[ На главную ] -- [ Список участников ] -- [ Правила форума ] -- [ Зарегистрироваться ]

СКВОЗЬ РЕСНИЦЫ ДЕДА МОРОЗА

On-line:

Раздел:

БАЛХАШСКИЙ форум / Литературный раздел / СКВОЗЬ РЕСНИЦЫ ДЕДА МОРОЗА

Страницы: 1 2 3 Next>>

Автор

Сообщение

Людмила
магистр
Группа: Модераторы
Сообщений: 30551

Добавлено: 26-10-2017 15:17

СКВОЗЬ РЕСНИЦЫ ДЕДА МОРОЗА

Н. Орешек

Пучок света ударил в окно, разбился и засверкал брызгами в ледяных узорах. Одинокий фонарь – как луна, окружённая бесконечно далёкими звёздами.
"Невезучая я, – грустно подумала Надя и зябко повела плечами, – всегда так..."

Трамвай лязгнул дверями, отсекая пассажиров от предновогодней толчеи и засыпающих витрин уже закрытых магазинов.
– Два, – прозвучал над ухом мужской голос. Отвороты поднятого воротника похожи на створки речной ракушки. На них тонкой полоской ещё тает иней. Чуть выше – кончик покрасневшего носа и малахай до бровей.

– Пожалуйста, – Надя поправила перчатку без пальцев и оторвала билет.
Билет перехватила женская рука в пуховой варежке. И шуба на девушке тёплая, а из сумки торчит блестящая головка шампанского и острый каблучок туфли.

Надя нахмурилась и опустила глаза. Валенки рыжие, на сгибе – заплатка. Зато тёплые, тёти Полины, дежурные. Она заставляет одевать их в мороз. Девчонки ворчат, но слушаются. Только Лариска в ботинках форсит...
– У вас копейки не будет? Я вам три сдам... – принимая пятак, спросила Надя.

“Если от всех получек откладывать по десятке?.. Говорят, что самое главное – ноги и голова. Черные "лодочки" и начёс… Что в середине – неважно. Если волосы мыть ромашкой, они станут золотыми... А если луковой шелухой?..”

– Бабуся, вам слезать, не прозевайте! Сумку не забудьте… Не оступитесь…
Двери простужено заскрипели, дохнуло холодом. В тёмном проёме – зыбкий отсвет кинорекламы. Окна соседнего дома пестрят ёлками. В сугробах цветут золотыми тюльпанами мандариновые корки... Двери со стоном захлопнулись, Трамвай звякнул, дёрнулся, осыпая с дуги горсти голубых искр.

”А ведь я могла отказаться... У меня – отработано… Туда, где сейчас Лариска, и меня приглашали. Там тепло, по традиции – поросёнок заливной и покупной торт. Можно было надеть босоножки. Под столом не видно, а танцевать не обязательно”.
– Остановка "Папанина". Следующая "Площадь", – голос ударился в стены вагона и увяз в пушистом инее. – Кто ещё не брал билеты?

Пассажиры сидят, нахохлившись, как воробьи. Вагон старый, с отоплением обычная морока, тепло только в кабине вожатого, но там некогда рассиживаться.
“Нет, пусть уж Лариска гуляет... У них с Василием что-то получается, может не зря всю осень без платка и в новых туфлях форсила. Да, ясно – ей важнее. А мне… Подумаешь... Новый год – условность всё это...”

– Две копейки вам... Билет не уроните.
“... Девчонки сейчас за столом сидят... У Ларисы платье новое. И бусы мои – в цвет. А Новый год можно встретить по-старому стилю... Только скучно одной...”
– "Площадь"… Следующая остановка...

Парень вскочил на ходу, отжав плечом дверцы. Посмотрел насмешливо.
"Безбилетник, точно… Не возьмёт из принципа", – безошибочно определила Надя. Подходить к парню не хотелось.
Старичок со сливовым носом третий раз пересчитывает сдачу. Всё правильно, и он усаживается удобнее. Теперь надо подойти...
Парень расположился на заднем сидении и, приподняв воротник пальто, внимательно рассматривает жёлтые звёздочки инея на окне.

