[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ]

Церковь

On-line:

Astral Lines / Фанфики / Церковь

Страницы: 1 2 3 Next>>

Автор

Сообщение

formig
Гость

Добавлено: 05-02-2007 18:24

церковь

Быть может игра не стоит свеч,
Нас в Рай не пускает огненный меч.
Камни, "Змей"

1.

- Эти люди, - контрактники, - совсем не такие люди, как обычные. Ты узнаешь их сразу. Они совсем не похожи на нас. Ты смотришь, на него, а он не может смотреть на тебя, он смотрит мимо. Он не может увидеть тебя.
Мне захотелось, чтобы старик пояснил свои слова, но перебить его я не посмел.
- Всё, что у нас есть, всё, что дарит нам Орден – всего лишь объедки с их стола. Потому что они – элита, и они – избранные, а мы… мы простые солдаты Ордена. Завтра меня не станет и мою одежду и ружьё отдадут какому-нибудь новоиспечённому монаху. Сколько в таком случае стоит моя жизнь? Дешевле медной монетки, а юнца, что придёт мне на смену – и того меньше. Хотя, кого я обманываю? Его-то жизнь вообще ничего не стоит. Сирот, отдаваемых на попечение нашего храма, всегда было с избытком. А они… они, - старик засмеялся, хрипло и тихо, словно прокашливаясь.
Вокруг царила ночная тишина; в свете свечей и мёртвенном взгляде луны огромный молитвенный зал церкви был холоден и пуст, и мы двое, оставшиеся в полном вооружении на ночные бдения, казалось, были единственным, что не погрузилось в сон.
- Они стали элитой с тех пор, как вообще появились. Потому как нынче не так уж много недоумков осталось, кто душу готов продать. В нашем Ордене, поди ж ты, всего сотня таких, а сколько нас, рядовых солдат церкви? Псов штампованных? Нас не жалко, а они – самый ценный товар. Да ещё и скоропортящийся, - и старик снова закашлялся смехом, - Такие люди, как они, живут по-другому. Им отмеряно от силы пару лет, и больше всего они хотят отгулять их так, чтобы жить дальше не захотелось, чтоб расставаться с жизнью молодым, и ничуть не жалеть об этом. Поэтому пьют вино немерянно, хохочут как умом повреждённые, распутствуют…
Я вздрогнул и опасливо глянул на старика – не намекает ли на что? Нет ли злого саркастического умысла во всей этой повести? Не было. Похоже, что не было. Иначе меня, как нарушившего святые обеты, уже тащили бы в цепях на Святейший Суд Ордена. А там – две минуты на приговор и билет в один конец. Орден безжалостен как к своим врагам, так и к своим оступившимся слугам.
- Когда увидишь таких, продавших душу, – сразу узнаешь. И не нужно тут даже в глаза заглядывать или ещё там чего такое. Смотри монахов, самых бесшабашных, которым всё спускают – это они! Ищи монахов, что всё имеют, чего только не пожелают, чего только не попросят – это они! Кто самозабвенно хохочет и грустит, пытаясь утопить свою жизнь в эмоциях – это они, всё они.
Старик покряхтел, задумался, поправил надвинутый на лицо капюшон. Решившись, он наклонился и поманил пальцем моё ухо.
- А вообще, - заговорщиски прошептал он, - просто посмотри им на грудь, ежели чего. Им, монахам, слугам Господа… А они никогда не носят крестика на груди. Нет, они верят. Верят и поклоняются. И молятся, даже, наверное. Но крестик носить не могут.
- Почему?
Повисло молчание; чёрные глаза старика с каким-то насмешливым любопытством смотрели на меня. Он отодвинулся, снова удобно облокотившись на спинку. Помедлил ещё мгновенье и сказал:
- Не могут, - так, словно это всё объясняло.
Мне оставалось смолчать, надеясь, что он как-нибудь это растолкует, но он не стал. Вместо этого старик ещё немного помолчал и снова заговорил спокойным, ровным голосом:
- Если честно, я их… ненавижу, чего уж там. Нехорошо, конечно, так говорить, но думаю, что кривить душой ещё хуже… Я служил Ордену тридцать пять лет. Треть века я шёл от простого солдат до командира гарнизона этой маленькой церквушки. И хоть бы кто мне пообещал – только пообещал! - десятую долю того, что имеют контрактники просто за то, что они есть. Представь, они приходят и говорят – я разбил машину, мне нужна новая. И им её дают, представь! Пошумят, так, для проформы, для приличия – и выдают новенькую.
Я, конечно, в это не поверил, но виду решил не подавать. Машина – это ж целое состояние! Особенно теперь, когда все газеты кричат о новой волне Великой Депрессии.
- Ты, молод ещё, но скоро ты это всё сам увидишь. Увидишь Избранных воинов Храма. Судьба их, правда, ждёт незавидная…Они прокляты, их даже хоронят в могилах без крестов… - он вдруг осёкся, покрутил головой, - Ты слышишь? Хм… Слышишь это?
Я прислушался.
- Странно, бежит кто-то.
- Бегут, - протянул старик и чему-то усмехнулся. Поставил своё ружьё, испещрённое цитатами из святого писания, поближе, так чтоб дотянуться без труда, скрестил руки на груди и стал ждать, не выказывая никакого желания продолжать беседу.
