляет сделать это. Некоторые переведённые работы Беды Гриффитса: http://www.shantivanam.info/page/beda_works.html Также некоторые истории из биографии Абхишиктананды: СЕМЬ ИСТОРИЙ ИЗ ЖИЗНИ АБХИШИКТАНАНДЫ Побег из плена Во время II Мировой Войны будущий Свами Абхишиктананда служил во французской армии в звании сержанта. У него в подчинении находилось несколько человек, и он достиг значительных успехов в военном деле. В 1940 году он и несколько его товарище попали в немецкий плен недалеко от местечка Майен, и немецко-фашистское командование планировало переправить пленных в Германию. Анри Ле Со пишет в своём дневнике: “Поскольку у меня не было никакого желания отправляться в Германию, вечером я убежал из лагеря и направился в сторону Фужер. Следующей ночью на велосипеде, который мне любезно одолжили местные жители, я доехал до Сен-Бриака. Я был одет самым фантастическим образом. Там я скрывался в течение месяца, пока все считали, что я умер, и в этом же году вернулся сюда (в монастырь Кергонан)”. (Письмо Мюррею Роджерсу от 23 июня 1941 года). Отец Анри прибывает в Индию Уже в 30-ые годы отец Анри Ле Со чувствовал своё призвание к монашеству в Индии, что было весьма удивительно для его знакомых – в монастырской библиотеке практически не было никаких произведений по индийской философии и религии, а Ле Со занимал хорошую должность церемониймейстера монастыря Кергонан. Долгие годы он пытался получить разрешение у своего аббата на выезд, но всё было безрезультатно. Ответы индийских епископов на его письма также не были обнадёживающими. Но однажды, его письмо, адресованное епископу Тамил-Нанду, попало в руки местного приходского священника, также француза, по имени отец Жюль Моншанен (Свами Парамарубиананда), который также лелеял мечту создать христианский ашрам в соответствии с ведическими традициями санньясы. Для него письмо единомышленника из Франции оказалось ответом на постоянные молитвы о ниспослании партнёра в новом начинании. “Я говорю “радость” потому, что для меня это действительно огромная радость найти кого-то, кто любит Индию и кто пытается со всем христианским состраданием достичь самых глубин индийской мысли – то, чем я сам занимался в течение многих лет. Вы можете себе представить, что это значит, найти кого-то, для кого мысль об Атмане ведёт к медитации на божественный Параклет (Св. Дух), и кто за поверхностным пантеизмом открывает удивительное прозрение Духа, пережитое великими провидцами Упанишад”. (Жюль Моншанен, 8 августа 1947 года). Отец Жюль сделал всё, чтобы организовать приезд Ле Со в Индию с нетерпением ждал его: “Я жду, когда Вы приедете, потому что Вы действительно решили (не правда ли?) ответить на зов Вашего сердца 15 лет назад и стать индийцем в Индии. Мы начнём вместе. Я посвящу Вас в индийскую традицию, а Вы посвятите меня в бенедиктинскую жизнь, потому что как и Вы, я твёрдо убеждён, что патриарх Запада (св. Бенедикт) должен по воле Бога стать патриархом и Востока. Его Правило, в его изначальной форме имеет необходимую гибкость и может использоваться в любых ситуациях и для любых видов духовности”. (Письмо Жюля Моншанена Анри Ле Со от 29 января 1948 года). Наконец, в августе 1948 года, судно с отцом Анри Ле Со на борту достигло берегов Южной Индии: “Горизонт сверкал мириадами огней, символами тех, кто ждёт и зовёт… Я буквально прилип к борту судна, люди пытались заговорить со мной, но я с трудом мог отвечать. Я ждал этого утра 15 лет!” (Анри Ле Со). Свами джи в Шри Рангаме Вскоре после приезда в Индию, Свами джи решил посетить храм Господа Ранганатхи (Вишну) в Шри Рангаме (Тричи). Это очень знаменитый храм, в котором некогда проповедовал основатель философии вишиштадвайта-веданты (квалифицированного монизма) и великий преданный