– Возьмите билет, – Надя поправила сумку.
– У меня – проездной, – парень даже не обернулся.
"Начинается, – Надя с горечью посмотрела ему в затылок. – Лучше не связываться". Вслух сказала:
– Покажите.
Парень повернул к ней голову и смерил насмешливым взглядом от платка до неуклюжих валенок. Надя вдруг пожалела, что не одела ботинки. Она нахмурила светлые брови. Повторила строго:

– Покажите.
– Aй, ай! Такая молодая и подозрительная! Стыдно плохо думать о людях, – он покачал пушистой шапкой и спрятал руки в карманы. В глазах метнулись огоньки потолочных лампочек. Трамвай на повороте заскрипел, будто засмеялся...
– Стыдно должно быть вам… Из-за трёх копеек себя унижаете! – Надя резко повернулась и пошла к передней двери.

Женщина в берете, роняя свёртки, шарит в карманах. В свёртках что-то нежное, хрустящее. Наверное, игрушки: бусы, птицы, шары. И ещё такие – с прожектором. Когда они крутятся, по стенам бегут цветные "зайчики" и хочется смеяться.

– Давайте подержу… "Авоську" бы надо. Всё по дороге побьёте.
Женщина виновато моргает. Губы от холода белые, а уши красные, наверное, оттирала. Перчатки тонкие – о чём думала, из дома выходя? Может, о детях…

“Тётя Поля скажет: "Тёлка... Чего моргаешь? Ларка у кого хочешь, отобьёт. Раззява ты благородная..." – она всегда так говорит. Можно сейчас в диспетчерской сказать, пусть Лариску вызывают. Её пересменок… Если по-быстрому, переодеться, к полуночи успею... Хватит! Чего метаться?.. Проживу...”

Надя решительно звякнула мелочью в сумке, зашагала в конец вагона.
– Так вы будете брать билет?

Парень прикрыл ресницами смеющиеся глаза. Встал.
– Спасибо, я уже доехал. Гут бай! С наступающим вас... – шагнул на ступеньки.
– Ах, так? – светлые брови Нади сползлись в одну сердитую линию, жаром полыхнули щёки, – Ах так! Дядя Гриша, – крикнула она вожатому, – не открывай заднюю дверь: безбилетника везу.

Парень присвистнул, засмеялся, метнулся через весь вагон впе¬рёд. Дверь скрипнула промёрзшими створками и захлопнулась перед самым носом.

– Ладно, не дури! – растерянно крикнул парень.
Вагон звякнул, за окном полыхнула голубая зарница – трамвай тронулся.

– Не волнуйтесь, – ехидно сказала Надя, – довезём до диспетчерской, уплатите штраф, а там можете и домой добираться… купив предварительно билет.
И пошла по вагону, победно поглядывая на притихших пассажиров.

– Да ты с ума сошла? Я на Новый Год опоздаю!
– На год – не опоздаете… А встретить? Не все встречают, кто-то и работает.
Парень сердито хлопнул перчатками по поручням и плюхнулся на сиденье. Поежился. По привычке покосился в окно.
На ворсистом от инея стекле кто-то выскоблил глупую рожицу. В темных оттаявших глазницах мелькали уличные фонари. Казалось, что рожица хитро подмигивает… Парень поправил шарф и украдкой посмотрел на часы.

– Ничего, успеете, – неожиданно мягко сказала Надя, – До диспетчерской десять минут и обратно. Времени ещё с избытком...
На мгновение свет в вагоне погас, и окна стали искристо-серебряными. Рожица на стекле засветилась растянутым ртом и веселыми глазами. На нос упала тень от столба, медленно поползла по стеклу. Показалось, что рожица повернула голову.