Двери распахнулись резко, впустив ночную мглу в и без того сумеречный зал. Вошли четверо; одеты неброско, по моде простых рабочих кварталов – в замасленных рубашках, тёмных комбинезонах, кепках. Двое несли самодельные носилки из досок, на которых лежал белокурый юноша, показавшийся каким-то… прозрачным в лунном свете.
Я медленно поднялся, глядя на них с выдержкой и спокойствием, достойным слуги Ордена, как бы предоставляя им самим объяснить происходящее. Старик не пошевелился.
- Кто тут доктор? – резко спросил один из людей, усатый, в чёрной кепке.
- Это не больница, сын мой, - медленно ответил я.
Мой ответ на секунду поставил усатого в тупик. Он даже обернулся к остальным, будто желая услышать от них подсказку или знак одобрения.
- Ну… должен же здесь быть кто-то разбирающийся в этом… в медицине, словом. У нас тут раненый, понимаете? Ну, или больной. Ну, что-то в этом роде, по любому. Вы же должны помочь ему облегчить его муки! Ему того… исповедаться, может, перед смертью надо!
Мы смотрели друг на друга. И я не мог отвести взгляд. Было в них что-то неправильное, неестественное. Все ночные гости были потными и уставшими – не дать не взять работяги, нашедшие раненого по пути домой; усатый их лидер был, конечно, немного нервозен, его глаза бегали, но и это можно было списать на необычность ситуации или желание быстрее помочь бедолаге. Но всё равно что-то неуловимое вселяло в мою душу неприязнь к этим четверым.
Впрочем, неприязнь – не повод отказывать в помощи страждущим. Я уже хотел было позвать назначенную сегодня дежурной сестру милосердия, но костлявая рука старика меня остановила:
- А что собственно случилось, дети мои?
Усатый облизнул губы, снял кепку, утёр ею пот со лба.
- Ну, если честно, мы сами не очень в курсе. Нашли мы его, там, на дороге. На пропойцу какого не похож. Видать, стряслось чего. Может, напал кто, или со здоровьем нелады. Случается ведь. Случается…
- А что ж к нам-то? Больница, поди, недалеко, снесли бы туда.
Голос старика был добрым, вкрадчивым… издевательским.
- Нет, - резко ответил усатый, и остальные одобрительно покивали, - больница далеко, может, он помрёт по дороге. А может, ваша помощь ему нужнее больничной будет. Скажите уже, куда его положить? На скамью? Или, может, к алтарю?
Я покосился на старика. Он был старше меня и по званию, и по возрасту, - ему и решать. Старик долго ничего не хотел отвечать. Молчал, сверлил их недобрым взглядом.
- Там, - он приподнял руку, показывая куда-то, - как обойдёте церковь, кладбище будет. Туда и положите.
Усатый глянул на меня – потрясённо, как бы требуя, чтобы я прекратил это безобразие. Это что, шутка, - спрашивал он у меня глазами. Я не знал, что ответить, слова старика поразили и меня, но перечить я ему, естественно, не решил. Люди хмурились, усы их главного топорщились. Наконец он заговорил. Ещё более резко:
- Хватит уже этих ваших штучек! Мы принесли его вам, надеясь на помощь. И вы обязаны её оказать. Обязаны! Так, ребята, кладите его на скамью! Давайте, быстрее, я домой уже хочу! Так, да-да, прямо так…
Пришлые засуетились, перекладывая юношу на ближайшую, последнюю скамью зала. Я следил за ними глазами. Как ни всматривался, так и не увидел на юноше ни ран, ни крови. Вдруг, я явственно услышал щелчок взводимого курка: хоть старик и сидел в той же позе, что и раньше, всё также скрестив руки и опустив голову, ружьё уже каким-то совершенно незаметным образом перекочевало к нему на колени и лежало на них в самом удобном для быстрого выстрела положении. Истолковать это неверно было сложно. Я невзначай сунул руку под рясу, туда, где на широком поясе висел маузер с магазином в десять патронов, и стал ждать сигнала.
Но старик так и не двинулся. Незваные гости промямлили какие-то извинения, благодарности, потом – попрощались и быстро ушли. В гулкой тишине зала было слышно сиплое дыхание юноши. Я помялся ещё несколько секунд, спросил:
- Ну что? Позову сестру, пусть посмотрит, а, брат? – и уже двинулся в нужную сторону, как старик окрикнул меня резко и властно:
- Стой!
Я замер. Он смотрел на двери, словно провожая взглядом ушедших.
- Не надо её звать. И вообще, я освобождаю тебя от сегодняшнего бдения. Иди сейчас же, к себе в келью и спи до утра. А ещё лучше молись! Проси у Бога прощения за… за… Что смотришь? Иди, сказал! А я здесь сам как-нибудь управлюсь.
- Что всё это значит? – грубовато спросил я, но странность всей ситуации меня немного извиняла; похоже, старик разделял эту точку зрения и на грубость не обратил никакого внимания.
- Это всё значит, - без обиняков сказал он, - что мы все в полном дерьме. Иди.

Церковь

Отвечать на темы могут только зарегистрированные пользователи