Вишну ачарья Рамануджа. Во времена Абхишиктананды такие храмы были закрыты для европейцев (да и сейчас попасть в главное святилище храма человеку со светлой кожей может быть затруднительно), но Шри Ранганатха решил проявить Свою милость белокожему Свами: Абхишиктананда сам не понял, как под натиском толпы он вдруг оказался среди священников, совершавших пуджу перед главным алтарём храма. Не отдавая себе отчёта в том, что происходит, и, не зная правил индуистского богослужения, Свами джи начал участвовать в арати вместе с другими пуджари. Происходящее было настоящим чудом для всех собравшихся. Так Господь Ранганатха принял Свами Абхишиктананду и показал пример гостеприимства жителям Тричи. Транс самосознания Как и многим великим святым Индии, Свами джи были не чужды экстатические состояния преданности Высшему Существу и самосознания. Об одном из таких явлений вспоминает Президент Общества Абхишиктананды доктор Беттина Баумер: “Абхишиктананда сидел в углу и разговаривал с нами, мы все были в приподнятом настроении. Затем я начала петь, и вдруг он вошёл в состояние транса и упал на пол. Его лицо сильно покраснело – он полностью покинул этот материальный мир, и мы не знали, как вернуть его назад”. В 1956 году Свами Джи медитировал в храме, который назывался Мауна Мандир и был местом длительной медитации садху, давших обет молчания. Утром 8 ноября он удостоился особого даршана: “Вчера утром я был напуган. В глубине, в самой глубине этого сна в состоянии бодрствования, моё дыхание ослабло, и я почувствовал ужасающий ритм ОМ ТАТ САТ ОМ, а затем справа от меня появилось сияние. Я как будто бы находился перед поворотом дороги, ведущий в тоннель, в который словно поезд врывалось ОМ ТАТ САТ. Сияние становилось всё более и более сильным, ужасающим, агрессивным. Тоска охватила всё моё существо. Казалось, что это сияние сейчас взорвёт мою душу. Мой страх заставил сияние раствориться, и образ поезда и дороги исчез. Это сияние есть Присутствие, Присутствующий, сакшин (Свидетель)… Дважды появлялся крест, а затем видение исчезло”. (Дневник Свами Абхишиктананды, 9 ноября 1956 года). Аруначала и Гуруккал Во время медитаций в пещере Арутпал Тиртхам на священной горе южной Индии Аруначала, которая считается проявлением Высшего Существа, Свами джи познакомился с человеком, по имени Гуруккал, который очень заинтересовался “европейским садхакой”. Между ними возникли дружеские отношения, но однажды Абхишиктананде пришлось срочно вернуться в его ашрам, и он очень переживал, что ему не удастся попрощаться с Гуруккалом. Но делать было нечего, пришлось уходить, не увидевшись в последний раз. Вдруг, Свами джи увидел перед собой Гуруккала. Он очень удивился, но Гуруккал рассказал следующую историю: “Я спал в одной из мандап (архитектурная деталь) храма, когда Вы пришли ко мне и дотронулись до меня. Я немедленно вскочил, побежал домой, совершил омовение и, даже не поев, я поднялся сюда к Вам… Несомненно, это лила Господа Аруначалы” (Свами Абхишиктананда “Секрет Аруначалы”, 107). Свами джи и Аджатананда Осознав своё истинное “Я” Свами Абхишиктананда не стремился к принятию учеников, желая посвятить свою жизнь медитации и санньясе, однако его слава быстро распространялась по всей Индии и к нему стали приходить многие искатели Истины. В 1965 году одним из его первых последователей-индийцев стал молодой человек по имени Рамеш Шривастава, который изучал Евангелие и постоянно повторял святое имя Рамы. Год спустя к нему присоединился восемнадцатилетний брахман Лалит Шарма, живший в добровольном отречении от материальных благ. Свами джи по отечески заботился о своих учениках, в нём не было строгости, присущей многим духовным учителям. Каждое утро он будил молодых людей поцелуем и общался