– Какая остановка? – примирительно спросил парень. – "Сады"?
Надя мельком глянула в замёрзшее окно.
– Нет, уже "Ипподром".
– Можно подумать, что вы действительно что-нибудь видите.
– Ну конечно! – Надя искренне удивилась. – Разумеется, не дома, поэтому днём определиться трудно. А вечером... Знаете, как в метро: одна станция голубая, другая жёлтая. Даже воздух – цветной… Так и здесь. У парка неоновая вывеска, вот окна и отсвечивают голубовато. Около "Ипподрома" – светофор, и в передних стеклах свет красный или зелёный. А "Сады" – чёрные. Горел один фонарь – разбили и не починят. Не люблю эту остановку... Заморозила я вас наверно… – Надя опустила глаза, – Только терпеть не могу безбилетников.

Парень хотел сказать что-то ядовито-остроумное, но, очевидно, не придумал. Только повыше поднял воротник, пошевелил застывшими ногами. Обернулся.

– У меня и вправду нет… Костюм надел другой, а деньги в старых брюках, – он улыбнулся. И у Нади почему-то замерло сердце, точно увидела порезанный палец.

"Пальто лёгкое, на ватине. Ботинки осенние. Студент, наверно. Это мне хорошо в платке, да в валенках, а ему..."
– Вылезай, Надюша, приехали, – дядя Гриша, толстый и неуклюжий в ватнике, выбрался из кабины. – Ну, где там твой безбилетник?
– Сошёл уже, – Надя покраснела.
– Эх ты, ни одного довезти не можешь… – дядя Гриша махнул рукой и вылез с передней площадки. Надя поспешила следом.

В диспетчерской тепло. От старой, ещё с давних времён, печки плывут вкусные волны запахов: тётя Поля жарит пирожки, и лицо у неё красное, блестящее, почему-то сердитое.
– Опять дежуришь? Дурёха... Может Лариску вызвать? Тут недалеко…
– Ни к чему... – Надя, обжигаясь кусает пирожок. – Ей важнее… А мне и не больно надо... – слова вылетают шепелявые, как будто обжигаются тоже.

– Вот уж гордыня гусячья... В девках останешься! Ни к чему ей, видишь ли... Лыцаря ей подавай, как же... Вон тот попробуй, с яблочками... Григорий, поставь бутылку на место! Что?.. Марку глядишь? Она у вас – мужиков на физии написана. На кругу аккуратней разворачивайся и шпарь обратно. К полуночи поспеете… Электрик будет… Может, кто ещё подойдёт, из неустроенных...

Надя, торопливо войдя в вагон, искоса посмотрела на парня. Руки – в карманах, скрючился на сидении – замёрз.
– Угощайтесь, с яблоками… – она протянула парню пирожок. То поднял голову, улыбнулся. Взяв пирожок, сначала подержал в ладонях, греясь. Откусил.
– Вкусно… Вы что же, здесь и праздновать будете?
– Отметим, – кивнула Надя. – Ещё ночные рейсы есть. В пять утра – смена.
– Ты в общежитии живёшь?
– У тётки… Но лучше бы в общежитии. – Заметив сочувствующий взгляд, Надя пожалела, что разболталась со случайным пассажиром. Хотя что-то мешало ей считать его случайным. Как будто ручеёк тепла, а может лучик света соединил, ещё не согрев, не осветив, не привязав друг к другу. Лишь обозначив направление.

Вошёл дядя Гриша, завозился в кабине, устраиваясь поудобнее.
– Холодно… – Надя вытянула губы, глубоко дохнула. Облачко пара поднялось над ней и растаяло в воздухе. – Теперь пустые поедем, так что быстро.

– Я-то успею… – усмехнулся парень. – А тебе-то как здесь? – он окинул вагон, похожий на промёрзший тоннель, грустным взглядом. – Трудно, скучно – плохо?
– Ничего подобного, – Надя даже обиделась. – Когда пассажиров много, даже чересчур весело. А когда порожняком едем, так я английский учу или сопромат. Очень хорошо получается.
– Это ещё зачем? – от удивления парень даже присвистнул.

– Я в автодорожном учусь, вечерний техникум. Год остался … Ещё в окно гляжу. Смеётесь?.. А взгляните в стекло, только лицо руками от света прикройте. Глядите пристально-пристально сквозь иголочки и снежинки... Как будто смотришь на город сквозь ресницы Деда Мороза.

Сначала перед глазами – колючие пятнистые узоры. Неожиданно они заискрились, поймав оброненный фонарём свет. И вдруг из темноты выдвинулось здание с причудливо сверкающей бахромой и звездами снежинок на стенах. Здание с окнами-светлячками отодвинулось, развернулось, в морозных узорах вспыхнула боковая улица. Она уходила, сужаясь, как снежное ущелье.

Искрами бенгальских огней рассыпались лучи встречных автомобильных фар. По обочинам тротуаров главной трассы побежали фонари. Улица словно зарастала иглистыми сверкающими деревьями, превращаясь в тропинку к ледяному дворцу Деда Мороза. Где-то далеко-далеко зелёным волчьим глазом вспыхнул светофор.

Парень обернулся, наверно хотел что-то спросить, лицо растерянное…

– Ваша остановка… Больше не прыгайте на ходу... Удачи!
Ветер бросил в распахнутую дверь пригоршню снега. Трамвай тронулся...

Сквозь разводы инея Надя видела пушистую шапку и поднятую руку. В руке вспыхнул пучок звёзд, потом тропический лист перечеркнул всю фигуру. Она быстро исчезала, как будто снег заносил её...
Надя прижала пальцы к протаявшему глазку, возвращая стеклу прозрачность. Но трамвай, набрав скорость, уже нёсся своим маршрутом, безнадёжно увеличивая расстояние.

На углу Костя оглянулся. Трамвай мелькнул на повороте жёлтым пунктиром окон. В матово-морозном стекле неподвижной тенью застыла головка в платке. Под платком – русые волосы, угадывается коса. Глаза синие – чем не Снегурочка? Та, что живёт в деревне, и с Дедом Морозом ещё не встретилась. И без подарков.

Он постоял на пустынно-замершей улице, прислушиваясь к затихающему перестуку колёс. Потом вошёл в подъезд.
Дверь ему открыла Галка – вся в звуках праздничного шума и музыки.

– Костик?.. Наконец-то! Я боялась, что опоздаешь. Какой же праздник без бенгальских огней!? – Галка недовольно поджимает губы – только сейчас заметил. Костя достаёт пачку неторопливо, и нетерпеливый Галкин взгляд прожигает его.

“Не злись, а то пиротехника может сработать…” – пошутил бы раньше. Но сейчас промолчал. Ни говорить, ни встречаться с Галкиными гостями не хотелось.

– Ты опять в своём страшном пальто! Сколько раз говорила? Игорь показывал тебе "болоньи" на меху? Такая прелесть... Повесь за дверь, а то неудобно, – она осмотрела критически, с ног до головы. – Слава богу, хоть из свитера вылез.

Пошла в комнату, цокая по паркету каблуками. В дверях оглянулась – стройная, в волнистых шелках тёмных волос и светлого платья. Спросила:
– А почему не пришёл Игорь?
– Понятия не имею.
– Странно… Он обещал...

Комната слоится дымом и тяжёлым роком. Табачное облако висит в бумажных гирляндах и оседает на закусках в тарелках. Музыка словно выпадает в осадок.

– Штрафную! – кричит из угла Лёшка, – За опоздание – штрафную. Это тебе не лекции. Верно, ребята?
– Нет, нет, больше никому ни грамма, – Галка властно прикрывает бутылку коньяка ла¬донью. – Надо хоть почувствовать переход от старого к новому, а то для вас всё – одно… Перекур мальчики! Таймаут... Девчонки, кто будет со стола убирать? Тарелок чистых не хватает... Костик, отнеси эти в кухню…

В кухне беспорядок немногим больше, чем бывает обычно, кода родители куда-нибудь уезжают. Но к их возвращению Галка устраивает коллективный аврал.