с ними как со своими собственными детьми. Однако самым близким человеком для Абхишиктананды стал французский семинарист по имени Марк, принявший в последствие духовное имя Свами Аджатананда. Аджатананда был очень искренен и целеустремлён – его не интересовали другие вопросы, помимо самосознания, и чтобы помочь ему в духовном поиске Свами джи предложил ему совершить паломничество на гору Аруначала, где он сам когда-то осознал своё истинное “Я”. Священная гора произвела на Аджатананду тот же эффект, что и на Абхишиктананду много лет назад – он ясно осознал своё недвойственное единство с Высшим Существом и не мог пошевелиться, медитируя в своей пещере. Абхишиктананде даже показалось, что он слишком рано привёл своего ученика к этой цели, и он стал в отчаянии взывать к Владыке Аруначалы (Шиве): “Что ты сделал с моим ребёнком?”, и немедленно получил ответ: “Это ты сделал с ним, это он сам сделал это с собой! Разве это не то, что он желал больше всего в глубине своего сердца, где нет никого, кроме Меня? (Письмо Свами Абхишиктананды Аджатананде от 9 декабря 1971). В ночь накануне праздника Вознесения в мае 1972 года Свами Абхишиктананда изучал вместе с Атманандой Упанишады. Слушая мудрые ответы Свами джи Аджатананда постепенно погрузился в транс самосознания, о котором он позже писал в своём дневнике: “Мне открылось неожиданное и всепоглощающее видение парам-джйотир, Великого Света, которое продолжалось около трёх часов. Оно достигло глубин моего существа в неугасимом свете, который есть моё истинное “Я”… В тот же самый момент мне открылось, что Анри (Абхишиктананда) – мой гуру. Я увидел его в ослепляющей славе, преображённым в Свет…” 28 мая того же года Свами и его ученик испытали третье удивительное явление, находясь в Шивананда Ашраме в Ришикеше, ачарьей которого был Свами Чидананда. Находясь в общении друг с другом, ни пережили “огненную Пятидесятницу” или “Упанишаду огня”, узрев Брахман в пламени своего “Я”. 23 июня 1973 года Аджатананда принял из рук Свами Абхишиктананды и Свами Чидананды санньясу и посвящение в две монашеские традиции – христианскую и индуистскую. “Войдя в воды Ганги, Марк произнёс древнюю формулу отречения. Я присоединился к нему. Он погрузился в воду, затем я поднял его, после чего мы пропели наши любимые мантры, обращённые к Пуруше. Он выбросил всю свою одежду в Гангу, и я принял его словно из материального лона. Мы надели на него одежду огненного цвета, передали ему махавакьи (священные формулы из Упанишад), и я отправил его “туда, откуда нет возврата”. (Письмо Свами Абхишиктананды Мюррею Роджерсу от 3 июля 1973 года). Уход Свами Абхишиктананды Экстатические состояния, пережитые вместе с Аджатанандой, длительные пешие путешествия по Гималаям и активная деятельность ослабили материальное тело Свами джи. 21 августа 1973 года после перенесённого сердечного приступа Свами переехал в Индор на попечение сестры Теофаннии, которая заботилась о нём до дня его ухода. Вечером 7 декабря ему стало трудно дышать, и врач попросил сестру Теофанию сделать укол, если приступ повторится. После ужина Свами джи принял последнее Причастие, а в 8 часов вечера у него произошёл ещё один приступ, после которого он сказал сестре, не отходившей от него ни на шаг: “Какая удивительная история, человек сделал всё, что мог сделать, теперь всё в руках Бога. Я готов”. Затем он улыбнулся и сказал: “Да свершится воля Бога. Сколько трудностей я вам принёс!” Произнеся эти слова, Свами джи вошёл в состояние махасамадхи – дыхание остановилось, но сердце продолжало биться. Это продолжалось около 7 минут, он был помазан елеем и с миром покинул это материальное тело. Было 11 часов вечера. |
| Страницы: 1 |
|
| dzogchen / ДЗОГЧЕН И ХРИСТИАНСТВО / Дневники Анри ле Со |