– Танцуют. А помочь – их нет. Консервы открыть что ли, а то всё съели, – она беспомощно крутит в руках консервный нож и смотрит снизу вверх блестящими тёмными глазами. Тени грима лежат на лице красиво... Галка ждёт, что Костя захочет её поцеловать, и она позволит, но не сразу.
Костя молча отбирает нож, переставляет банки, решая, с какой начать.

Трамвай, наверное, сейчас подходит к кругу. Кондукторша смотрит в окно, а хитрая рожица на стекле подмигивает фонарями... Как её зовут? Не спросил даже...

– Недавно показывали фрагменты из выступления по фигурному. И тебя с новой партнёршей… – Галка скептически улыбается, – Мама как-то сказала, что на коньках ты похож на принца из "Лебединого". Но эта девица… Она конопатая!

Костя смолчал, не хотелось спорить. Разве Галке докажешь, что на лице у Зиночки нет веснушек? А быть похожим на неудачника-принца – не комплимент.

Галка насмешливо щурится, но в тоне голоса звучит обида:
– Чего стоим?.. Там что-то интересное… – она торопливо идёт в столовую.

В столовой – цветной полумрак, окно приоткрыто – теперь можно дышать. Капроновая ёлка классически топырит мёртвую хвою без запаха и оседает под тяжестью сверкающих гирлянд. Самая яркая – внизу, возле кресла, делая его похожим на трон. Лёшка тонет в плюшевых подушках, его руки гигантской тенью громоздятся на потолке. В пальцах зажата записная книжка – как щит...

... В моря синюю даль ты уйдёшь от меня...
Разгоню я печаль синеокого дня.
Захлебнусь я в глазах цвета страсти морской,
Унесу на руках от насмешки людской...

Галка замирает в дверях, смущённо опускает ресницы. Девчонки понимающе шепчутся. Галка оглядывается на Костю настороженно. Наверное, думает, что он не знает, кому посвящены стихи... Или ждёт драмы. Она любит острые ощущения и коллекционирует знаменитости.

Окна вспыхивают матовой синевой от вольтовой дуги. Вдалеке, в сугробах тонет лёгкий звон. Или показалось? Рано… Наверное, трамвай только ещё сошёл с круга и, не застревая на пустых остановках, торопится к себе домой.

... Ты идёшь на цыпочках-цыпочках
половички скрипочки – скрипочки.
Ты разбудишь мамушек-бабушек,
надают тебе шлёпочек-ладушек.
Ты придёшь ко мне в утро рассветное,
скажешь слово колдово-заветное...

Девчонки стонут от восторга. Лёшка, пьянея от вдохновения, опускает большую грустную голову, и продолжает читать что-то тихо, нудным голосом.

Странные стихи... Что-то в них есть, но… как хвоя на искусственной ёлке. Подражает кому-то? Вот об этой кондукторше бы написать… Что-нибудь, вроде:

Скрипуч трамвай, ты не зевай,
Один прыжок – останешься без ног…

– Ты что смеёшься? – Галка смотрит испуганно, – Не надо... У мамы бывает так... на нервной почве, когда она папу ревнует.

" Дура", – хотел сказать Костя, но сдержался. Теперь не смешно, просто скучно.
Ребята, перешёптываясь, зевают в кулак, поглядывают то на часы, то на Галку. Потом будут стрелять пробками шампанского, шумно чокаться, жечь в темноте бенгальские огни и целоваться, как в прошлом, позапрошлом...
Когда все в изнеможении прирастут к стульям и диванам, Галка будет петь, подражая Майе Кристаллинской, низким, не своим голосом и глядеть в замёрзшее окно. Только там она ничего не увидит.

Она не умеет смотреть сквозь ресницы Деда Мороза...

– Пожалуйста, не злись, – Галка всё ещё смотрит настороженно, – Терпеть не могу сцен. Крики, ругань... – это мещанство. Надо всё тоньше. Презирать – молча. Страдать – наедине. Слёзы – это вообще феодализм… Грустная улыбка и всё... Поменьше сантиментов. В наш век всё должно быть жёстче. Игорь говорит... Между прочим, почему он не едет? Странно... Ох, время! Семь минут! Все – по местам, – она щёлкает выключателем.

Свет белый, ослепительный безжалостно сдёргивает цветной полумрак с недопитых бутылок, окурков в тарелках с закусками, со скучающих лиц ребят.

– Подождите, – испуганно кричит из кресла Лёшка. – Это моё самое последнее!

Сегодня я сам – по себе,
Сегодня я ночи – частица,
Сегодня я счастье тебе – отдам.
Не бросай – пригодится...

Он читает торопливо, захлебываясь словами, стараясь перекричать голоса.
– Ну, хватит же, надоело! До каких пор можно? – сердито говорит Галка.

Лёша вжимается в кресло. Лицо становится маленьким, сморщенным, только очки – большие. И уши красные, как у нашкодившего мальчишки. Он медленно снимает очки и трёт их. Глаза без очков словно голые, и всем видно, как Лёша следит за Галкой, щурясь, и боясь потерять из вида. Беззащитные глаза...

Костя вышел из комнаты. На кухне – темно. Он открыл кран и напился из пригоршни, как пили из студёных ключей в турпоходах. Только здесь вода тёплая и отдаёт хлором. Нестерпимо хотелось уйти, глотнуть морозного воздуха. Но не хочется обижать Галку. Хотя детская дружба кончилась давно. Теперь – чужие.

В комнате задвигали стульями. Кто-то вышел в коридор и замер у телефонного столика, потом затрещал вертушкой, набирая номер.

– Игорь дома? – голос Галины странно робкий. – Его нет? Почему? А разве?.. – короткие гудки – как многоточие.
Костя вышел из кухни. У телефонного столика, прижав к щеке трубку, плакала Галка. Слёзы, серые от туши, ползли по щекам и падали на светлое платье. Она не обернулась. Наверное, даже не слышала, как хлопнула входная дверь...

Снег падал крупными лепестками. Слабыми порывами дул ветер, и на фонари тенью набегали пушистые волны.
Трамвай притормозил на остановке. Двери скрипнули, приоткрывшись. Вместе с Костей в вагон ворвался перезвон курантов.

– Вы? – тихо ахнула Надя, и милое лицо её вспыхнуло румянцем.
– Ну, да, безбилетник. Придётся везти до диспетчерской...

На мгновение свет в вагоне погас. Трамвай пронёсся мимо пустынной площади.
Северным сиянием мелькнули за окном гирлянды огней. В бездонное небо упёрлась верхушкой одинокая ёлка; по ней, снизу вверх побежала волна света, как будто кто-то проиграл на цветной клавиатуре.
Потом в заднее окно аккордом ударил пучок света, стёкла вспыхнули звёздной радугой, и весь вагон стал похож на сказочный грот в царстве Снежной Королевы...

Рожица на стекле подмигнула разноцветными глазами.

Трамвай спешил в Новый – 1964 год.

СКВОЗЬ РЕСНИЦЫ ДЕДА МОРОЗА

Автор - замечательный человек и писательница - Нонна Николаевна Орешина.
Изначально она хотела остаться под псевдонимом, сейчас я пишу ее реальное имя, чтобы Вы могли найти и почитать и другие ее произведения. Скорее всего, часть ранних рассказов я выложу..
Ей бы исполнилось 81 год в этом году. Она ушла 20 апреля, спеша на встречу в Доме писателей.
Куууча творческих планов и встреч.
Спасибо ей за свет души, которым она щедро делилась с нами.